Однако держалась девушка уверенно и совсем не походила на синий чулок. Если она и была смущена явным физическим превосходством новой коллеги, то не подавала виду: лишь мгновение она казалась ошеломленной, затем быстро взяла себя в руки. Впрочем, ошеломленными казались все, кто видел мисс Кэннингэм, пока движущиеся дорожки мчали ее и Джерролда из агентства путешествий во времени к Годфри-билдинг, где находилась студия фотографа. Особенно — женщины, все без исключения плоскогрудые, хотя и не так вопиюще, как мисс Флинн.
Джерролд явно стремился как можно скорее приступить к работе. Он снабдил девушек одеждой для съемки — тонюсенькими очень откровенными комбинациями — и показал, как пройти в комнаты для переодевания. Мисс Кэннингэм вернулась в студию, чувствуя себя совершенно раздетой. Мисс Флинн была уже там — она поднялась на один из двух пьедесталов, установленных перед задником, изображающим дамский будуар 2562 года в натуральную величину.
По просьбе Джерролда мисс Кэннингэм взошла на второй пьедестал. Девушки теперь стояли совсем близко, и мисс Кэннингэм заметила, что они с новой коллегой одинакового роста. И волосы у них одного цвета, и форма носа одинаковая…
Да они с мисс Флинн невероятно похожи! Просто копии! За одним… о нет, двумя исключениями. Возможно, именно это сходство имел в виду Джерролд, когда говорил о ее «исключительных качествах» там, в баре, в 1960 году? Ну конечно! Теперь все понятно! И мисс Кэннингэм едва сдержала ликующий смех.
Отсняв несколько десятков кадров с разных ракурсов, Джерролд попросил девушек спуститься вниз.
— Завтра нас ждет работа другого рода, — сказал он. — «Интернэшнл Джеографик» заказал мне трехмерные иллюстрации к статье под названием «Сексуальные предпочтения в некоторых культурах середины двадцатого века». Естественно, вы, мисс Кэннингэм, будете главной героиней съемки. А мисс Флинн представит собой… э-э-э… контраст.
Мисс Кэннингэм так и засветилась от гордости. Путешествие в будущее для нее — синоним успеха! Мир в 2562 году — это нектар богов, и с каждым глотком он все слаще!
— А когда опубликуют те фото, которые мы только что сделали? — спросила она с нетерпением.
— Очень скоро, — заверил ее Джерролд. — Знаете, пока я вас разыскивал, я едва не сорвал сроки. Фотографии вы увидите в ближайшем номере журнала «Лоск».
Каждый день мисс Кэннингэм внимательно и дотошно разглядывала автоматы с прессой и спустя несколько дней уже подумывала, что новый номер «Лоска» никогда не выйдет. Но наконец, одним свежим ноябрьским утром, по дороге в фотостудию она, как обычно, остановилась у автомата — и вот он! Новенький, яркий номер журнала за стеклом притягивал взгляд и прямо просился в руки.
Она скормила автомату мелочь, и журнал плюхнулся в лоток. Мисс Кэннингэм подхватила его и поспешно перелистала. Реклама с ее фото стояла на обратной стороне задней обложки, во всю полосу. От одного взгляда на собственное трехмерное изображение у нее перехватило дух. Как она и догадывалась, это была реклама средства по уходу за бюстом…
Вот только не совсем в том смысле, как она думала… или совсем не в том.
Мисс Кэннингем никогда не была склонна к озарениям, но сейчас, на ноябрьской улице, ее посетило сразу два — как удары молнии:
1. Рассуждать о том, что исчезновение женского бюста — результат накопленного наследственного эффекта, страшно глупо. Испокон веков женщины стремились понравиться мужчинам, так было и так будет всегда. Если мужчине нравится большая грудь — женщина будет ее увеличивать, если разонравится — будет уменьшать.
2. Если в 2562 году существуют средства для уменьшения груди — а они, судя по рекламе, существуют, — то умнее всего будет пользоваться ими на всю катушку. Потому что в стране слепых одноглазый — никакой не король. Он просто высокооплачиваемый урод, которого воротилы рекламного бизнеса нанимают на вторые роли для того, чтобы сорвать большой куш.
Мисс Кэннингэм еще раз взглянула на надпись «ДО» под своей фотографией, захлопнула журнал и бросила его в урну.
ОТРАЖЕНИЯПеревод Мария Литвинова
Мы с Бернис на Земле. Живем на берегу пресноводного озера, одного из тех, что недавно снова появились на северных континентах планеты. Спим допоздна, после обеда подолгу валяемся в постели, а по вечерам погружаемся в изучение древних книг, найденных и оставленных здесь такими же путешественниками, как мы. В этих книгах — многочисленные и разнообразные примеры давно утраченного писательского искусства, собранные, скорее всего, каким-нибудь увлеченным чудиком, у которого не было в жизни другого смысла. Некоторые из текстов действительно уникальны и говорят о будущем — таком, каким его видели самые просвещенные представители тогдашнего общества. В ту пору Земля еще была зеленой, не такой зеленой, как когда-то, но все-таки, и писатели того времени были просто помешаны на этом, как будто знали (или думали, что знают), что однажды планета перестанет быть такой. Это страшно их волновало. Они без конца повторяли, какая зеленая их Земля, и какое голубое небо, и постоянно упрекали кого-то — то в загрязнении природы, то в отравлении атмосферы. О космосе они тоже писали.
Космос… корабли, построенные из металла и мечтаний… Они думали, что для межзвездных путешествий понадобятся такие же аппараты, как для полета на Луну. О, какие же звездолеты описаны в их книгах! Огромные монстры, уносящие к звездами целые народы (обычно после того, как Земля прекращает свое существование), тонны и тонны стали, курсирующие туда-сюда по необъятным просторам космоса…
Они писали и о инопланетянах — жителях Альфы Центавра или Альфы Малого Пса. И, конечно, никак не могли пройти мимо нас. Смешно и странно читать то, что написал о тебе кто-то, умерший задолго до твоего рождения… написал о том, как ты выглядишь, что ты думаешь, чем живешь. Смешно и немного досадно, потому что тогдашние писатели, среди прочего, были одержимы сексом и не имели представления о нормальных человеческих отношениях. Их «космические путешественники» недалеко ушли от троглодитов, разве что вместо дубинок вооружились лучевыми пушками. И при этом тащили за собой примитивный четырехколесный воз, нагруженный заблуждениями, ошибками и дурными поступками.
Впрочем, несмотря на все мрачные предчувствия писателей прошлого, Земля осталась чудесным местом, особенно сейчас, весной… Здесь по-прежнему зелено… Я пытаюсь себе представить, что бы подумали земные авторы древности, увидев нас, меня и мою истинную любовь Беренис, читающих сейчас их сочинения. Безусловно, они не могли бы увидеть нас такими, какие мы есть, а лишь в форме отражений. Человеческая раса очень изменилась с момента ее появления на Земле, и мы сильно отличаемся от современников этих писателей. Но ведь и они сильно отличаются от своих предшественников, обезьян, — те вообще не умели писать.
Так что они, по идее, не должны удивляться, увидев нас. И все-таки, конечно, они бы удивились. То, что мы читаем их книги, удивило бы их еще больше. И, наверное, смутило бы.
Повернувшись к Бернис, я говорю: «Зачем они писали о будущем, если не понимали настоящего?»
«Потому, — отвечает она, — что не могли понять. Если бы они попытались и сделали усилие, то, возможно, пробились бы сквозь толстенный слой самомнения и увидели бы проблеск истины».
«Наверное, ты права, — соглашаюсь я. — Но я сомневаюсь, что у этих книг был массовый читатель, так что их прозрения вряд ли могли бы изменить мир к лучшему».
«К тому же, — замечает Бернис, — они бы не смогли распознать истину, даже если бы увидели ее. Они ведь жили в эпоху, которую историки позже назвали Веком Лицемерия». А в Век Лицемерия не может быть истины. Только общественное мнение, которое покупают задорого умные люди с большими деньгами. Так что даже самые упорные искатели истины все равно рано или поздно начинают заблуждаться. А эти наши писатели — не из самых упорных.
И не из самых честных, подумал я. Нельзя найти свое сегодня в чужом завтра. «Сол» — так они называли солнце, а Землю — «Сол-3».
Как странно. Сол-солнце — его теплые лучи сейчас освещают нас, хоть и неспособны что-то добавить к степени нашего комфорта, ведь наши тела нечувствительны к температуре. И все же, теплые лучи солнца ложатся на нас, как мы ложимся на берег голубого озера. Скоро Сол-солнце зайдет, и черная ночь опустится на Землю, как черная смерть.
Для нас смерть давно утратила значение, даже если когда-то мы и встретимся с ней. Но наша встреча не будет столь мрачной и таинственной, как у наших предшественников. Нет, я не хотел бы жить в те темные, унылые времена.
Наш интерес не ограничивается только теми авторами, которые писали о будущем. Мы изучаем и тех, кто описывал свое время. Некоторые из них очень хороши — их книги точно отражают суть их общества. И, если это считать критерием оценки высокого писательского мастерства, то в Век Лицемерия — как и в предшествующие эпохи — мастерство определенно существовало. Один из авторов в нем особенно преуспел — он как обращенное к миру зеркало, чье волшебное стекло передает все полутона и оттенки так точно и живо, что они надолго впечатываются в память. Именно таких писателей и стоит читать, если хочешь узнать о прошлом. Будущее нам и так известно, ведь мы в нем живем… и все равно всегда интересно узнавать, каким видели его авторы прошлого, что они о нем думали, какими представляли себе космические путешествия.
Дни бегут быстро, а нам с Бернис нужно еще так много пережить. Я говорю «пережить», хотя слово это неточное, по крайней мере, его смысл для нас не таков, каким был раньше.
Для людей прошлого жизнь означала череду контрастов, работу и отдых, радость и боль, пиршества и голод — и над всем этим нависала неотвратимая тень смерти. Нет, не о такой жизни я говорю сейчас, сидя на бренной Земле и отпуская свой разум в свободный полет. Наш способ жизни был бы совершенно непонятен и неприемлем для человеческой расы, не достигшей зрелости. Хотя это слово опять-таки неточное — под «зрелостью» я имею в виду «нынешний уровень развития». Как и многие до меня, я пребываю в убеждении, что эпоха, в которую я живу — высшая точка развития человечества. (И это та истина, о которой говорила Бернис). Подозреваю, что преступники давнего прошлого, приговоренные