На третьем шаре я решил лететь сам. На этот раз я особенно тщательно готовил кабину, ее оснастку. Погрузил необходимый запас кислорода, провизии, кое-какие инструменты и приборы, необходимые в путешествии. И вот я в воздухе. Земля начала быстро, удаляться. Люди, животные, дома становились все меньше и меньше, а через некоторое время стали совсем неразличимы на желтовато-зеленом фоне земной поверхности. Прошло немного времени и шар окутала непроглядная темень. Я потерял ориентацию. Остановить шар или повернуть его куда-либо я не мог, так как он не был оснащен подобным приспособлением. Выпустить из оболочки шара часть газа я боялся, так как не был уверен в том, что мне удастся вовремя перекрыть горловину шара.
Высота, видимо, была приличная, так как я начал чувствовать кислородное голодание: закружилась голова, стало трудно дышать. Пришлось воспользоваться кислородной маской.
Кругом чернота, не слышно ни звука. А шар все летит и летит куда-то. Выглядываю в окошко, надеясь увидеть внизу землю. Однако по-прежнему ни зги не видать.
Я решил отправить на землю весточку. Написал небольшую записку, вложил ее, за неимением ничего другого, в кусок лепешки и выбросил за борт. В записке я сообщил, что 25 мая на воздушном шаре я поднялся в воздух, но из-за недостатков в конструкции летательного аппарата потерял ориентацию и сейчас лечу в неизвестном направлении и пишу эту записку в надежде, что она попадет людям в руки и ее передадут моим близким.
А мой шар вроде как поднимался все выше и выше. В гондоле было холодно и мне, чтобы не замерзнуть, пришлось надеть на себя всю взятую с собой одежду.
Однажды, не знаю, на который это день было, я вдруг услышал какой-то посторонний звук. Впервые с самого начала моего путешествия мертвая тишина, окружающая меня, была нарушена. Звук этот казалось, приближался, становился громче, однако расстояние до его источника оставалось очевидно еще довольно велико, и определить его было пока невозможно. Я предположил даже, что на земле получили мое послание и снарядили на помощь мне другой шар, но тут же понял, что эта моя мысль фантастична.
Выглянул в окно кабины: вся та же чернота окружала меня. Я хотел было крикнуть, подать голос, но вовремя одумался, справедливо рассудив, что мой крик может быть чреват неведомыми опасностями.
А загадочный звук все приближался. Мне показалось, что временами он становится похожим на собачий лай. Через некоторое время никаких сомнений в том, что это собака, не оставалось. Очевидно, это был мой пес, которого я отправил в воздушное путешествие. Я громко стал звать его по имени: лай тут же перешел в тоскливый вой, прерываемый жалобным поскуливанием. Видно, пес узнал меня. Какое-то время мы летели рядом: я кричал псу, а он возбужденно лаял, видимо, обрадованный неожиданной встречей.
Вдруг я ощутил сильный толчок. Гондола шара обо что-то ударилась и мне показалось, что шар стал быстро снижаться. Лай пса теперь доносился откуда-то сверху. Но вскоре я почувствовал, что мой шар снова поднимается. Фонарь, подвешенный к потолку гондолы, выхватил вдруг из темноты медленно снижающийся второй шар. Оболочка его была сморщена, видимо, она была повреждена.
Я открыл окно и успел схватить за гондолу падающий шар. Подтянул ее к себе, открыл дверцу и перетащил перепуганного пса в свою кабину. Из поврежденной оболочки второго шара с шумом вырвались остатки газа и, гондола накрытая обмякшим полотнищем, устремилась вниз. Пес, поскуливая, так и припал к моим ногам. Видимо, бедняга обрадовался, что нашел хозяина. Не менее его был рад встрече и я сам. Я покормил пса, потом сделал соответствующую запись в своем дневнике, который исправно вел с первого дня своего долгого путешествия.
Мне показалось, что шар постепенно снижается, и это не могло не обрадовать меня. Я был уверен, что причиной снижения является не повреждение оболочки шара, а появление в гондоле моего четвероногого друга.
Вскоре темнота начала редеть, а через час-другой я, наконец, после долгого перерыва увидел солнце. Оно сияло столь ярко, словно здоровалось с нами. Шар плыл над плотными облаками, затем спустился ниже их, солнце разом пропало, а через несколько минут мы оказались под проливным дождем. Чуть выше нас сверкали огненные росчерки молний, вода падала и падала с неба, словно пытаясь затопить ставшую невидимой землю. Пес нервно вилял хвостом и повизгивал, видимо, чувствуя близкую землю. Я же не отрывал своего взора от окна.
Через некоторое время вдали показались смутные вершины гор. Шар несло прямо к ним. Прошло несколько минут, перед глазами мелькнула красная глинистая стена обрыва, а еще через мгновение мы довольно мягко приземлились на небольшой террасе.
Площадка, на которую мы сели, оказалась величиной примерно с четверть гектара. Прямо под нами был отвесный обрыв, сзади, слева и справа высились неприступные скалы. На дне обрыва пенилась, прыгая с валуна на взлун, бурная речушка. Нечего было и думать о том, чтобы выбраться отсюда без посторонней помощи.
Солнце освещало нашу террасу только в самый полдень, когда оно ненадолго показывалось из-за высоченной скалы, но через какой-то час оно вновь исчезало за другой, не менее высокой скалой и опять все ущелье погружалось в тень. Близились к концу запасы провизии, а пополнить их не было никакой возможности. Во время приземления оболочка шара была распорота об острый выступ нависающей над террасой скалы, следовательно, использовать его для нашего спасения было нельзя.
У меня не было даже мало-мальски пригодного снаряжения или инструмента, чтобы попытаться спуститься к реке или вырубить ступеньки в скалах, чтобы взобраться наверх. Те инструменты, что я захватил с собой в полет, для этих целей не годились. Так что мне не оставалось ничего другого, как сидеть и ждать какой-нибудь случайной помощи со стороны. Целыми днями я просиживал у своей гондолы, ломал голову в поисках выхода из того положения, в которое мы попали, до рези в глазах всматривался в противоположные склоны гор, надеясь увидеть там что-нибудь живое. Пес все вертелся подле моих ног, время от времени отрывисто лаял, глядя на верхушки остроконечных скал, потом заискивающе вилял хвостом, словно извиняясь за поднятую им ложную тревогу.
К нашему великому счастью, у подножия скалы в дальнем конце террасы бил крохотный родничок, так что превосходной питьевой водой мы были обеспечены. Хуже было с продовольствием. Мне пришлось до предела урезать наши и без того скудные ежедневные пайки а теперь мой рацион состоял нз одного окаменевшего сухаря, запиваемого неограниченным количеством чистой студеной воды. Точно такая же порция доставалась и моему четвероногому собрату по несчастью. Спал я в ничуть не пострадавшей при приземлении гондоле.
День сменялся ночью, а наше положение не изменялось. Надежда на помощь со стороны таяла. И я решил спустить пса по более или менее пологому склону с западной стороны нашей террасы, где я заметил едва различимые следы каких-то животных Пес, конечно, противился, но выхода у него не было. Подталкиваемый мною, он цепляясь лапами за невидимые ямки и уступы, стал медленно сползать вниз. К. счастью, спуск закончился благополучно. Уже через несколько минут пес стоял у самой реки. Призывно тявкнул несколько раз в мою сторону, но убедившись, что я не собираюсь спускаться, побежал прочь, то и дело нерешительно оглядываясь на меня.
Только когда он скрылся из виду, я спохватился, что не привязал к ошейнику пса приготовленную мной записку.
Вот так я остался один на этой проклятой каменной площадке.
Шло время, однообразное, скучное, тоскливое. Только солнце, ненадолго появляющееся из-за вершин, скрашивало его.
Однажды я сидел и как обычно бесцельно глядел на грохочущую внизу реку. Вдруг на противоположной стороне ущелья почти на самом берегу реки показался-стремительно бегущий марал, а через несколько мгновений появился гнавшийся за ним какой-то зверь с гибким телом, похожий на огромную кошку. Похоже, это была рысь. Еще через несколько секунд звери скрылись между скалами. Это был первый случай, когда я видел здесь какие-то иные живые существа, кроме меня самого и моего пса.
Сухари подходили к концу. Я уже предчувствовал голодную смерть, но снова судьба оказалась на моей стороне.
Однажды, где-то наверху, послышался далекий лай собак. Я обрадовался, но он скоро совсем пропал. А через несколько минут наверху раздался шорох, с шуршанием посыпались мелкие камешки вперемежку с песком, а затем на мою площадку грохнулось тело горной косули. Когда я подошел к ней, косуля еще дергалась в предсмертных конвульсиях. Она была крупна: мне едва удалось подтянуть ее к гондоле. Освежевывая ее, я с удивлением обнаружил, что в теле косули не оказалось ни одной огнестрельной или какой-либо другой раны. Правда, ноги оказались перебитыми в нескольких местах. Видимо, она оступилась, то ли убегая от охотников, то ли испугавшись какого-нибудь хищника.
Теперь у меня было вдоволь мяса. Правда, не было дров, чтобы поджарить его — гондолу ломать не хотелось, ибо это было мое единственное убежище, — но я легко вышел из положения: нарезал мясо небольшими кусками и разложил на камнях вялиться, благо, немного соли у меня еще оставалось.
В один из дней я, как это часто делал, залез на большой валун у самого края обрыва и принялся осматриваться. Вдруг на противоположном склоне, в большом отверстии, похожем на вход в пещеру, показалась чья-то косматая голова. Туловища не было видно, и я не мог определить что это за животное. Мне стало страшновато, хотя я и был уверен, что никакой зверь не сможет подобраться ко мне. В тот день под вечер подул сильный западный ветер, пригнал откуда-то темные грозовые тучи, и уже в сумерках грянул ливень. Враз помутнела река, помутнел и родничок, что поил меня все эти дни, сверху, со скал, побежали ручьи. Крыша моей гондолы прохудилась и мне пришлось укрыться под большим скальным выступом. Вдруг я увидел, как прямо посередине моей террасы появилась трещина. Она становилась все шире и шире, потом та половина террасы, что была ближе к пропасти, медленно, затем все быстрее поползла вниз и через минуту ничто уже не напоминало, что площадка моя была вдвое больше. Оползень унес и часть мяса косули, которую я непредусмотрительно оставил на камнях.