Я убежден, что Клаудии лишь по чистой случайности досталось при рождении тело красивой женщины, в душе она – истинный император Нерон, жестокий, жаждущий лишь мести. Она бывает по-настоящему счастлива, только обнаружив, что мир допустил по отношению к ней очередную чудовищную несправедливость – а это случается регулярно, как восходы и закаты. Айрис была совсем иной: она радовалась улыбке, доброму слову, редко сердилась, почти никогда не раздражалась.
Вам может показаться странным, что в разное время жизни меня привлекали две столь не похожие друг на друга женщины. Ничего удивительного. Как всем известно, противоположности притягиваются – с другой стороны, приятно иногда встретить точную копию себя в женщине. Клаудия как раз и есть моя копия, причем в ней воплощено все то, что я сам в себе с наслаждением порицаю. В самом деле, разве может быть что-нибудь приятнее?
Кажется, я шокировал вас, джентльмены? Прошу прощения. Все дело в моем неустанном стремлении к правде. Если человек знает правду о себе, значит, он должен быть в силах высказать ее целиком в любое время. Заметьте, я говорю сейчас вовсе не о добродетели – кто знает, что это такое? – а именно о правде, без знания которой мы обречены влачить свои дни во тьме. И это возвращает меня к теме Скотчера.
Новость, которую он привез от своего врача, со временем только крепла. Вскоре в Оксфорде уже многие знали о неудовлетворительном состоянии его почек, но я, как самый близкий к нему в те дни человек, наблюдал его особенно пристально. Что? О да, он уже свел знакомство с Айрис, давно. И, кстати, несправедливо по отношению к ней утверждать, будто я был в те дни самым близким к Скотчеру человеком. Айрис куда больше моего интересовалась его больными, слабеющими почками. Она вечно охала над ним – наш бедный, больной друг, – приносила ему то одно, то другое, забрасывала его благоразумными советами: быть мужественным и надеяться на лучшее, однако не забывать о здравом смысле; развлекаться и наслаждаться жизнью, но не чересчур – и так далее, ad nauseam[22]. Дело дошло до того, что я уже слышать не мог о Скотчере с его проклятыми почками.
Но, будучи человеком наблюдательным, я не мог не заметить, что и самые никчемные почки на этом прекрасном острове – точнее, на том прекрасном острове, ведь речь идет об Англии – никогда не мешали Скотчеру получать то, чего ему особенно хотелось. А вот выполнять скучные, повседневные обязанности мешали, да еще как! Однако не стану утомлять вас подробностями. Скажу лишь, что у меня возникли определенные подозрения. Я поделился ими кое с кем из друзей и университетских чиновников, но быстро понял, что неудобная правда никому не интересна – кроме того, что я мог доказать? Скотчер к тому времени уже завел обыкновение подкатываться со льстивыми речами ко всем, кто встречался ему на пути, а не только ко мне, и поэтому никто не хотел думать о нем плохо. Плохо думать – как же! Люди даже не догадывались, что Джозеф Скотчер здоров как бык и при этом лицемерно обводит всех вокруг пальца. Нет, они хотели видеть в нем сходящего в могилу святого.
Я ничего не сказал об этом Айрис, и напрасно, но она вечно твердила мне, что надо быть мягче, добрее – иными словами, больше походить на нее.
Как-то раз я проследил за Скотчером, когда он пошел якобы на встречу со своим лечащим врачом. И нисколько не удивился, обнаружив, что он и близко не подходил к больнице или консультации. Вместо этого он встречался с женой мастера… нет, не скажу, какого колледжа, не хочу доставлять этой леди неприятности. В общем, пока все думали, что Скотчер консультируется со специалистом по болезням почек – мужчиной, – он не без приятности проводил время, прогуливаясь с чужой женой по ботаническому саду и нашептывая ей разные любезности.
По наивности я решил, что раз он так занят этой женщиной, то Айрис ему безразлична, – и ошибся. Я долго не делал Айрис предложение. Как последний дурак, я все тянул да откладывал, дожидаясь какого-то знака, что это самая подходящая девушка для меня. Вообразите же мое потрясение, когда в один прекрасный день она заявила, что Джозеф Скотчер предложил ей стать его женой и она согласилась! Скотчеру она нужна больше, чем мне, объясняла она со слезами. Ведь я силен, а он так слаб.
Вы спросите меня, поделился ли я с ней тогда моими сомнениями. Нет, не поделился. Я молчал о них и раньше, так что заявить о них во всеуслышание теперь казалось мне недостойным поступком, который наверняка поставит под сомнение и мою честь, и мои намерения. Айрис решила бы, что я нарочно приготовился очернить Скотчера в ее глазах. Мне не хотелось унижаться, к тому же, как я уже говорил, никаких доказательств у меня не было. А что, если я все же ошибаюсь? Ну и дураком же я тогда буду выглядеть! Какой человек в здравом уме станет так лгать про свое здоровье, твердил я себе.
Честно говоря, я был так зол на Айрис, что мне даже нравилась мысль о том, что ей предстоит выйти за настоящего шарлатана. Они со Скотчером друг друга стоят, говорил я себе.
А Скотчер полностью сдался на мою милость. Одно мое слово, заявил он, и он скажет Айрис, что не может на ней жениться, хотя они отчаянно влюблены. Ха! И я поймал его на слове. «Да, мне очень хочется, чтобы ты разорвал вашу помолвку и вернул мою девушку мне», – сказал я ему. Видели бы вы его лицо. Он стал заикаться. Плести что-то о том, что я, дескать, плохо подумал, а подумав, пойму, что не смогу быть по-настоящему счастлив с женщиной, которая мне изменила, и с кем – с моим лучшим другом…
Он был прав. Я сказал ему, пусть он забирает себе Айрис и будет счастлив с ней, если сможет. Что до меня, то я больше не хочу иметь с ними ничего общего. И я сдержал слово. Больше я с ними не виделся никогда, ни вместе, ни по отдельности, не считая редких случайных встреч в городе.
Несколько месяцев спустя я получил письмо от Айрис. Она писала, что больше не помолвлена со Скотчером, хотя, конечно, не надеется, что я прощу ее и приму назад. Я не ответил. Но в глубине души мне было интересно, уж не стала ли она подозревать его так же, как подозревал я. В ее письме было что-то неясное о подорванном доверии… впрочем, подробностей я не помню. Я разорвал ее письмо в клочки и сжег их в огне камина.
Вскоре после этого я получил еще одно послание – от Блейка, младшего брата Скотчера, который просил меня о встрече. Разве я мог ему отказать? В конце концов, кому, как не родному брату, знать, болен Скотчер на самом деле или нет, подумал я.
Блейк Скотчер назначил мне встречу в таверне «Скачки». Я отверг его выбор – жуткое местечко! – и предложил кофейню на Куинс-лейн. Он согласился, мы сговорились о времени.
Не знаю, как и описать вам то, что тогда случилось. В конце концов, важна ведь не только сама история, которую рассказывает человек, но и то, как он ее рассказывает. Однако иногда приходится наугад выбирать свой путь и надеяться, что кривая куда-нибудь да вывезет.
В общем, когда я пришел в кофейню, он уже ждал меня там. Помню, я сразу подумал: «Надо же, какое сильное сходство, только у этого волосы темнее да акцент грубее. Сразу видно, что они оба из одной семьи, только почему же этот не стрижет бороду?» И в самом деле, вид у нее был устрашающий: рыжая посредине, к краям она сходила в седину. Пират, да и только!
Однако все мысли об излишках волосяного покрова на лице моего собеседника улетучились у меня из головы, едва я услышал от него, что его брат Джозеф умирает и единственное его желание перед смертью – получить мое прощение. Он очень сожалеет, что позволил своей дружбе с Айрис зайти так далеко, зная, что эта девушка – моя невеста, ну, или почти невеста.
Я спросил, от чего он умирает – от болезни почек? Брат ответил мне, что да. Я спросил его, сколько тому еще осталось, и он ответил: «Месяцы. В лучшем случае, год».
Скажу вам честно – в первый и последний раз в жизни я не знал, что делать. Я понял, что ошибся в Скотчере, что я заблуждался на его счет, так заблуждался, что сильнее нельзя. Конечно, братская верность – это одно, но ни один человек в мире, если только он человек чести, не согласится сказать о своем брате, что тот умирает, если на самом деле это не так.
«Хотя погоди-ка, – сказал я себе, – заступничество брата еще не подтверждение правды. В конце концов, если один Скотчер оказался мошенником, то почему бы его брату не быть вторым?» И я сразу понял, что моя предыдущая гипотеза была чистой химерой.
Пока я обдумывал все это, Блейк Скотчер вдруг заговорил быстрее. «С чего бы это?» – удивился я.
Поймите, я рассказываю вам эту историю именно так, как она происходила со мной, однако это трудно. Все равно я должен постараться.
Итак, впечатление было такое, будто братец Блейк занервничал, но почему? Неужели моя задумчивость показалась ему слишком долгой и глубокой? Или он шел на встречу со мной, полагая, что я брошусь за ним к смертному ложу Скотчера с криками «Все прощено!», и его смутило отсутствие подобной реакции?
– Если вы в силах переступить через себя и нанести Джозефу визит, то, может быть, согласитесь написать ему? – продолжал между тем братец Блейк, который с каждым новым словом тарахтел все быстрее. – Я не смею обращаться к вам с подобной просьбой, но для него это было бы такое облегчение. Если вы не можете сказать ему, что прощаете его, то, может быть, хотя бы пожелаете ему спокойного перехода в мир иной? Только если это не затруднит вас, конечно. Вот, возьмите мою визитку. Вы можете направить письмо на мой адрес, я сам передам его Джозефу.
И в эту минуту Блейк Скотчер исчез, словно его никогда и не было на свете. Что, в сущности, чистая правда!
Не смотрите на меня так, джентльмены. Если б я сразу все объяснил, то разрушил бы драматический эффект повествования. А мне хотелось, чтобы вы прожили это событие вместе со мной, так, как я проживал его впервые. Представьте теперь, что испытал я, когда Блейк Скотчер протянул мне свою визитку и манжет на его руке поехал чуть-чуть вверх, обнажив ту часть запястья, которая отличалась цветом от кисти руки, лица, шеи. Борода, смуглая кожа, грубый голос обманули меня, но чем дольше я сидел и думал о случившемся, тем крепче становилась моя уверенность в том, что человек, покинувший кофейню на Куинс-лейн, никакой не Блейк Скотчер, а его беспутный старший брат – ложный Блейк, как я не раз называл его с тех пор, причем с большой теплотой, поверьте. Глаза, очертания фигуры, шея… Ну, конечно, это был сам Скотчер! Джозеф Скотчер. Если я не распознал его раньше, то лишь потому, что на десять тысяч человек едва ли найдется один, кто додумается сыграть роль родного брата с целью подтвердить выдуманную им же самим сказку о собственной кончине.