Без всяких эмоций, сожалений, просто как факт.
А Эрлин едва удается сдержаться, чтобы не залепить ему пощечину. Это невыносимо.
— Не смей! — твердо говорить она. — Не смей говорить так. Не смей сдаваться. Всегда можно найти выход. Ты сильнее любого лорда Леса, даже Хель говорит это.
Хочется расплакаться. Но Хёнрир, лишь мягко улыбаясь, легонько гладит пальцами её руку.
— У меня будет очень строгая жена, — говорит он.
— А ты как думал? — Эрлин невольно всхлипывает, стараясь сдержаться. — Женщина из Красного Дома не может быть мягкой и покладистой, так не бывает.
Он смеется, тянется ближе, касаясь губами её лба.
— Думаю, мне это нравится.
Глава 14.Разговоры
— Эта Лиль? Что пошло не так? — спрашивает она.
Отлично понимает, что это больной, неудобный вопрос, но ведь понять очень важно.
Хёнрир сжимает зубы, ноздри вздрагивают.
— Я был уверен, что справлюсь, — говорит он. — Никогда раньше не случалось такого, чтобы я ранил кого-то. Напугать — случалось. Бывало, что оставлял несколько синяков, заигравшись, но это… Никогда настолько не терял контроль. А еще и отец Лиль очень настаивал, что она должна выйти замуж невинной, то есть никакого опыта у нас с ней. Мне такое казалось немного странным, но я был влюблен и согласен на все. Сейчас многие, особенно отцы девушек, требуют, чтобы невеста провела ночь с женихом до свадьбы, хотят убедиться, что жених не совсем уж тварь. Да и наличие детей для обеих сторон — только преимущество. Вот ты, — он чуть улыбается, — идеальная невеста. Есть опыт, и гарантированно можешь родить здорового ребенка. Не каждая женщина может. Сейчас лорды начнут собираться сюда, готовясь к суду, и к тебе еще очередь выстроится, только выбирай. Так что, может быть, отдам тебя в хорошие руки. Мне тут уже Дагмер намекал, что если вы со Свельгом передумаете, то он бы очень рад взять такую жену.
Улыбается.
— Нет, — Эрлин качает головой. — Я не хочу.
Она и Дагмера-то этого с трудом представляет. Нет. И дело даже не в нем…
— Не торопись, — говорит Хёнрир. — Лучше учесть все возможности. А про Лиль… Я так и не понял, что произошло. Я всегда чувствовал, когда начинало подкатывать, если Лес, учуяв добычу, требовал свое. А тут внезапно, словно оглушило. То ли от того, что я выпил тогда на пиру, то ли… не знаю. Может быть, дело и вовсе не во мне, хотя я очень долго был уверен в этом. Я не пытаюсь перекладывать ответственность, но, вспоминая, такое чувство, словно резко и очень крепко сразу пережали силовые нити Леса, идущие к глазам, к голове. Так, что сеть рванулась и напряглась разом, и я отключился. И тварь очнулась первой.
— А кровь? — говорит Эрлин. — Что ты с ней сделал?
Хёнрир поджимает губы, долго смотрит ей в глаза.
— Я ударил её ножом.
«Зачем?» — глупый вопрос, Лес хочет крови, и в таком состоянии невозможно осознавать, что ты делаешь… Но отчего-то в этой истории ей видится подвох, что-то не так. Эрлин хочет понять, даже если придется задавать неудобные вопросы.
— Этим? — спрашивает она, кивает на ножны, пристегнутые к его ремню.
— Нет, — говорит Хёнрир. — Этот я в спальню не брал, оставил снаружи. Так, на всякий случай. У Лиль был свой. Когда я бросился на нее, она выхватила нож. Я отобрал и ударил её трижды, прежде чем очнулся.
Это все страшно, но…
— Она взяла нож с собой в спальню? — пытается понять Эрлин. — Где она прятала его? Под свадебным платьем? Зачем? Настолько не верила тебе?
— Я знаю, как это выглядит. Да, вначале я был в ужасе от того, что сделал с девушкой, которую любил, в ужасе от того, какая я тварь. Но потом, все же… Лиль говорила: это мать заставила её взять нож, защищаться, если что-то пойдет не так. Лиль не хотела, но мать очень настаивала. Да, я знаю, насколько это глупо. Хрупкая девушка с ножом никак не сможет защититься от меня, только еще больше спровоцирует тварь. Надо либо убивать наверняка, либо просто бежать, орать и звать на помощь, больше толку, — он замолкает ненадолго, тихо вздыхает. — Хель уверена, что это сделали специально, чтобы подставить меня.
Последние слова выходят глухо и хрипло, словно ему неудобно говорить такое.
Да ты был наивным влюбленным мальчишкой, Хёнрир, если повелся! Идиотом был, твою мать!
Подставили.
Теперь Эрлин тоже так думает. И даже подозревает, откуда это идет. И даже помнит, как её отец встречался с отцом Лиль… да, у них вполне могли быть свои дела, торговые, военные, как это обычно бывает. Тогда Эрлин и значения не придала…
— Значит Лиль научили, как пережать силовые нити и дали с собой нож? — говорит она.
Хёнрир морщится.
— Пережала, думаю, не она. И даже не потому, что я до сих пор так ей верю. У Лиль не хватило бы сил сделать это так резко, без подготовки, и так крепко сразу. Но для человека с сильным даром, для магии, стены не преграда. Достаточно находиться в соседней комнате.
— Твою мать, Хёнрир…
Он фыркает, тихо и устало.
— Надо сказать, что тому, кто это устроил, все почти удалось. Я безумно любил Лиль, и был в таком ужасе от того, как чуть сам не убил её, что хотел только сдохнуть и больше ничего. Нет, не до самоубийства, но почти перестал поддерживать щиты. Сдался. И за те два дня Лес успел вгрызться так глубоко, как никогда раньше. А потом пришла Хель, заперла дверь, села передо мной, сказала, что останется тут, рядом, а когда я окончательно превращусь в тварь, то убьет меня. Или я её, потому что без оружия у нее нет против меня никаких шансов. Ну и много еще чего сказала. Вправила мне мозги.
Хёнрир вздыхает, словно с облегчением, что сказал это. Смотрит ей в глаза, спокойно и прямо. Вот так просто взять и признаться… И невозможно поверить…
— Тебе повезло с сестрой.
— Да, — говорит он. — Очень повезло. Я обязан Хель жизнью. Но виноват я или не виноват, такое может повториться. Так или иначе — дело изначально во мне. Поэтому для тебя опасно находиться рядом. Да, сейчас я куда больше готов и внимателен к тому, что кто-то попытается пролезть в мое сознание, но случиться может всякое.
— Я не боюсь, — в который раз повторяет Эрлин.
Хёнрир усмехается, невесело так.
— Хочешь, я расскажу что-нибудь еще? Что ты хочешь знать?
— Хочешь рассказать мне?
— Наверно, будет проще, если ты будешь знать обо мне все. Если, конечно, ты готова слушать. Проще, если ты сама будешь понимать, с чем имеешь дело.
Это справедливо, куда лучше все понимать.
Но дело не только в этом. Ему хочется поделиться… вот так просто, по-человечески, хоть с кем-то, кто готов его выслушать. Как бы тяжело не было говорить о таких вещах, но еще тяжелее держать все в себе.
— А убить? — спрашивает Эрлин. — Были случаи, чтобы ты… убивал женщину… вот так…
Кажется, что подобные вопросы совсем не задевают его, словно он ждал… или действительно, слишком привык…
— Нет, — говорит Хёнрир. — Ты про Фэй? Ночную лилию? Она жива и здорова, я видел её… впрочем, ей повезло, еще немного, и уже не успели бы спасти. Я слишком расслабился, думал, опасности никакой… Сломал ей руку и несколько ребер… так, что осколки костей прорвали грудь и легкие.
Он говорит спокойно. Только тьма сгущается в его глазах, давняя ноющая боль…
Эрлин могла бы ужаснуться, но…
— Аред ломал мне руки трижды, — говорит она. — Сколько раз ребра — я даже не могу сказать. Он был такой тяжелый, любил со всей силой вдавить меня в кровать или в стену. Рывком… ребра болели всегда. И лицо всегда было разбито. Я, конечно, могла попытаться защитить себя, но у меня не хватало силы. Я боялась его. И я могла сама залечить раны.
Эрлин говорит и понимает, что воспоминания больше не причиняют боли. Это было, но было давно, и такого уже не будет.
Понимает, что она, благородная дочь из Красного Дома, молча терпела все это, думая, что иначе нельзя. А лагерные шлюхи подняли вой… Но вряд ли у них впервые случается такое. Сколько мужчин, которые ведут себя грубо с женщинами, а уж в военном лагере, когда вокруг кровь и сложно держать себя в руках…
Или вой подняли не они? Нилан был там…
Хёнрир смотрит на нее очень внимательно. Долго молчит, и Эрлин сама затихает под его взглядом, настораживается.
— Если я убью тебя, — вдруг говорит он, — меня гарантированно казнят. Даже если не убью, а просто покалечу. У твоего отца будет полное право требовать это, и теперь его послушают.
— Что? — Эрлин не сразу понимает. — Но ведь ты же не…
Хёнрир качает головой.
— Идею выйти за меня замуж тебе подсказала Айлин. А до этого она говорила с твоим отцом.
Эрлин чувствует, как сердце сжимается, прямо до боли.
— Нет, — говорит она. — Нет, Хёнрир…
Он качает головой снова.
На мгновение кажется — он ей не верит, думает, что она тоже замешана в этой игре. Что его хотят подставить снова. Что она…
А если кто-то вот так же, через стену, со стороны, вмешается?
— Ты тут не причем, — говорит Хёнрир. — Но нужно подумать. Времени у нас недели полторы, потом начнет собираться Совет, и надо уже что-то объявлять.
— От нас потребуют подтвердить возможность брака?
— Потребуют, — говорит он. — Но есть и еще кое-что, Эрлин. Привязанности делают человека уязвимее. И это можно использовать. Если на тебя будут давить — не соглашайся. По крайней мере, не посоветовавшись.
— Эрлин, вставай!
На третью ночь он пришел будить её. Пришел и сидит на краешке её кровати, осторожно гладит пальцами по волосам.
— Вставай, Эрлин.
Она дергается, садится разом.
— Что-то случилось?
Пугается вдруг.
— Вставай. Поедем со мной, — говорит он.
— Куда?
— Просто поедем. Одевайся для верховой езды.
И такое серьезное, почти напряженное лицо.
— Что ты задумал? — спрашивает она.
Два дня он почти не выходил из своих покоев, заперся, никого не пускал. А еще и Хель уехала в Альвенрон к Свельгу, вернется только с ним, перед самым судом, так что некому объяснить Эрлин, что происходит.