– Что здесь происходит, хорунжий? Что за выстрел?
– Господин сотник, я попытался на практике доказать казакам забайкальского взвода, что нести службу как личная охрана цесаревича, несмотря на все свои умения, они ещё не готовы.
– Тимофей Васильевич, а для этого обязательно надо было стрелять?
– Думаю, Михаил Петрович, после сегодняшней демонстрации нам будет легче найти общий язык со станичниками. Не так ли, урядник?
– Так точно, ваше благородие. Старший урядник Лагунов, – натянув папаху на голову, казак вытянулся во фрунт.
– Оружие подберите, господа казаки. Если хотите посмотреть занятие дальше, то разойдитесь по борту. Тем более, восемь казаков из вашего взвода скоро получат такие же револьверы и будут заниматься по такой же схеме. Проведению занятий не мешать, не прерывать. Каждые двадцать минут буду делать перерывы, во время которых можно будет задавать вопросы. Всем понятно?
– Так точно, – дружно рявкнули в ответ и забайкальцы, и мой десяток.
После этого казаки, подобрав с палубы винтовки, быстро стали выстраиваться вдоль борта, и количество их после выстрела выросло почти до двадцати человек.
– Ловко вы их, Тимофей Васильевич! Они ваши команды теперь быстрее моих выполняют. А я-то сначала подумал, что бунт казаки творят. А вы, оказывается, с ними занятие такое интересное провели.
– Михаил Петрович, подскажите, а что означают слова «сняголов» и «окаём»? Впервые слышу, – задавая вопрос, я отвел сотника в сторону, чтобы нас не слышали казаки.
Из объяснения сотника я понял, что на старославянском сняголов – это сорвиголова, лихой головорез, а окаём – полный отморозок по понятиям девяностых годов моего мира. В общем, по мнению сотника именно такие и становились лихими атаманами да князьями в ушедших веках.
Нашу беседу с Шадриным прервал какой-то гражданский тип, закутанный в теплый халат длиной до пола.
– Господин сотник, не соизволите ли сообщить, что здесь происходит? Почему такой шум? Немедленно прекратите его и стрельбу!
«А это что за хрен с бугра?» – успел подумать я про себя, прежде чем Шадрин заговорил.
– Сотник Шадрин. Сударь, представьтесь. С кем имею честь разговаривать?
– Надворный советник Лихачев Алексей Александрович. Следую в Хабаровку в канцелярию наместника Дальнего Востока государя наследника цесаревича великого князя Николая Александровича.
Мне показалось, что сейчас этого гражданского подполковника разорвет от спеси и самодовольства. Такого апломба я не видел давно. Если только у того чиновника из Горного управления, который погиб при уничтожении банды Золотого Лю. Ни фамилии, ни звания его я уже не помнил. Но там самомнения было не меньше, если не больше. В общем, мало того что дурак, так еще и в образе, который между тем продолжал вещать.
– Сотник, я требую прекратить этот шум!
– Ваше высокоблагородие, что-то требовать от сотника и меня имеет право цесаревич и, может, ещё человек десять, включая его императорское величество. Перед вами два обер-офицера лейб-гвардии отдельной сотни Собственного Его Императорского Высочества Наследника Государя Цесаревича личного конвоя. Этот пароход выделен для личного состава конвойной сотни, её вооружения и снаряжения. Каким образом вы оказались на данном пароходе? – с каждой фразой я подпускал всё больше и больше металла в свой голос. – Как я думаю, данным вопросом в Благовещенске займутся представители жандармского корпуса.
Ни разу не видел, чтобы человек так быстро преображался. Только что был самодовольный и спесивый индюк, а через мгновение перед вами воришка, которого поймали за руку. Затравленный и бегающий по сторонам взгляд. Какая-то съежившаяся фигура. Надворный советник как-то разом стал меньше ростом.
– Господин хорунжий, понимаете, на пароходе, который выделен был для канцелярии его императорского высочества, мне не досталось каюты, которая соответствовала бы моему положению. А на этом пароходе капитан – мой дальний родственник. Вот я с ним и договорился. Я не думал даже, что нарушаю какие-то инструкции и положения, господа.
Лихачев начал потихоньку оживать. Что же, добьем шпака.
– Ваше высокоблагородие, а вы, оказывается, находчивый и решительный человек, – восхищенным голосом заговорил я. – Только вчера цесаревич в моём присутствии вместе с его превосходительством Сергеем Михайловичем Духовским искали предприимчивого, смелого и решительного человека, который бы возглавил гражданскую администрацию острова Сахалин. Желательно в чине надворного советника, чтобы было место для роста. Завтра в станице Буссе я обязательно расскажу о вас его императорскому высочеству.
Алексей Александрович удивил ещё раз. Выражение его лица, фигуры, облика по мере моего повествования опять менялось разительно: ожил, расправил плечи, герой, насторожился, сломался. Прошептав что-то похожее на «честь имею, господа», от нас с сотником уходила сгорбившаяся фигура со старческой шаркающей походкой.
– Да-а… Тимофей Васильевич, умеете вы с людьми разговаривать, что с младшими чинами, что с высокими. Как бы господин Лихачев пулю себе в висок не пустил от такой перспективы, – ухмыляясь, произнёс Шадрин, глядя в спину надворного советника, который уже дошел до лестницы, по которой надо было подниматься на палубу с люксовыми каютами.
– Такие не стреляются, Михаил Петрович, – ответил я, задумчиво наблюдая за Лихачевым. – Давайте поспорим на пачку патронов, что сегодня вечером он придёт ко мне, чтобы вручить взятку или как-то по-другому попытается отблагодарить за несколько изменённую в его пользу информацию для цесаревича.
– И вы примете мзду, Тимофей Васильевич? – удивлённо посмотрел на меня сотник.
– Ну что вы, Михаил Петрович. Додавлю этого мозгляка и заставлю его написать расписку, что он будет работать на секретную часть охраны его императорского величества. Такие обычно стучат как полковые барабаны.
– Что делают, Тимофей Васильевич? – округлил глаза Шадрин.
– Пишут агентурные донесения на всех с такой скоростью, как барабанщик палочками стучит по музыкальному инструменту, который называется барабан.
Сотник захохотал, показав ровные и белоснежные зубы, которым можно было только позавидовать.
– Ну, вы и уморили меня, Тимофей Васильевич. Стучит как барабан, – вытирая выступившие слёзы, произнес Шадрин. – Вы сами придумали такую аналогию?
– Нет, это полковник Ширинкин так выражается. Ещё он говорит – стучит как дятел в ж…
Сотник опять весело рассмеялся, я же, посмотрев назад, увидел ожидавших начало занятий казаков. Пора заканчивать веселье.
– Извините, Тимофей Васильевич, ещё один вопрос. Я пока так и не понял, а каковы ваши обязанности в сотне? На адъютантские не похожи, – уже серьёзно спросил Шадрин.
– Михаил Петрович, охраной его императорского величества командует генерал-лейтенант Черевин, а замом у него полковник Ширинкин, который организует взаимодействие с Министерством внутренних дел, корпусом жандармов, войсковыми подразделениями, руководит секретной службой и всё в таком роде. Вот и я в нашей сотне буду осуществлять такие же обязанности. Плюс боевая подготовка конвойцев и личников.
– Да уж. Не позавидуешь вам, после всего, что я услышал. У нас-то слухи другие ходили – любимчик цесаревича. Спаситель!
– Михаил Петрович, чтобы не было недоразумений между нами. На последней встрече с императором Александр Третий попросил меня сохранить ему сына. Я поклялся ему выполнить эту просьбу. И сделаю для этого всё, что в моих силах.
– Тимофей Васильевич, – Шадрин резко принял стойку смирно. – Явам клянусь приложить все свои силы, чтобы просьба его императорского величества была выполнена. Можете на меня положиться. Забайкальцев своих в бараний рог скручу. Они любой ваш приказ выполнят. Хотя этого уже не требуется. Мои казаки и так уже ваши.
– Спасибо, Михаил Петрович, – я протянул руку сотнику, который с силой её сжал. – Давайте начинать занятие. Казаки заждались.
– Вы занимайтесь, Тимофей Васильевич, а я пойду, поговорю с капитаном парохода. Вдруг выяснится, что у нас ещё есть неучтённые пассажиры. Я этого надворного советника видел пару раз, но думал, что всё нормально.
– Правильно, Михаил Петрович. Как-то этот вопрос я упустил из виду. Проверьте. Этот пароход выделен только под конвойную службу. Завтра в Буссе на него прибудут пять человек из секретной части. После Благовещенска разместятся остальные казаки амурского взвода. Возможно, кто-то из сотрудников будущей канцелярии наместника. Но они все пойдут по отдельным, утверждённым цесаревичем спискам.
Проводив взглядом ушедшего сотника, я вернулся к строю моего десятка.
– Немного отвлеклись. Продолжим занятие, – произнёс я, став перед строем казачат.
– Ваше благородие, дозвольте ещё один вопрос, перед тем как начнёте? – услышал я вопрос за спиной.
Повернувшись кругом, увидел урядника, который был в паре с Лагуновым.
– Урядник?
– Старший урядник Каргин, – казак вытянулся по стойке смирно. – Извиняйте, ваше благородие, но вы сказали, что надо до нас какую-то информацию довести, но сотник Шадрин вас прервал.
– Хотел, но позже. Хотя, – я оглядел внимательно слушавших наш разговор забайкальцев, расположившихся вдоль борта. – Немного расскажу сейчас, чтобы вы все поняли, с чем придётся столкнуться при охране цесаревича.
Казаки застыли, ловя каждое моё слово. Спиной почувствовал, как навострили уши мои казачата.
– Все вы знаете, что в апреле семьдесят девятого года было совершено покушение на государя Александра Освободителя, – начал я. – Отставной коллежский секретарь Соловьёв, а этот чин соответствует сотнику, три раза прицельно и ещё два раза при задержании выстрелил в царя.
Казаки возбуждённо загалдели, посыпались пожелания и дальше гореть в геенне огненной отступнику от веры, покушавшемуся на жизнь самодержца российского и царя-батюшки.
– Государя тогда спасло только то, что фельдшер Майман возмущённо окликнул Соловьёва, который шёл к императору, держа руки в карманах пальто, чем привлёк внимание государя, – казаки разом затихли, слушая меня. – Дальше царь-батюшка, несмотря на свой возраст, сумел уклониться от первых двух выстрелов, от третьего его закрыл вахмистр полиции Милошевич, который в партикулярном платье в отдалении сопровождал государя. Четвертый выстрел Соловьёв сделал после того, как его саблей плашмя по голове ударил штабс-капитан Кох. Пятый выстрел ушёл в воздух, когда на злоумышленника накинулся собравшийся народ. Таким образом, преступник умудрился осуществить выстрелы в самодержца, причем с очень короткой дистанции. И только чудо спасло царя.