– Тимофей Васильевич, вы что, действительно думаете, что все японцы в Благовещенске работают на разведку? – усмехнулся поручик Чижов.
– Александр Павлович, я бы очень хотел ошибиться, но боюсь, что в основном это так. Понимаете, у японцев другой менталитет. Для них сотрудничество с офицерами Генерального штаба – это честь. В отличие от наших подданных, которые не особо идут на контакт с офицерами отдельного корпуса жандармов… – я отхлебнул чая, глядя на скривившиеся физиономии Савельева и Чижова, и продолжил: – Не удивлюсь, что в Благовещенске кроме японских фотографов на разведку работают и парикмахеры, и содержатели определённых домов, вместе с девами, и японские слуги в домах наших старших офицеров и генералов. Рискну предположить, что японская разведсеть в Благовещенске состоит минимум из ста человек и с десяток из них имеют звание не ниже лейтенанта.
– По-моему, вы преувеличиваете, мой друг, – вступил в разговор Савельев. – Нельзя же в каждом подданном микадо видеть шпиона.
– Владимир Александрович, а я не в каждом вижу. Но те, кто может получать информацию из первых рук от наших офицеров, по мне, так наверняка работают на Генеральный штаб Японии или его офицеров. И самое страшное, по вашей же информации о нашем законодательстве, мы с ними ничего не сможем сделать в мирное время. Максимум выслать в Японию.
– А я теперь поддержу господина хорунжего, – произнёс Чижов. – Японцев в Благовещенске проживает не так много, и в отличие от китайцев они не заняты черновой работой. В основном сфера обслуживания, и обслуживания, можно сказать, высшего света, проживающего в городе. Признаться, до слов Тимофея Васильевича я над этим как-то не задумывался. А картинка-то страшная получается, господа.
– Да, картина действительно страшненькая получается, – каким-то отстранённым голосом произнёс Савельев. – В Хабаровке практически у всех офицеров слуги в домах – японцы. У меня у самого гувернантка, которая помогает жене в воспитании нашего трехлетнего сына, – японка. И признаюсь, мне очень нравится её услужливость, чистоплотность и аккуратность. А теперь даже не хочу вспоминать, о чём мы с женой и гостями говорили в её присутствии. Русским она владеет очень хорошо.
– Господа, надо что-то делать! Если Тимофей Васильевич прав, то мы сами наносим себе непоправимый ущерб, – загорячился поручик.
– Господин хорунжий из нас самый близкий к его императорскому высочеству. Вот пускай и донесёт до наместника о состоянии дел в этой области, – грустно произнёс Савельев, будто не веря в положительную реакцию со стороны руководства.
– Расскажу, Владимир Александрович, обязательно расскажу, а точнее доложу, но только после того, как у нас на руках будет хоть какое-то доказательство всех тех измышлений, которые сейчас здесь прозвучали. А для этого нам нужен фотограф. – Я повернулся в сторону поручика. – Александр Павлович, кто из двух русских представителей этой профессии больше подойдёт для нашей миссии? Моишеев или Динесс?
– Моишеев Михаил из мещан, – начал перечислять поручик. – В основном занимается портретами. Одно из старейших ателье города. Такая же аппаратура.
– А у Динесс какая аппаратура? – поинтересовался Савельев.
– У мадам Динесс, насколько мне известно, аппаратура очень хорошая. – Увидев наши удивлённые лица, поручик пояснил: – После смерти мужа мадам Динесс, в девичестве Хлебникова, выбрала профессию фотографа. Не знаю, каким образом она этого добилась, но по поручению Академии наук была направлена в этнографическую экспедицию. В тысяча восемьсот девяностом году Динесс посещает Камчатку, Сахалин, попадает в Хабаровку и Уссурийск, а после едет в Маньчжурию, Порт-Артур и Пекин. Фотографировала посещение цесаревичем Благовещенска два года назад. Её ателье «А. П. Динесс на Амуре» базируется в Благовещенске с тысяча восемьсот девяносто первого года. Женщина решительная, смелая, я бы даже сказал, авантюристка. С господином Като Сэтоши бьётся за лидерство своего фотоателье в городе второй год.
– Владимир Александрович, кажется, это наш человек, – я, не скрывая довольной улыбки, посмотрел на штабс-ротмистра.
– Господа, а не сделать ли нам групповую фотографию? Если мадам Динесс не захочет сотрудничать с отдельным корпусом жандармов, возможно, не откажет просьбе хорунжего Аленина-Зейского, о котором так много говорят в Благовещенске? – произнёс, поднимаясь из-за стола, Савельев.
Я достал из кармана часы. Откинув крышку, посмотрел на циферблат.
– Что же, полтора часа до доклада у меня есть, а такого ценного кадра упускать нельзя. Я готов, Владимир Александрович.
Глава 6Операция «Фотограф»
Аглая Павловна Динесс оказалась приятной высокой дамой лет тридцати пяти – сорока. Широкая в кости с большими ладонями, она производила впечатление сильной женщины. Наверняка такой и была. Чтобы таскать современное чудо фототехники на большие расстояния, нужна была приличная сила и выносливость. Аппарат вместе со штативом весил килограммов десять-пятнадцать, да и фотопластины из стекла тоже весили прилично. Между тем за счёт грации и пластики движений, а также миловидного лица Аглая Павловна выглядела очень привлекательно.
Когда входили в фотосалон, я заметил, как поморщилась женщина-фотограф, увидев мундиры офицеров-жандармов. Но потом доброжелательная улыбка не сходила с её лица, пока она составляла из меня, Савельева и Чижова композицию для фото. В это время надо было не просто сфотографировать, а ещё и разместить клиентов перед объективом так, чтобы получилось что-то красивое и достойное.
Савельева мадам Динесс разместила сидя на стуле, меня и Чижова поставила по бокам. Несколько раз примерялась к камере. Возвращалась к нам. Мне поправила орден и медали, Чижову его причёску. Потом попросила замереть. «Сыыыыыр!» – подумал я про себя, непроизвольно улыбнувшись.
– Внимание, снимаю! – произнесла Динесс и медленным, изящным движением сняла крышку объектива, провела ею по кругу и надела обратно. – Снято!
Съемка закончилась.
– Вот и всё, господа. Большое спасибо за ваше терпение. Фотографии будут готовы завтра после обеда, – с милой улыбкой произнесла мадам Динесс, показывая всем своим видом, что её работа закончена.
– Аглая Павловна, большое спасибо, – как было обусловлено заранее, вступил в разговор штабс-ротмистр Савельев. Опыта по вербовке у него было значительно больше, чем у Чижова, а тем более у меня. – Будьте любезны, уделите мне пару минут вашего времени, – с этими словами Владимир Александрович взял мадам Динесс под руку и отвел её чуть в сторону.
Я же направился к штативной камере. Такие я видел только в кино в прошлой-будущей жизни. «И чей это агрегат? – подумал я, разглядывая аппарат. – Надо же, кажется, наш отечественный, или нет?!» Надпись на шильдике над объективом гласила: «К. И. Фреландтъ. Невск. пр. № 30–16. С.-Петербургъ». Я аккуратно провел пальцем по гармошке фотокамеры и резко отдёрнул руку, услышав громко произнесённую фразу: «Об этом не может быть и речи, господин штабс-капитан».
Я повернулся в сторону Савельева и Динесс, которые отошли в глубину зала ателье, и увидел, как Владимир Александрович, разведя руками, направился в мою сторону.
– Тимофей Васильевич, может быть, вы поговорите с мадам Динесс? – штабс-ротмистр тяжело вздохнул. – У меня, к сожалению, убедить её помочь нам не получилось.
– Владимир Александрович, а вы говорили ей, чьи бумаги надо будет фотографировать?
– Нет, Тимофей Васильевич. Это я бы ей сказал, если бы она согласилась.
– Ну что же, попробую. Но если у вас не получилось, думаю, у меня тем более не получится, – с этими словами я направился в сторону первой женщины-фотографа в Благовещенске, а может быть, и во всей России.
– Аглая Павловна, позвольте представиться, хорунжий Аленин-Зейский Тимофей Васильевич обер-офицер Личного конвоя Его Императорского Высочества.
– И что делает казачий офицер, Георгиевский кавалер в обществе жандармов? – задрав вверх курносый носик, несколько презрительно спросила Динесс.
– Можно сказать, то же, что и они. Офицеры отдельного корпуса жандармов пресекают государственные преступления, а я пресекаю возможные покушения на государя наследника, – я сделал жест рукой, попросив женщину помолчать. – Прежде чем вы что-то скажете, я хотел бы уточнить одну деталь. Вы сможете переснять с небольшого листка бумаги текст, написанный иероглифами, так, чтобы они не расплылись и были читаемы?
– Какие иероглифы? Вы о чём говорите, Тимофей Васильевич?
– Аглая Павловна, ещё раз вас спрашиваю, вы сможете переснять с небольшого листка бумаги текст, написанный иероглифами, так, чтобы они не расплылись и были читаемы на фотографии? Если нет, то дальнейший разговор бессмыслен, – я холодно посмотрел на женщину. – Если же сможете, то прежде чем я вам всё расскажу, придётся дать подписку.
– Я этого не сделаю! – импульсивно воскликнула Динесс.
– Вы не дали мне договорить, Аглая Павловна. Подписку о неразглашении информации, которая вам станет известной. Её разглашение приравнивается к государственной измене. Подписку можно будет дать либо штабс-ротмистру Савельеву, либо представителю дворцовой полиции Министерства двора Его Императорского Величества. Итак, я жду вашего ответа!
«Да, загрузил я мадам Динесс. Стоит, глазами хлопает, ртом воздух глотает. Не знает, что ответить. И хочется, и колется, и мама не велит, – думал я про себя, глядя на мысленно подвисшую Аглаю Павловну. – Ну, давай, рожай быстрее, госпожа фотограф. Тебе же такую конфетку подкинули – информация, связанная с государственной тайной. Неужели не поведешься?»
– Да, я согласна, – наконец-то выдавила из себя мадам Динесс.
– Да – это сможете сфотографировать, а согласна – это подписать документ о неразглашении сведений, которые вам станут известны? Я правильно понял?! – произнося последнюю фразу, голосом я несколько надавил на женщину.
– Вы правильно поняли, Тимофей Васильевич. Какого размера будет бумага, которую надо будет сфотографировать?