– Никак нет, господин полковник. Филинов пять лет в рот ни капли спиртного не берёт. Боится сорваться и подвести господина войскового старшину.
– Так что же произошло?
– Филинов обратился ко мне в коридоре с просьбой передать письма-прошения о поступлении в училище семнадцатилетнего казачка.
– Бог мой, Николай Петрович, экзамены уже начались неделю назад. У нас на сорок пять мест этого года заявлено больше ста кандидатов. Какой ещё казачок?! Тем более не из урядников или вольноопределяющихся действующих полков.
– Господин полковник, я ответил так же, но урядник передал мне большой конверт с письмами-прошениями. Посмотрев только несколько из них, я вынужден обратиться к вам для решения.
– Что ж, давайте посмотрим прошения, – полковник протянул руку.
Сотник, подойдя к столу, вручил начальнику училища большой конверт для бандеролей с лежащими в нём письмами в маленьких конвертах.
– Однако, – хмыкнул полковник, высыпав письма на стол перед собой. – Что-то я не припомню такого количества писем-прошений за одного кандидата. Тут пасьянс разложить можно. Тем более как они хорошо легли. Все сургучом вверх, и от кого письмо, неизвестно. Разложим пасьянс, Николай Петрович?
Сотник, вытянулся по стойке смирно и произнёс:
– Господин полковник, я уже видел отправителей на трёх конвертах. Поверьте, это будет интересный пасьянс.
– Заинтриговали, господин сотник. Ох, заинтриговали! – чувствуя, что мрачное настроение куда-то уходит, заменяясь интересом и азартом, полковник Федоров перевернул конверт первого письма. – Итак, надворный советник Бекетов, директор Благовещенской женской гимназии. Слышал много хорошего о Петре Ивановиче. Но при чём здесь казачок и женская гимназия, не подскажете, Николай Петрович?
– Теряюсь в догадках, господин полковник, – сотник, чуть расслабившись, стоял перед столом Федорова.
– Следующее письмо, – полковник перевернул следующий запечатанный сургучом небольшой конверт. – Надворный советник Соловьёв директор Благовещенской мужской гимназии. Это уже ближе. Так следующий. О-о-о!!! Полковник Винников?! Действительно интересный казачок. За всё время, что Григорий Васильевич командует Амурским казачьим полком, ни разу не удосужился написать прошение по кому-либо из кандидатов на поступление. А за три года из его полка поступало казачьих урядников и вольноопределяющихся человек десять. И сейчас, насколько помню, трое учатся, и одному из них полковник опекуном приходится.
– Дальше будет ещё интереснее, господин полковник, – ухмыльнулся сотник.
– Хорошо… Переворачиваем следующий конверт. – Полковник присмотрелся к печати на сургуче и быстро перевернул конверт. Прочитал и непроизвольно поднялся из-за стола.
– Его высокопревосходительство обер-егермейстер Высочайшего Двора князь Барятинский, – сипло произнёс Федоров, ворочая шеей в будто ставшем тугим вороте мундира. – Вы об этом хотели сказать, господин сотник?!
– Никак нет, господин полковник, я видел письмо от наказного атамана Амурского казачьего войска генерал-майора Беневского, – вытянулся во фрунт сотник. – Кто же там ещё-то?!
– К чёрту пасьянсы, – прорычал полковник, быстро перевернув все конверты. Прочитал и без сил опустился в кресло.
– Его императорское высочество великий князь Николай Александрович, генерал-майор Беневский, генерал-губернатор Корф, – тихо произнёс Федоров. После чего, ударив кулаком по столу, буквально прошипел: – Что это за семнадцатилетний казачок, за которого государя наследник просит?
Полковник сломал сургуч конверта и достал письмо цесаревича. Пробежал глазами, после чего протянул лист сотнику.
– Полюбуйтесь, Николай Петрович. Да читайте, читайте! Я уже наизусть запомнил. «Уважаемый Алексей Васильевич! Прошу принять посильное участие в приёме в ваше учебное заведение Аленина Тимофея Васильевича. Я заинтересован в его судьбе. Цесаревич Николай». – Полковник поднялся из-за стола, упёршись в него руками. – Каково? И что делать будем? Экзамены уже неделю идут. Отказать государя наследнику?
Сотник Головачев молча стоял перед столом, держа в правой руке письмо государя наследника, который к тому же верховный атаман всех казачьих войск России. Отвечать начальнику училища не было необходимости. Полковник любил рассуждать вслух.
– Так, успокоимся. Посмотрим, что остальные пишут. – Федоров сел за стол и стал суетливо вскрывать остальные письма, быстро просматривая их.
– Фу-ух!!! Всё отлично, Николай Петрович, – радостно выдохнул полковник, прочитав очередное письмо. – Оказывается, наш казачок ещё год назад экстерном окончил шестилетнюю гимназию в Благовещенске и с очень хорошими баллами. Бекетов его новым Ломоносовым считает. Так что казачку сдавать только один экзамен по русскому языку не ниже, чем на семь баллов. И всё! И слава богу!!!
Полковник поднялся из-за стола и подошёл к окну кабинета. Простояв около тридцати секунд перед окном, Федоров развернулся лицом к сотнику и спросил:
– Николай Петрович, как вы думаете, кто этот казачок, за которого такие особы ходатайства пишут?
– Господин полковник, как мне сказал урядник Филинов, это тот самый казак по прозвищу Ермак, который собой закрыл государя наследника при нападении хунхузов на пароход цесаревича.
– Николай Петрович, так вы считаете, что те слухи, которые ходят по городу о нападении на цесаревича, правда?
– Может быть, не в полном объёме. Но, как говорится, дыма без огня не бывает. Тем более, ни государя наследник, ни кто-либо из его свиты, когда находились в Иркутске, данные слухи не опровергли. Да и охрана в таком количестве, которую внезапно затребовали… Мне бывшие сослуживцы по Первому конному полку рассказали, что вместо сборной солянки со всех полков из георгиевских кавалеров в двадцать казаков, две сотни полка отправили на смену конвоя из амурцев. И тех больше двух сотен было. От казаков Амурского полка все слухи и пошли, господин полковник.
– Хорошо. Позовите ко мне этого Аленина. Познакомимся, а потом направите его к нашему врачу на осмотр. Намекните Валерию Николаевичу, что если и есть какие-то ограничения по здоровью у Аленина, то их как бы и нет.
– Слушаюсь, господин полковник. Разрешите выполнять?
Увидев разрешающий кивок начальника училища, сотник развернулся кругом и, печатая шаг, направился к двери.
Я стоял рядом с урядником Филиновым и ждал результатов рассмотрения начальником училища моих писем-прошений, почти не сомневаясь в успехе. В руке у меня был ещё один конверт, в котором лежали моя метрика, метрика отца и его послужной список, собственноручное жизнеописание и свидетельство о сдаче испытаний на зрелость за шестиклассную Благовещенскую мужскую гимназию.
Но прошло пять минут, десять. Из кабинета начальника училища никто не появлялся. Я уже начал беспокоиться, когда на пороге кабинета выросла фигура сотника, который призывно махнул мне рукой.
Зажав конверт зубами, я быстро согнал все складки на мундире в одну за спиной и, взяв в руки конверт, быстрым шагом направился к сотнику. Подойдя к обер-офицеру, хотел начать доклад, но сотник рукой показал, чтобы я быстрее проходил.
Зайдя в кабинет и сделав два строевых шага вперёд, я вытянулся по стойке смирно и доложил:
– Ваше высокоблагородие, Тимофей Аленин по вашему приказанию прибыл!
Сидящий за столом полковник мужчина лет сорока с начинающими седеть шевелюрой и усами внимательно оглядел меня с ног до головы, после чего негромко, но жёстко произнёс:
– Расскажите о себе, господин Аленин.
Дальше последовал мой монолог-рассказ о себе любимом, который и полковник, и сотник выслушали с искренним вниманием. Уточняющие вопросы, просмотр моих документов, и через десять минут общения я в сопровождении сотника прибыл на медкомиссию в лице единственного надворного советника, худощавого и подвижного мужчины лет сорока, который лицом был вылитый Антон Павлович Чехов. Такая же прическа, борода, усы и, конечно же, пенсне.
Заполнив моими данными карточку, доктор приступил к осмотру, который провёл быстро, но тщательно. Если быть откровенным, то я своё физическое состояние оценивал на четвёрку с минусом. Полного восстановления организма ещё не произошло, несмотря на все упражнения и дыхательные гимнастики, которым меня обучил в своё время Джунг Хи. Надо было видеть глаза пассажиров парохода, когда я начал их практиковать во время путешествия по Амуру. Да и работники Чурина, сопровождавшие караван, не раз крутили пальцем у виска, когда утром и вечером видели мою медитацию и упражнения.
Но как бы то ни было, окончательного функционирования организма в полном объеме я ещё не достиг, и мне надо было для этого ещё две-три недели. Тем не менее доктор, поинтересовавшись, откуда столько шрамов от ранений, и выслушав ссылку на хунхузов, к поступлению в юнкерское училище признал годным и допустил к сдаче экзамена.
Как успел мне объяснить сотник, для поступления в училище мне достаточно сдать один экзамен по русскому языку не ниже семи баллов. Это напомнило моё время, где окончившим школу с золотой или серебряной медалью для поступления в военное училище также надо было на «отлично» написать сочинение. Если не получил «отлично», то сдаешь все экзамены в общем порядке.
Кроме того, со слов сопровождавшего меня сотника, я узнал, что если до присяги 6 декабря в день Святого Николая Чудотворца сдам экстерном экзамены по военным предметам за общий класс, то смогу продолжить обучение сразу в старшем, специальном классе.
В общем, та информация, которую я получил полтора года назад в Благовещенске, подтвердилась с небольшими изменениями и дополнениями. Но реально есть возможность уже в следующем году получить погоны хорунжего. Попахать для этого, конечно, придётся, но поставленная цель таких трудов стоила.
После медицинского осмотра под присмотром сотника я был доставлен в канцелярию, где под удивлённым взглядом делопроизводителя, который щеголял в форме подпоручика Восточно-Сибирской артиллерийской бригады, сдал документы и написал заявление на приём в училище.