Я не сильно сдавил расслабленную ладонь Алексея и с улыбкой произнёс:
– Очень приятно познакомиться. А в казачий конный взвод-то как попал? В нём почти все казаки.
– Места в пехотных взводах не осталось. Пришлось в конный взвод идти. Не ждать же ещё год! А там, может, и место освободится. Отец с начальником училища договаривался о возможном переводе во время учёбы.
«Видимо, временный попутчик», – успел подумать я, как наш дальнейший разговор прервал младший портупей-юнкер Сафонов, который дал команду строиться в коридоре в колонну по два. Спустившись на первый этаж, наше отделение прошло по коридорам, пока не остановилось перед дверью с надписью «цейхгауз». Как в коридоре, так и во всех остальных помещениях училища, мимо которых мы проходили, стояла непривычная после экзаменационного шума тишина и не было ни души.
На стук в дверь склада портупей-юнкера её открыл изнутри бородатый, разбойничьего вида казак, одетый в мундир с нашивками вахмистра на погонах и шевроном на левом рукаве за сверхсрочную службу. На мундире были видны две серебряные медали «За усердие» на Станиславской и Аннинской лентах и медаль «За храбрость» четвёртой степени на Георгиевской ленте. Окинув наше отделение мрачным и звероватым взглядом, этот вылитый разбойник шире раскрыл дверной проём.
– По одному подходим к столу, получаем комплект формы, забираем и выходим. Потом заходит следующий! – прорычал казак-каптенармус и скрылся внутри помещения склада.
Некоторые из юнкеров переглянулись между собой с чувством какого-то дискомфорта и страха в глазах. Я, улыбаясь про себя, подумал, что в этом случае внешний вид каптенармуса совсем не соответствует внутреннему содержанию. Я два раза помогал, говоря языком будущего, начальнику вещевого склада Астафьеву Семёну Васильевичу с подготовкой к приёму нового набора юнкеров. Разбирали по размерам обмундирование, сортировали по видам формы. Оба раза работа заканчивалась нашим совместным чаепитием с выпечкой, во время которого я слушал приправленные юмором рассказы о жизни училища и боевом прошлом этого добродушного человека. Но весь внешний вид дядьки Семёна говорил о том, что перед вами натуральный зверь-унтер, который спуску не даст.
Юнкера потянулись по одному на склад, выходя из помещения через три-пять минут с охапкой обмундирования. Когда подошла моя очередь и я зашёл на склад, дядька Семён улыбнулся мне и пальцем показал на две аккуратно сложенных кипы формы, которые отдельно лежали на лавке в углу.
– Бери левую, – тихо произнёс он. – Другую заберешь, когда второй раз придёте.
Я кивнул и молча пошёл к указанному набору, думая про себя: «Знакомство с тыловиками всегда приносит положительные дивиденды, что в моём мире, что здесь».
После первого похода за формой был второй, во время которого мы получили оставшееся обмундирование, включая шинели и папахи. Данную форму мы разместили в индивидуальных подписанных шкафчиках, находящихся в отдельной комнате, которую я для себя обозвал каптёркой по аналогии с рязанским десантным училищем.
Вернувшись в спальное помещение, стали разбираться с полученными комплектами служебной и домашней формы. Примерив свою, я в очередной раз убедился, что есть профессионалы в своём деле. Всё обмундирование, которое подобрал каптенармус Афанасьев, сидело как влитое. Глаз-алмаз!
Остальным повезло меньше. Особенно оказался неудачливым мой новый сосед. У гимназиста пригонка обмундирования была самая поверхностная. Поэтому ни одна его часть не соответствовала размерам его тела. Брюки были невероятно широки и длинны, рубашка и мундир напоминали халат. Погоны уныло свисали, причём упорно держались не на плечах, а где-то в районе груди. Но всего хуже произошло с сапогами – они были на пару размеров больше. А это грозило в будущем стёртыми в кровь ступнями. «Шпаков не любят в училище все, даже обслуживающий персонал, – подумал я. – Надо как-то выручать соседа, а то выглядит как полное чмо».
Решить вопрос с формой Васильева удалось относительно быстро. Подойдя к портупей-юнкеру Сафонову, я испросил у того разрешения сходить вместе с жертвой обмундирования к портному и сапожнику, которые были на территории училища. Получив его от своего отделенного командира, который с трудом сдерживался от смеха, глядя на чучело гороховое, которое называлось юнкером Васильевым, мы с подопечным вышли в коридор. За только что закрытой дверью грянул оглушающий хохот.
– Это они надо мной смеются?! – спросил красный как помидор Алексей.
– Над тобой, – я не стал скрывать очевидного. – Твой внешний вид действительно смешон. К тому же только ты да я в отделении «молодые люди с вокзала». Так что все шутки и пряники нам доставаться будут. Готовься к этому.
– Я слышал выражение «с вокзала», но точно не знаю, что оно обозначает. Поясни? – продолжающий багроветь цветом лица Васильев вопросительно посмотрел на меня.
– Шпаки мы с тобой, гражданские, а они все уже воины, присягу принявшие. Поэтому и «с вокзала».
– Какой же ты гражданский? Ты в форме выглядишь, будто родился в ней.
«О том, что форму ношу, если учитывать обе жизни, больше тридцати лет, я тебе говорить не буду», – подумал я, а вслух произнёс:
– Когда больше пяти лет назад в бою с хунхузами погибли мои родители, остались только я и мой дед. Дед у меня был заслуженным воякой, и он очень хотел, чтобы я поступил в это училище. Гонял меня в хвост и в гриву, пока живой был. Вот и привил любовь к воинскому виду.
– А у меня отец пытался мне преподать воинские науки, но маман была против. Она хотела, чтобы я врачом стал. Планировала, что по окончании Губернской гимназии я поступлю в Томский университет на медицинский факультет. А я переходные экзамены в восьмой класс завалил. И здесь на вступительных экзаменах по русскому языку не смог 7 баллов набрать. Пришлось все экзамены сдавать. Маман сильно расстроилась, а отец, наоборот, радуется.
Выслушав данную душеспасительную историю, судя по всему, маменькиного сынка, повёл Алексея к дядьке Семёну, может быть, удастся обменять форму. Иначе на её ушивание и подгонку уйдет куча времени. Открывший на мой стук дверь каптенармус Афанасьев с большим трудом сдержал смех при виде юнкера Васильева, но сдержанная улыбка растянулась в бороде и усах от уха до уха. При этом лицо дядьки Семёна приобрело такой жуткий вид, что Алексей непроизвольно сделал шаг назад.
– Господин каптенармус, разрешите обратиться? – отрапортовал я, приложив ладонь к срезу бескозырки.
– Обращайтесь, юнкер, – лицо Афанасьева вновь расплылось в зверской улыбке. – Под защиту, что ли, взял такого доброго молодца?
– Так точно!
– Молодец, юнкер! И как я так мог ошибиться с размерами?!
Дядька Семён еле сдерживался, чтобы не заржать. Вид испуганного, покрасневшего Васильева в мешком висящей на нём форме был действительно комичен.
– Ладно, заходите. Что-нибудь придумаем, – каптенармус Афанасьев пропустил нас внутрь склада и закрыл дверь.
К ужину Васильев выглядел уже более-менее похожим на юнкера. Чтобы носить военную форму, нужна не только привычка, но и умение, без чего человек, будь он юношей или взрослым, выглядит в форме только переодетым штатским. Помню, как часто в кино мне бросалось в глаза неумение носить форму у артистов, играющих роли солдат и офицера. В общем, ставить «воинский вид» юнкеру Васильеву придется ещё долго.
На ужине в общей столовой всего училища увиделись с остальными двумя отделениями. В них также в глаза бросились несколько юнкеров, на которых форма сидела как на корове седло. Ужин сытный и питательный – каша, хлеб, чай.
Когда вернулись в спальное помещение, продолжилась подгонка формы. Потом тренировались в правильном складывании формы на табуретах перед сном. Вечерняя перекличка, общая вечерняя молитва. Читали её портупей-юнкера, остальные как могли, пытались попасть с ними в такт. Немного свободного времени и сладкая команда: «Отбой».
Утро началось с подъема и мыльно-рыльных процедур. Потом прибыла пара парикмахеров. И все были подвергнуты стрижке практически под ноль с оставлением небольшого чуба. Как позже выяснилось, чуб оставляли только в казачьих конном и пешем взводах. В пехотном стригли под «три нуля». Традиции, которые успели сформироваться с момента создания училища, однако-с! После стрижки и дополнительных водных процедур в умывальной комнате – столовая, молитва и чай.
После чая нас выстроили в коридоре и повели в оружейный цейхгауз получать винтовки. Цейхгауз размещался в отдельном небольшом помещении училища, пристроенного к основному зданию. Зайдя внутрь, увидели в деревянных стойках блестящие маслом казачьи винтовки, на которых висели подсумки для патронов и шашки. На тех стояках, к которым нас подвели, под каждой винтовкой на рейке белели бумажки с фамилиями каждого из нас.
После того как принесли оружие в казарму и разместили в пирамиде, пришло время завтрака. Опять каша, хлеб, чай.
Потом была чистка оружия. Мне досталась винтовка пусть и не новая, но в хорошем состоянии. Моему соседу-гимназисту и здесь не повезло. Ствол ему достался ушатанным напрочь. Но в этом вопросе я ему помочь не мог ничем. Почищенное оружие, подсумки и шашки были размещены в пирамиде на пятнадцать мест, которая находилась в спальном помещении.
После обеда, на котором к уже привычной для нас небесной пище – молитве, а также уже привычной земной – каше и хлебу, добавились насыщенные мясные щи и компот вместо чая, мы познакомились с нашим взводным офицером. Точнее, обер-офицером, который являлся куратором или наставником нашего взвода. Взводным я его назвал для себя. Мне удобнее было всё ещё использовать термины из прошлой жизни, несмотря на три года, прожитых в этом мире.
Моим взводным офицером оказался сотник Головачев Николай Павлович, который ранее служил в Первом конном полку Забайкальского казачьего войска. Невысокого роста, весь какой-то квадратный из-за ширины плеч, с буденновскими усами, сотник на послеобеденном построении рублеными фразами поздравил нас с поступлением в училище. Выразил надежду на то, что все стоящие перед ним с честью перенесут тяготы, лишения учебы и станут офицерами. На этом знакомство закончилось, а портупей-юнкерам взводным была дана команда до конца дня решить вопрос с