ге опровергнуть такие предположения, представив при этом следующие мои доводы:
Предприятие Норденшельда не было столь рискованно, как могло быть плавание «Ермака» к Берингову проливу, даже под сибирским берегом; он отправился северо-восточным проходом на мелкосидящем судне, которое может идти под самым берегом, избрав прибрежный путь, пользуясь тем, что тяжелые льды садятся на мель и потому не доходят до береговой черты. Неблагоприятный исход его экспедиции мог быть лишь тот, что он был бы где-нибудь остановлен льдами на несколько лет, и в таком даже случае ему не угрожала бы катастрофа. Весь северный берег Сибири населен; Норденшельд имел собак, и, следовательно, была возможность войти в сношение с местными жителями и получить от них помощь своему малочисленному личному составу. Зазимовав во льдах, неподалеку от Берингова пролива, он, действительно, вошел в сношение с чукчами и не был отрезан от сообщения с остальным миром.
В совершенно иных условиях находится ледокол «Ермак». По своему углублению он не годится для прибрежного плавания, где открытая вода; идти же льдами лучше вдали от берега, где нажим льда не столь значителен.
Подобрать весь большой экипаж знающих специалистов, годных для полярной зимовки, очень трудно, и если судно зазимует вдали от берега, где льды находятся в движении, то будет почти невозможно открыть сообщение с берегом, потому что зазимовавшее судно понесет со льдом, и, следовательно, разыскивание его партией, идущей от берега, будет почти невозможно. Если бы Норденшельд бросил свое маленькое судно и сошел с экипажем на берег, то его встретили бы как героя; если же я брошу «Ермак», то меня за это не поблагодарят. Людей, сошедших на берег в числе 20 человек, можно приютить и прокормить, но труднее сделать то же относительно 110 человек.
По всем вышеизложенным причинам «Ермаку» следует идти в северные широты с таким расчетом, чтобы оставалась полная возможность вернуться назад тем же путем, и я полагаю придерживаться именно этого правила. Если «Ермак», начав успешно плавание, зайдет так далеко, что отступление будет невозможно, и встретит там или мель, или непреодолимые льды, то положение будет очень тяжелое. На судне будет все необходимое, чтобы провести зиму, но следует стараться избежать зимовки.
Вот причины, по которым я считаю маловероятным, чтобы «Ермак», отправляясь один, без другого ледокола, мог прямо пройти в Тихий океан. Для этого надо, чтобы полярные льды не представляли никакого сопротивления, тогда как, по моим расчетам, на основании которых проектировался «Ермак», полярные льды представляют значительное сопротивление, и будет неудивительно, если один ледокол не справится с задачей, которую я предназначил для двух.
На основании вышеизложенного программа плавания была выработана следующая: ледокол должен был в конце мая выйти из Англии, к началу июня быть в Екатерининской гавани и оттуда идти в Карское море. Затем, в зависимости от состояния льдов, или идти тотчас же в устье реки Енисея, или же пережидать, пока лед от действия солнца и ветров настолько ослабнет, что борьба с ним сделается практически возможной. Короче сказать, надо было из опыта определить, какой наиранний срок можно считать подходящим для первого рейса ледокола через Карское море на Енисей. По прибытии в устье реки Енисея предполагалось заняться установкою знаков на острове Белом, Вилькицкого и других низменных берегах.
Так как в устье Енисея много мелей и вообще мелководных мест, то решено было, что «Ермаку» будет сопутствовать особо нанятый пароход. Мне хотелось иметь один из пароходов со специальным креплением для плавания во льдах. Такие пароходы имеются только в Финляндском пароходном обществе, к которому я и обратился, но общество это уступило один из своих маленьких пароходов – «Вирго» – лишь тогда, когда к директору пароходства обратился лично министр финансов.
15 (27) июля ледокол должен был, окончив свою работу в Карском море, прийти в Екатерининскую гавань, принять там полный запас угля и с ним отправиться во льды по западную сторону Шпицбергена. Никто никогда не испытывал ломки полярного льда, и все, разумеется, зависело от того, окажется такая ломка возможной или невозможной для стального судна. Было бы, может быть, осторожнее не предрешать никакой работы на первые опытные плавания в полярных льдах, но надо сказать, что лето на Севере очень коротко, и не приготовившись ни к какой работе заранее, нельзя бы было ничего сделать.
В случае удачного действия ледокола в полярных льдах лето пропало бы совсем даром. Вот почему я просил, чтобы даны были средства иметь на ледоколе нескольких ученых, которые могли бы во время плавания делать необходимые наблюдения. По некоторым причинам выбор ученых пришлось делать в конце апреля, когда большинство имело уже свою программу летних работ; тем не менее мне удалось заручиться содействием следующих лиц.
Астроном Пулковской обсерватории профессор Федор Федорович Витрам известен в научном мире своими работами, и, можно сказать, нет молодого астронома в России из военных и морских чинов, который не прошел бы школу этого профессора. Он должен был к 15 июля прибыть в Екатерининскую гавань, и его дело должно было заключаться в определении широт и долгот знаков, которые предположено было поставить в различных точках по Карскому морю и в устье реки Енисея. К сожалению, условия плавания впоследствии изменились, и профессор Витрам, приехавший своевременно в Екатерининскую гавань, должен был возвратиться.
Лейтенант Константин Федорович Шульц, по специальности минный офицер, состоял в должности старшего офицера на ледоколе, но вместе с тем принимал участие в научных изысканиях. На станциях он был при глубомере Лукаса, и благодаря приобретенной им сноровке оказалось возможным пользоваться глубомером для доставания воды с больших глубин, что весьма трудно делать в качку.
Он заведовал кинематографической и электрической частью. Кинематограф пришлось изучить самоучкой, и несмотря на то что прибор был дешевый и обстановка неудобная, кинематографические снимки получились весьма удовлетворительные.
Барон Эдуард Васильевич Толль, известный путешествием на Севере по отысканию скелета мамонта и на Новосибирские острова, был приглашен для занятий по геологии. Он отправился вместе с ледоколом в первое пробное плавание в июне месяце. По возвращении в Ньюкасл он должен был отправиться в Россию. В это время ему ассигновали средства для приобретения судна, на котором он собирается идти к Санниковой Земле.
Во второе пробное плавание в июле и августе месяцах он быть не мог; между тем мы встретили ледяные горы с обильным количеством валунов, изучение которых могло дать веские указания о природе тех гор, с которых эти глетчеры сползают.
Лейтенант Исаак Ибрагимович Ислямов работает специально по гидрографии четвертый год. Он уже разработал некоторые вопросы по астрономии и метеорологии, о чем и поместил отчеты свои в «Морском сборнике». В его ведении находились хронометры, гидрологические и метеорологические инструменты. Он лично участвовал в определении места судна, изучал и выверял инструменты и обмерял толщину и вышину льда.
Судовой врач Александр Григорьевич Чернышев посвятил себя зоологии; перед отправлением в плавание он занимался в Академии Наук и у нас заведовал тралением и драгировкой. Инструменты – трал, драгу и сетки – приготовлял сам, и он же исследовал и консервировал все добытые организмы и образцы грунта и камней. На нем также лежала обязанность судового врача ледокола.
Сверхштатный астроном Пулковской обсерватории Борис Павлович Остащенко-Кудрявцев был приглашен для производства магнитных наблюдений. Он состоит в Пулковской обсерватории со времени окончания курса в университете – 2 года – и занимался специально изучением теории движения малых планет. Он сопутствовал французскому ученому Moureaux при его исследованиях большой Курской магнитной аномалии.
Случаев для производства магнитных наблюдений было очень немного, а потому Б. П. Кудрявцев предложил свои услуги для изучения физических свойств льда. Работу эту он вел во все время пребывания во льдах совместно с лейтенантом Ислямовым. На станциях он был при ареометрах и определял удельные веса морской воды. В море он, посредством круга Пистора, делал наблюдения над величиной земной рефракции.
Межевой инженер Константин Алексеевич Цветков был приглашен для геодезических работ: триангуляции и мензульной съемки. В этих работах он за свою недолгую службу (3 года) приобрел значительную опытность. Условия плавания, однако, сложились так, что геодезических работ на берегу делать не пришлось, и он специально занимался изучением поверхности льдов и составил несколько весьма отчетливых планов, дающих правильное представление о том, в каком положении находится летом лед к северу и западу от Шпицбергена.
В море он чередовался с лейтенантом Ислямовым в делании метеорологических наблюдений, а на станциях был при доставании воды батометром и измерении температур на глубине. Инженер Цветков заведовал также мареографами, которые он обстоятельно изучил, что и дало возможность за короткое пребывание в бухте Адвент получить кривую колебания уровня моря.
Художник Евгений Иванович Столица, ученик профессора Куинджи, рекомендован был мне вице-президентом Академии Художеств графом Толстым. Он так пристрастился к полярной природе, что целые дни проводил в торосах, и мы часто впоследствии побаивались, чтобы какой-нибудь любопытный белый медведь не обеспокоил его своим неожиданным посещением в то время, когда он, увлекаясь, писал природу, среди которой они живут.
Было бы несправедливо не упомянуть тут же о трех штурманах ледокола: Тульском, Николаеве и Эльзингере, которые, неся судовую службу, в то же время прилагали все старания к выполнению всех ученых работ.
Приготовления наши заключались в приеме провизии, которая могла быть запасом в случае, если бы ледокол был задержан во льдах на целую зиму. Я не имел в виду брать полного годового запаса провизии в таком виде, как если бы я в самом деле готовился к зимовке. Дело было лишь в том, чтобы, в случае необходимости зимовать, не произошло катастрофы от отсутствия пищи. Нет ничего проще, как взять годовой запас консервов всякого рода, но это стоило бы больших денег, поэтому я ограничился запасами консервов в размере одной трети, а остальное взял солониной. Считая, что во время зимовок люди не съедают полной порции и что можно будет ограничиться тремя четвертями запаса, сухарей взято было очень немного, но приобретен годовой запас муки.