Как-то Достоевский, открывший русскому читателю Эдгара По — новеллиста, высказал проницательное суждение о его художественном методе. Он писал, что при всей силе воображения и фантазии Эдгара По мир в его произведениях сугубо материальный, что в его книгах нас поражает «сила подробностей», и в этом проявляется особенность По как специфически американского писателя. У Хемингуэя впечатляет именно эта «сила подробностей», точность деталей, конкретность во всем, что он описывает, будь то быт прифронтового городка, работа тех, кто обслуживает санитарную машину, ощущения солдата, получившего ранение, состояние раненого на госпитальной койке или на операционном столе.
Столь же наглядны, осязаемы хемингуэевские пейзажи. Вспомним начало романа: «В тот год поздним летом мы стояли в деревне, в домике, откуда видны были река и равнина, а за ними горы. Русло реки устилали голыши и галька, сухие и белые на солнце, а вода была прозрачная и быстрая и совсем голубая в протоках» (II, с. 11). А затем тут же развертываются иные, контрастные сцены, пыльные дороги, непрерывное движение войск, машин, повозок, мулов…
Важными для поэтики Хемингуэя являются лейтмотивы, повторяющиеся по ходу повествования образы или отдельные детали. Таким лейтмотивом является в романе образ дождя. С него начинается роман. Дождь создает атмосферу осени, слякоти, тяжести, безнадежности. Все пронзительные сцены отступления под Капоретто, с его хаосом и неразберихой, развернуты под аккомпанемент непрекращающегося дождя. В финале книги герой уходит из больницы, где скончалась Кэтрин. Он идет к себе в отель «под дождем».
Как обычно, Хемингуэй устраняется от авторских комментариев, относящихся к переживаниям своих героев. Через внешнее он обнажает их внутреннее состояние. И здесь у него важна каждая, казалось бы, случайная деталь. Вот только один пример, иллюстрирующий его писательскую технику. Герой, ожидающий исхода операции Кэтрин, заходит в кафе. Старик-буфетчик подает ему стакан белого вина, затем Фредерик просит дать ему еще один. Буфетчик интересуется, что привело его в кафе в столь ранний час; лейтенант отвечает, что у него рожает жена в больнице. «Он налил, слишком сильно наклонив бутылку, так что немного пролилось на стойку, — читаем мы далее. — Я выпил, расплатился и вышел. На улице у всех домов стояли ведра с отбросами в ожидании мусорщика. Одно ведро обнюхивала собака. — Чего тебе нужно? — спросил я и наклонился посмотреть, нет ли в ведре чего-нибудь для нее; сверху была только кофейная гуща, сор и несколько увядших цветков.
— Ничего нет, пес, — сказал я. Собака перешла на другую сторону. Придя в больницу, я поднялся по лестнице на тот этаж, где была Кэтрин, и по коридору дошел до ее дверей» (II, с. 270).
Хемингуэю, безусловно, была близка мысль Чехова о том, что «в искусстве, как и в жизни, ничего случайного не бывает». Почему вино пролилось на стойку? Наверное, потому, что эта деталь подчеркивает старость буфетчика, у него дрожат руки, и, очевидно, ему передалось состояние Фредерика. Хемингуэй нигде не говорит, что герой взволнован. Но мы об этом догадываемся, потому что он берет второй стакан вина, наверное, для того, чтобы успокоиться. А казалось бы, совершенно не имеющий отношения к делу разговор с собакой? И это мотивировано. Фредерик пребывает в нервном напряжении, ожидании и изливает свои чувства, обращаясь к бездомному животному. Подобных сцен в романе немало.
Роман увидел свет 22 сентября 1929 года. В это время Хемингуэй был в отъезде (сначала в Испании, затем в Париже). Туда и пришла телеграмма от издателя Чарльза Перкинса: «Первые отзывы отличные». Некоторое время спустя поступила вторая телеграмма: «Прекрасные перспективы». Влиятельная газета «Нью-Йорк таймс» характеризовала роман как «историю любви между англичанкой-медсестрой и американским офицером санитарной машины, столь же несчастной, как у Ромео и Джульетты». Он является «высоким достижением в духе того, что можно назвать новым романтизмом». Всюду появлялись лестные рецензии; это был самый полный успех. Правда, в Бостоне, городе, известном своим пуританством, распространение книги было запрещено: писателя обвиняли в «аморальности» отдельных эпизодов и в использовании «грубого» языка. Но многие критики не разделяли подобных упреков. Единодушно признавалось, что роман знаменовал рост мастерства Хемингуэя. Известный критик Мальколм Каули, один из горячих поклонников Хемингуэя, в заголовке романа увидел символ большого значения, означающий «прощание с периодом жизни, точкой зрения, а возможно, и методом».
Роман возглавил список бестселлеров. Его конкурент, тогда же появившийся знаменитый антивоенный роман Ремарка «На Западном фронте без перемен», оказался на втором месте, не выдержал конкуренции и третий знаменитый антивоенный роман, увидевший свет все в том же 1929 году, — «Смерть героя» англичанина Ричарда Олдингтона.
Начались переводы романа «Прощай, оружие!» на различные иностранные языки. На русском языке роман в отрывках впервые появился в 1934 году в журнале «Знамя», затем его полностью напечатал журнал «Интернациональная литература» (1936. — № 7). В том же 1936 году вышло отдельное издание книги, вызвавшее многочисленные хвалебные отклики советских писателей и критиков. Андрей Платонов, в частности, дал тонкий анализ трактовки любовной темы в романе. Он писал, о Хемингуэе что «одной из главных его мыслей является мысль о нахождении человеческого достоинства, стремление открыть истинного, то есть не истязающего себя и других человека, притом нашего современника».
Успех романа побудил драматурга Лоуренса Столлингса сделать его сценическую версию, однако, выдержав всего 24 представления в Национальном театре в Нью-Йорке, пьеса сошла. Пытался поставить ее, и так же неудачно, в декабре 1931 года Немецкий театр в Берлине. В 1932 году роман был экранизирован в Голливуде, причем в главных ролях выступили популярнейшие актеры, Гари Купер, и Элен Хейс. Хотя писатель и продал права на экранизацию за крупную сумму в 24 тысячи долларов, он остался очень недоволен фильмом. Говорил, что кино «все разрушает», отправил возмущенную телеграмму в Голливуд, в которой выразил сомнение в том, что кто-нибудь, просмотрев фильм, захочет прочесть роман. Не получались, как мы уже отмечали, экранизации и почти всех других произведений Хемингуэя. Видимо, богатство и оригинальность хемингуэевского стиля не поддавались адекватному переводу на язык кинематографа.
Что же касается самого романа, то его читали взахлеб. Уже в январе 1931 года потребовалось второе издание. C тех пор он систематически печатается. Только в США к 1961 году было продано около миллиона четырехсот тысяч экземпляров. Это одно из самых читаемых произведений литературы XX века. Роман знаменовал начало мировой славы Хемингуэя.
Глава шестаяВремя исканий
1
Роман «Прощай, Оружие!» стал одним из высших взлетов Хемингуэя. Он вывел его в число всемирно знаменитых писателей. В 1937 году, когда Хемингуэй в нашей стране только еще начинал входить в моду, 9 из 15 опрошенных ведущих советских писателей назвали его своим любимым автором. Известный французский писатель Андре Моруа в книге «Американские романисты» (1931) свидетельствовал: «Его стиль сработан из отлично выточенный металлических элементов. Элегантность достигается тем, что он вовсе не старается быть элегантным».
Однако годы, последовавшие за выходом романа «Прощай, оружие!», примерно до начала гражданской войны в Испании, оказались для Хемингуэя трудной полосой, временем нелегких исканий. Роман Хемингуэя увидел свет за месяц до кризиса 1929 года. Он до основания потряс Америку, все слои общества. Кратковременное «процветание» сменяется мучительной полосой депрессии, «великим американским голодом». Миллионы людей оказываются безработными, выбитыми из привычной жизненной колеи.
Это десятилетие в жизни США, от кризиса 1929 года до начала второй мировой войны, — драматическая, неповторимая эпоха в истории национальной культуры. Эти годы называют «бурными», «грозовыми», «голодными», но, наверное, чаще всего «красными тридцатыми». Революционный отсвет лежит на многих произведениях, рожденных этим временем. Создаются клубы Джона Рида, объединяющие писателей и деятелей культуры из рабочей среды. Позднее впервые в истории США складывается широкое объединение писателей, стоящих на общедемократической и антифашистской платформе, — Лига американских писателей.
В эту пору художники слова погружаются в самую гущу народной жизни. Литература обогащается новыми средствами художественного выражения. В ней усиливаются социально-критические мотивы. Писатели «левеют», «политизируются». Целые пласты действительности, прежде эстетически не освоенные, — жизнь пролетариев, фермеров, судьба безработных, «людей дна», труд фабричных рабочих, нелегкий удел негров и других этнических меньшинств — все эти проблемы становятся полноправными объектами внимания многих писателей.
В целом же на заре 30-х годов, этого «политического десятилетия», Хемингуэй держался несколько в стороне от общего, главного потока американской литературы. Да и живя в Ки Уэсте, уклоняясь от прямых политических акций и деклараций, которыми увлекались многие его коллеги, он находился как бы на обочине общественной жизни. Его раздражали некоторые критики левой ориентации; люди, мыслившие догматически, грешившие к тому же назидательным тоном, которые не стеснялись поучать Хемингуэя, как и о чем ему писать. Попутно они упрекали писателя за то, что он не откликается на те или иные политические события и чуть ли не выказывает равнодушие к судьбам обездоленных. Последнее особенно его задевало, ибо боль за человека никогда его не покидала.
В письме к Полю Ромэну, книгопродавцу из Милуоки, Хемингуэй не без запальчивости писал: «Вы надеетесь, что Поворот Влево и т, п. будет иметь для меня определенное значение, но это все пустое дело. Я не следую моде в политике, в переписке, в религии и т. д. В литературе нет правых и левых. Есть только плохая и хорошая литература…» Его возмущало то, что иные его коллеги ищут легкого, дешевого успеха на политической ниве вместо того, чтобы серьезно овладевать художественным мастерством.