зом; стены украшали картины, что говорило о его любви к живописи. Ему нравилось вешать на стены афиши, относящиеся к бою быков, а также керамические изделия, разнообразные сувениры, редкие камни, чучела животных, барометры, часы и т. д. Он тщательно коллекционировал свои охотничьи трофеи: шкуры нубийского льва, канзасского медведя, леопарда, оленей, антилоп. В специальных вольерах на «Финке» обитали четвероногие любимцы писателя, кошки, число которых в иные годы достигало полусотни, а также собаки, бойцовские петухи, специально выращиваемые для участия в состязаниях. В саду находился гараж, в нем обычно стояли четыре автомобиля: парадные «линкольн», «бьюик» или «паккард» для выезда в Гавану и более скромная машина с фургоном для перевозки багажа и продуктов.
Позднее в 1947 году к главному зданию была пристроена трехэтажная башня, по инициативе уже последней жены писателя Мери Хемингуэй. В башне была комната для писателя, где Мери хотела изолировать его от шума и гостей, но Хемингуэй так ее и не обжил. На верхнем этаже башни находился телескоп, дававший возможность ночью наблюдать звезды. Ныне «Финка» превращена в дом-музей Хемингуэя, где не иссякает поток посетителей со всего мира.
«Колокол» восстановил репутацию Хемингуэя как выдающегося прозаика и, как он надеялся, американского «писателя номер один».
В Испании Хемингуэй почувствовал вкус к политике. И 1941 год начался поездкой в Китай; она длилась с февраля по июнь. До сих пор этот интересный эпизод биографии писателя как-то прошел мимо внимания исследователей; очерки, написанные им в Китае, у нас не переводились и не анализировались. Хемингуэй, отправившийся в Китай вместе со своей женой Мартой Геллхорн, представлял нью-йоркскую газету «П. М.» («Пост Меридиен»).
В это время ситуация в регионе оставалась достаточно сложной и тревожной. Япония уже четвертый год была втянута в агрессивную, захватническую войну в Китае. В условиях нарастающего антияпонского сопротивления гоминьдановское правительство генералиссимуса Чан Кайши вынуждено было пойти на создание Национального фронта, на временный союз с коммунистами против общего врага. Но противоречия между Гоминьданом и коммунистами оставались. Это была четвертая война, свидетелем которой стал Хемингуэй. В чем-то ситуация в Китае напоминала Хемингуэю Испанию: и там писатель был свидетелем сложного узла конфликтов как иностранной агрессии, так и внутренней гражданской войны.
Длительное путешествие в Китай началось в Сан Франциско, первой остановкой стал Гонконг, английская колония, где Хемингуэй пробыл около месяца. Хотя война продолжалась уже четыре года, Гонконг сохранял статус нейтрального города, жил веселой, беззаботной жизнью. Он представлял собой клубок контрастов: в нем сосуществовали и гоминьдановцы, и коммунисты, и японцы, позволявшие себе даже демонстративно праздновать день рождения императора. Оценивая положение в городе, Хемингуэй резонно считал, что в случае начала боевых действий его положение безнадежно и что англичане «погибнут как крысы в западне». Так и случилось: после нападения японцев гарнизон Гонконга после недолгого сопротивления капитулировал.
В конце марта 1941 года Хемингуэй и Марта Геллхорн вылетели из Гонконга и оказались в 7-й военной зоне гоминьдановских войск в южном Китае, на кантонском фронте. Там журналисты пробыли две недели, совпавшие с сезоном дождей: передвигаться приходилось то в автомобилях, то на лошадях, на лодках, а иногда и пешком. Дороги были размыты и представляли «реки грязи, рытвины, колдобины», поля были завалены камнями. Даже в гостиницах журналисты не успевали просохнуть. В это время на фронте царило затишье, и в честь приезда Хемингуэя один из китайских генералов приказал провести артналет на японские позиции, но, видимо, без особого успеха.
Унылые фронтовые впечатления оживлялись иногда комическими эпизодами, связанными с их переводчиком, господином Ма, который, будучи обладателем двух дипломов американских университетов, мало что понимал в военном деле, однако всего более опасался выдать какие-то военные тайны. Однажды Марта Геллхорн заметила, что склон горы выжжен, и поинтересовалась, что бы это означало. «А это сделано для того, чтобы избавиться от тигров, — простодушно ответствовал мистер Ма. — Вы знаете, тигры иногда питаются нежными корнями растений, а когда их выжигают, тигры, страдая от голода, уходят». Журналистам пришлось услышать от мистера Ма еще немало фантастических сведений в духе «вегетарианских» тигров.
Побывав на фронте, Хемингуэй и Марта Геллхорн отправились во внутренние районы Китая. Некоторое время они находились в Чунцине, временной столице страны, где были приняты генералиссимусом Чан Кайши, главой Гоминьдана, лидером страны. Роль переводчика во время их бесед выполняла его жена Сун Мэйлин. В беседах с Чан Кайши обсуждались военные, политические и экономические вопросы, а также отношения с коммунистами; последние, как это было ясно Хемингуэю, вызывали у Чан Кайши даже больший страх, чем японские агрессоры. Свои впечатления о Чан Кайши, «напоминающем набальзамированную мумию», «простом, худом, невозмутимом, облаченном в серый френч», Хемингуэй суммировал следующим образом: «Цели генералиссимуса — неизменно военные. В течение десяти лет задачей Чан Кайши было уничтожение коммунистов. Хотя на данном этапе войны он и сотрудничает с коммунистами против японцев, но подспудно никогда не расстается с желанием покончить с «красными».
Вернувшись на родину, Хемингуэй предсказал, что после войны коммунисты придут к власти в Китае. И действительно, 8 лет спустя, в 1949 году, после падения Гоминьдана была создана Китайская Народная Республика.
В Китае писатель еще раз подтвердил свою репутацию журналиста, профессионально компетентного в военных вопросах. Все это время Хемингуэй напряженно работал: посетил военные арсеналы вблизи Чунцина, военную академию в Ченду, наблюдал строительство в пустынной местности военного аэродрома, способного принимать тяжелые самолеты, в том числе американские «летающие крепости».
Это было совершенно уникальное, впечатляющее зрелище, наверное, нечто подобное происходило в Древнем Египте при возведении знаменитых пирамид. Целая армия рабочих, босоногих, загорелых людей, почти 80 тысяч человек, работали на огромном пустынном пространстве — желтоватом каменистом плато. Вооруженные лопатами, корзинами для переноски песка и многотонными катками для трамбовки, они возводили взлетную полосу. Работа кипела, люди трудились, не щадя сил, с энтузиазмом и практически вручную; даже катки перемещались с помощью запряженных в них десятков рабочих. Но, как говорил Хемингуэю начальник строительства, все шло строго по плану и аэродром должен был принять первые тяжелые машины к намеченному сроку.
Из-за цензуры и по тактическим соображениям в условиях войны Хемингуэй в своих корреспонденциях смягчал некоторые оценки и характеристики. Тем не менее, он не прошел мимо ряда отрицательных явлений, которые увидел в гоминьдановском Китае. Он отмечал лихоимство и коррупцию, ставшие национальным бедствием и поразившие даже армию, писал о нехватке вооружения, квалифицированных пилотов, компетентных офицеров. Он обратил внимание на слабую постановку медицинской службы во фронтовых условиях: ввиду того, что врачей не хватает, а подготовка их стоит очень дорого, военные медики, дабы избежать потерь, находятся на значительном удалении от передовой. В результате раненые, которым не оказывают быстрой помощи, гибнут, так и не достигнув госпиталя… В то же время от Хемингуэя не укрылись выносливость и мужество китайских солдат, стойкость мирного населения, способность переносить лишения и идти на жертвы.
Обратный путь журналисты проделали по Бирманской дороге, которая оставалась важнейшим стратегическим путем доставки грузов и вооружения. Японцы ее непрерывно бомбили, многократно разрушали мосты через реки, но китайцы немедленно восстанавливали движение с помощью системы паромной переправы. Побывав в Рангуне, где он осматривал старинные бирманские храмы, Хемингуэй отправился на родину.
Возвратившись в Нью-Йорк, Хемингуэй, проделавший путь в 18 тыс. км, в течение нескольких часов в присутствии секретаря-стенографиста, расстелив на полу карты Китая, Бирмы, Индокитая, беседовал с Ральфом Ингерсоллом, редактором «П. М.». Отвечая на вопросы Ингерсолла, который сразу опубликовал подробное интервью с писателем, Хемингуэй доказал, что он — весьма проницательный политический аналитик. Он, в частности, высказал свое, убеждение, что японская агрессия будет направлена на юг. Так оно и случилось.
Последний, седьмой «китайский» очерк Хемингуэя был напечатан в «П. М.» 18 июня 1941 года. Через четыре дня Гитлер напал на Советский Союз. 27 июня Хемингуэй телеграфировал в Москву: «На все сто процентов солидаризируюсь с Советским Союзом в его военном отпоре фашистской агрессии. Народы Советского Союза своей борьбой защищают все народы, сопротивляющиеся фашистскому порабощению».
2
7 декабря 1941 года японцы совершили внезапное нападение на Пирл-Харбор, американскую военно-морскую базу на Гавайях, причинив огромные потери находившейся там эскадре. Война на Востоке, которую предсказывал писатель, разразилась. 1942–1944 годы Хемингуэй большую часть времени провел на Кубе: как обычно, он рыбачил, общался с друзьями, отдыхал, развлекался. Но в творческом отношении эти годы оказались малопродуктивными.
Памятуя, как в Испании цензура вымарывала его репортажи, он не спешил, в отличие от некоторых своих коллег, стать военным корреспондентом. Но, конечно же, не сидел без дела, работал, хотя не так эффективно, как прежде.
Весна 1942 года прошла для него под знаком подготовки и съемок фильма по роману «По ком звонит колокол». Первый вариант сценария, написанный Дадли Николсоном, ему не понравился; он, в частности, потребовал «очистить» его от дешевой испанской экзотики; так, партизаны казались ухудшенными копиями сценических персонажей из оперы Бизе «Кармен». Он настаивал также на том, чтобы с большей отчетливостью была воплощена антифашистская направленность произведения. Следовало донести до зрителей преданность Джордана, Пилар, Ансельмо делу республики. Фильм должен был стать вкладом в ту войну с фашизмом, которую ведет его страна. И хотя главные роли в нем исполняли кинематографические «звезды»: Гарри Купер (Роберт Джордан) и Ингрид Бергман (Мария), роман не получил все же полноценного кинематографического воплощения.