Между тем продолжали выходить новые издания «Колокола»: к 1943 году в США было продано около 800 тысяч экземпляров, а в Англии — около 100 тысяч. Но, видимо, это в какой-то мере парализовало Хемингуэя. Слишком много душевных и физических сил было отдано «Колоколу». Он чувствовал, что не может сейчас повторить подобный творческий взлет. Публикация же новой книги явно меньшей значимости и художественного масштаба, как он полагал, могла лишь повредить его литературной репутации. А он был для этого слишком самолюбив. Но разве история литературы не знала примеров того, когда после мощного подъема следовала затянувшаяся пауза?
Главным литературным делом Хемингуэя в 1942 году стало обширное предисловие к антологии «Люди на войне». В нее вошли лучшие образцы батальной прозы самых разных писателей. Благодаря настояниям Хемингуэя из первоначального состава антологии были исключены некоторые авторы, которые увлекались сентиментальностью и ложной романтизацией войны, столь нетерпимыми Хемингуэем (например, Уинстон Черчилль и Ричард Хардинг Дэвис). Сам Хемингуэй был представлен двумя отрывками: сценой отступления под Капоретто (из романа «Прощай, оружие!») и сценой последнего боя Роберта Джордана.
В этом предисловии Хемингуэй вернулся к своим излюбленным эстетическим принципам, о которых не раз говорил в интервью, писал в письмах. Это — бескомпромиссная приверженность к истине.
Среди писателей-баталистов он с особым одобрением писал о Стивене Крейне авторе романа «Алый знак доблести», запечатлевшем психологическое состояние молодого человека, впервые понюхавшего пороху в бою; о Стендале, давшем превосходное описание битвы при Ватерлоо в «Пармской обители». Это объясняет и включение в антологию отрывка о первом бое и гибели Пети Ростова.
В предисловии Хемингуэй вновь вернулся к своему литературному кумиру, автору «Войны и мира»: «…Лучше Толстого о войне все равно никто не писал… Я люблю «Войну и мир», люблю за изумительные, проникновенные и правдивые описания войны и людей». И тут же добавляет: «Но я никогда не преклонялся перед философией великого графа».
Если Хемингуэй мало писал в начале 40-х годов, то это компенсировалось деятельностью иного рода. Перед нами одна из самых увлекательных страниц биографии писателя: это была борьба против фашистского подполья. Хемингуэй знал, что на Кубе среди испанцев немало тайных и явных сторонников Франко и нацистских агентов. Эти люди, в частности, ловко использовали и разжигали антиамериканские настроения среди жителей Кубы. Имелись сведения, что они помогали нацистским подводным лодкам, проникшим в Карибское море и действовавшим там методом «волчьей стаи», в частности снабжая их горючим, поставляя необходимую информацию.
Хемингуэй решил внести свой вклад в искоренение нацистского шпионажа. Он вступил в контакт с сотрудниками американского посольства в Гаване Эллисом Бриггсом и Бобом Джойсом, которым изложил свой замысел: использовать катер «Пилар» для несения патрульной службы в море. Несколько ранее он начал осуществлять тайную деятельность по обезвреживанию нацистских агентов на суше; свой план он назвал «Хитрое дело». Писатель добился того, что американские власти снабдили его оружием и горючим; остальное, в том числе материальные расходы, он взял на себя.
Тем временем немецкие подлодки в Карибском море активизировались: они нападали на рыбачьи суда, обыскивали их, отбирали запасы продовольствия и рыбу. Поэтому Хемингуэй предложил поначалу следующее: замаскировать катер «Пилар» под научно-исследовательское судно, занимающееся сбором морских раритетов для музея, вооружить команду пулеметами и гранатами. В случае появления на поверхности подводной лодки дождаться, пока она приблизится и группа захвата выйдет на палубу, после чего резко пойти на сближение и открыть огонь из всех видов оружия. Что касается команды «Пилар» из восьми «надежных людей», то Хемингуэй сам ее подобрал.
В этой деятельности Хемингуэя принимал участие его друг Густаво Дуран (1906–1969), личность колоритная и интересная. Сын испанского инженера, он получил музыкальное образование, учился в Париже, где преподавал музыку и был критиком. Когда началась гражданская война в Испании, Дуран стал солдатом, быстро выдвинулся как способный командир, участвовал в обороне Мадрида, в конце войны он уже командовал дивизией. Андре Мальро в своей книге «Надежда» вывел Дурана под именем Мануэля. Во время фашистского наступления в Каталонии Дуран чудом избежал расстрела, и ему удалось эмигрировать в США. Когда Дуран приехал в США и оказался безработным, Хемингуэй пробовал пристроить его в Голливуд, но там, зная левые взгляды Дурана, отказались от его услуг. Положение изменилось, когда США вступили в войну с фашистской Германией. В 1942–1943 годах, находясь на Кубе, он работал в госдепартаменте, сотрудничал с Хемингуэем в деле выявления нацистских агентов. Правда, к этому времени их личная дружба стала несколько омрачаться.
…На борту «Пилар» находились ящики с ручными гранатами, а члены экипажа были вооружены автоматами небольшого размера. Кроме того, на катере была установлена радиоаппаратура. Хемингуэй лично руководил тренировкой экипажа, в частности стрельбой и гранатометанием, и поддерживал образцовую дисциплину. С середины июня 1942 года катер «Пилар» начал ежедневно патрулировать в море, о чем имеются записи в бортовом журнале. Хемингуэй был настроен по-боевому, готовый пожертвовать своим любимым катером ради того, чтобы захватить или потопить фашистскую подлодку. Иногда по радио можно было уловить обрывки немецкой речи; видимо, это переговаривались капитаны немецких субмарин. Однако непосредственных столкновений «Пилар» с подлодками так и не произошло.
Посмотрим на фотографию Хемингуэя в это время. Постоянное пребывание на свежем воздухе побудило писателя отрастить бороду, густую и белоснежную, он заметно погрузнел. Таким его запомнили миллионы читателей. Писателю нравилось придумывать прозвища своим друзьям и близким; за ним же прочно закрепилось имя «Папа». Он действительно напоминал патриарха, усвоил «патерналистскую», покровительственную манеру по отношению к окружающим, привык находиться в центре внимания, поучать и руководить, быть хлебосольным хозяином. В то же время серьезность, роль «отца» неожиданно соединялись в нем со склонностью к разного рода мальчишеским забавам.
Шли месяцы патрульной службы на «Пилар», прерываемые разного рода развлечениями, среди которых Хемингуэй особенно любил состязания в стрельбе в Клаб Казадорес в Гаване. И все же Хемингуэй чувствовал себя не лучшим образом, и не столько от разного рода недомоганий, сколько от того, что никак не мог сесть за письменный стол. В его кабинете скапливалась корреспонденция, на которую не было душевных сил ответить. Марта Геллхорн с сентября 1943 года находилась в Европе в качестве военного корреспондента. Старший сын Джон (Бэмби), окончив офицерские курсы, отправился за океан в качестве командира взвода, чем отец весьма гордился. Вилла «Финка Вихия» опустела. Часами бесцельно бродил Хемингуэй в обществе кошек и собак. Многие его коллеги находились в Англии; ожидалось открытие второго фронта. И Хемингуэй понял, что его место там, где произойдут главные события.
3
В мае 1944 года в сопровождении группы офицеров Хемингуэй совершил перелет из Нью-Йорка в Лондон. Это была его первая встреча с английской столицей, где его знали и тепло приняли. Там в корреспондентском корпусе уже было немало друзей и знакомых Хемингуэя, который сделал своим «штабом» отель «Дорчестер». Столица жила напряженной жизнью, все ждали дня «Д», когда через Ла-Манш должна была устремиться армада судов на штурм «Западного вала».
В Лондоне и произошло знакомство Хемингуэя с Мери Уэлш, 36-летней американкой, журналисткой, уроженкой Миннесоты, которая позднее стала его женой. Их роман совпал с резким ухудшением взаимоотношений Хемингуэя с Мартой Геллхорн: они явно не сходились характерами, что осложнялось и своеобразным литературным соперничеством. Марта была честолюбива и явно не желала поступаться своими творческими планами и делами ради семейной жизни.
В конце 1944 года Хемингуэй в очередной раз попал в неприятную историю. Однажды ночью, возвращаясь по затемненным лондонским улицам в машине в отель «Дорчестер», он наскочил на стальной бак для хранения воды. Писатель получил сотрясение мозга и многочисленные травмы: операция в больнице длилась два с половиной часа, хирурги наложили ему 57 швов. Хемингуэй долго еще ходил плотно забинтованный и не мог избавиться от головной боли.
В начале июня Хемингуэй, выписавшийся из больницы, прибыл на южное побережье Англии, где концентрировались десантные суда, готовые к вторжению. В ночь с 5-го на 6-е июня, когда началась операция по открытию второго фронта, Хемингуэй находился на борту транспорта «Доротеа Л. Дикс», наблюдая, как десантные суда устремились через Ла-Манш в направлении к французскому берегу, сильно укрепленному. Их поддерживали орудия двух американских линкоров — «Техаса» и «Арканзаса». Сквозь цейсовский бинокль Хемингуэй рассматривал всю эту волнующую панораму. Позднее он точно отразил ощущения и чувства солдат, находившихся в тот день в десантной барже, в очерке «Рейс к победе». В нем, как и всегда у Хемингуэя, подкупали предельно точные, конкретные детали, которые могут быть ведомы только очевидцу: «Никто не помнит дату библейской битвы при Спломе. Но день, в который мы заняли береговой район Фокс-Грин, известен точно: это было шестое июня, и дул свирепый норд-вест. Когда мы серым утром шли к берегу, крутые зеленые волны вставали вокруг длинных, похожих на стальные гробы десантных барж и обрушивались на каски солдат, сгрудившихся в напряженном, неловком, молчаливом единении людей, идущих в бой».
В июне 1944 года Хемингуэй совершил несколько вылетов с аэродрома британских Королевских военно-воздушных сил в Южной Англии. Известный снимок запечатлел Хемингуэя в пилотском шлеме и с парашютом за плечами. Хотя летчики всячески старались обезопасить его жизнь, Хемингуэй, безусловно, рисковал. Во время первого полета эскадрилья перелетела Ла-Манш и оказалась над вражеской территорией; бомбы были сброшены на предполагаемые для запуска площадки «Фау», после чего самолеты вернулись домой. Хемингуэй просил задержаться, чтобы увидеть результаты бомбежки, но ему в этом было отказано; англичане уже потеряли одну машину во время налета. Второй полет Хемингуэй совершил на борту легкого самолёта типа «Москит»; была темная, безлунная ночь. В нарушение инструкции пилот несколько углубился на восток и появился над Францией, пока не заметил в воздухе «Фау», немецкие летающие снаряды, которые падали на британскую столицу. Один. «Фау» он успел сбить, но оказался в зоне огня собственной зенитной артиллерии и поспешил на посадку. Несмотря на усталость и сильнейшее нервное напряжение, Хемингуэй, к удивлению пилотов, тут же сел за пишущую машинку.