ечтательной слюнкой: поток Иордана относит его спящее тело к летнему берегу утонувшего времени, к нежному цветку огня — это горит, отражаясь в гладкой воде, шедевр парковой архитектуры, музыкальный павильон «Конного двора», поставленный Жилярди на берегу искусственного пруда, что в московских Кузьминках. И хотя павильон охвачен огненным тлением, отражение его неуязвимо… Третий Рим накрыт с головой душным летним зноем, в небесах одна за другой зреют лиловые гроздья гроз, а после дождя закатное небо отливает васильковой ровной лазурью отлива. Мир в тот год живет сплетнями и слухами о проказах власти. В августе 1978-го эксцентричная миллиардерша Онассис регистрирует в Москве брак с русским инженером Сергеем Каузовым. По слухам завистников, скромный спец по фрахту обладает — и Онассис подтверждает — исключительным половым органом и сексуальной силой носорога: они проводит в постели не меньше пяти часов, совокупляясь и пожирая друг друга, как богомолы. В поисках квартиры для проживания, миллиардерша выбирает так называемый писательский дом в Безбожном переулке, она наивно мечтает жить среди творцов на манер нью-йоркского Гринич-вилледж. Она не знает, что наши творцы не выносят на свете всего двух вещей: чужих денег и чужой потенции. Если Онассис вызвала шум, даже шок, то быстрая смерть Папы Павла VI прошла стороной. Даже первые публикации «Комсомолки» о терроре в Кампучии не достигли цели. Правда о дружественном режиме Пол Пота и Енг Сари была выше всяких порогов отечественного чувствилища: мальчики, красные кхмеры, любители сырой печени, вырезаемой из тела еще теплой жертвы; девочки, посаженные вагиной на косо обрезанный бамбук; абсолютно пустые города. Деньги решительно отменены. Кампучийцу положен один комплект одежды в год: рабочая рубаха и рабочие штаны. Секс супругам разрешается раз в десять дней. Ровно половина нации убита вручную мотыгами, штыками и дубинками при строжайшей экономии патронов и железной дисциплине. То, что не удалось ни Робеспьеру, ни Сталину, удалось двум восточным интеллектуалам, закончившим Сорбонну. Это был первый август без Элвиса Пресли. Отмечая годовщину смерти кумира, тридцатилетий Джесси Болт и двадцатилетняя Эрин Райн пошли на пластическую операцию, после чего их лица стали похожи на лицо Элвиса. Эрон ищет хоть какой-нибудь подлинный смысл в родах истории и не находит — смысл ускользает. Лица двух двойников отливают лимонною желтизной. По преобладающий цвет той утонувшей в вечности осени — зеленый. Земля вошла в поток Драконид. Казалось, торжество зелени неуязвимо. И вдруг в спелой травянистости осени — трагический взмах зимы заиндевелой бритвой по горлу дриады: 22 ноября в гуще гайанских джунглей, в тропическом поселке Джонстаун, одновременно покончили с собой члены секты «впиплз темпл» во главе с ясновидцем «народного храма» проповедником Джимом Джонсом. Камера с летящего вертолета показывает на весь мир панораму безлюдного поселка. В центре, на площади — круглый котел с чем-то белым, а вокруг нечто вроде разбросанных обгорелых спичек. Наезд трансфокатора, боже! Это не спички, это же мертвецы. Сатана дотла исчеркал весь адовый коробок: самоубийством покончили 911 человек. Не меньше семисот человек в панике бросились в джунгли — погибли те, кто под охраной собрался па площади. Ясновидец призвал общину «встретиться в другом мире» и маленькой чайной ложечкой принялся причащать из котла порошком цианистого калия всех желающих. Смерть наступала мгновенно; приходилось сначала оттащить труп, чтобы самому принять смерть… лишь на теле Джонса была обнаружена огнестрельная рана. Он-то был убит выстрелом в голову. История снова и снова обнаруживает химию абсурда, кормит человека порошком событий, игнорируя призыв бытия. Кажется, что снова зеленое начало жизни берет свое, что пенный изумруд трагической сельвы неуничтожим и что пурга циана смывается с мясистых листьев тропическим ливнем, но… но 4 декабря утонувшего 1978-го греческое телеграфное агентство сообщает: в возрасте трех тысяч лет погибло оливковое дерево, под которым философ Платон беседовал с учениками, Дерево стало жертвой автокатастрофы. Оно было вырвано с корнями и разодрано на четыре части… В кроне той божественной оливы эйдос Платона беседовал с дриадами, беседовал о том, что знание на самом деле — не что иное, как припоминание и то, что мы теперь припоминаем, мы должны были знать в прошлом. Но это было бы невозможно, если бы наша душа не существовала уже в каком-то месте, прежде чем родиться в нашем человечьем обличье. Значит, опять выходит, что душа бессмертна… Да, шелестит, умирая, олива: душа Платона бессмертна. Но зато смертна олива Платона. Оливковая зелень седеет под снегом Олимпа. В права вступает зима, профиль которой льдист, и прозрачен, и заточен, как лезвие ножа из наста. В середине сребристого декабря лунный камень, подобранный Нейлом Амстронгом еще в 1969 году в море Спокойствия, торжественно вставлен в витраж епископального Собора Петра и Павла в Вашингтоне. На сем камне будет основана уже космическая церковь. Ведь именно на Луке астронавт-прагматик уверовал в Господа Вседержителя Вселенной. Три миллиона лет сей камень пролежал без малейшего движения, пыль, покрывавшая его, не сместилась ни на один микрон. Неподвижность такой неподвижности захватывает ум. Что по сравнению с ней окаменелость фараоновой мумии Джосера в трехтысячелетнем саркофаге из черного обсидиана? Болтанка нильской воды в полузатопленной рыбацкой лодке! Снегопад густеет. Снежные хлопья слипаются на ветру в мягкие хлопки зимней варежки. Кончается год регтаймов, наступает короткая эра диско. В гуще января 1979 года американский Вояджер подлетал к Юпитеру. Он летел тропой Пионера. Старт двухлетней давности с космодрома им. Кеннеди близился к первой мишени полета. С расстояния в 535 миллионов километров исполинская планета — кровавополосатый диск — уже заслоняла собой Вселенную. Тем временем на музыкальном небосклоне появляется новая звезда — неистовая Глория Гейнор, а великий аятолла Хомейни прилетает в Иран. В аэропорту Тегерана его встречает лимузин, окружает восторженная толпа танцующих и поющих людей. Их счастье беспредельно. Лицо живого пророка за бронированным стеклом, наоборот, украшено мраком, взгляд хмур и отрешен. Чалма — снежна. Иран, трепещи. Праведник не отбрасывает даже тень, а твои тени, иранец, слишком грузны и уродливы. Спрашивается, какие выводы и уроки истории можно извлечь из обожания силы? Обожание слабости? Но это уроки бытия, до никак не истории. Лимузин пророка бесстрастным видением террора разбрызгивает ликующие волны.
Начало нового года диско отмечено в ножке циркуля, в Москве, влюбленностью в экзотику, по рукам ходит рукопись-машинопись книги Карлоса Кастанеды о «путешествии в Икс ленд», о Доне Хуане — индейце из племени яки. Москвичи принимают написанное за чистую монету, наивным читателям невдомек, что все сие чистейший художественный вымысел, беллетристический роман американского этнографа, написанный в продажной форме псевдоавтобиографии. В паре с фантастом Кастанедой на экранах появляется первый в кинопрокате страны фильм ужасов — японский вариант Кинг-Конга — «Годзилла», об ужасном динозавре. Публика так свежа, что вскрикивает от страха при виде целлулоидного чудовища… А голосом всей этой экзотической каши стал острый высокий голос легендарного толстяка Демиса Руссоса. Потный, курчавый, в греческой белой хламиде, с руками мясника и грудями турчанки, с золотыми кольцами на волосатых пальцах, с вялым жирным липом римского патриция, божественный Демис, упиваясь звуком, пленительно вибрировал связками и крохотным алым язычком в глубине мясистого горла, извлекая в экстазе из душной плоти высокий холодный струнный фальцетный звук страсти: гудбай, май лав, гудбай! И вдруг — 17 февраля социалистический Китай нападает на дружественный Вьетнам. Война? На заводах России прокатывает гневная волна организованных сверху митингов. Руки прочь от Вьетнама, желтомазые говнюки! 22 февраля дружный газетный вопль: китайские войска захватили Лангшон. Что такое лангшон? Восточное кушанье типа лангусты? Этого не знал никто. Но страна обреченно готовится снова стать пушечным мясом партии. И так три дня народной истерики, пока не стали известны в узких кругах слова Дэн Сяо Пина: это не война, а порция плетей. Мы только проучим Вьетнам и вернемся на свою территорию. И разом все возвращается на круги своя — а именно на пластинку в стиле диско. Читатель, ты давно забыл о Лангшоне, но, конечно, бессилен забыть диско. О диско! Черный дискобол «Бони М» в белой шляпе с черной муаровой лентой и белом пиджачище: четыре черные звезды, имена которых никто не помнил уже и тогда, в 79-м, в сопровождении оркестра и вокального трио всего пятнадцать африканцев, бешеных волчков кинетической энергии, одетых попугайно ярко пестро попсово и черт знает как: рабыня фараонов, принцесса из Калькутты, партизан из бойцов фронта Сандино имени Фарабундо Марти; африканская колдунья, плюс люрекс, бретельки, чалмы, шальвары, ядовито-багровый бархат, плоские пуговицы, перстни, ожерелья, вспышки цвета, перья, браслеты, подмышки без волоска, зубы, уши, лица, которые невозможно разглядеть, потому что все четыре часа бони вулканизируют музыкальной ритмической лавой диско: бег, прыжки, кувыркания, жестикуляция, крики, тряска; бони ходят ходуном, вертятся волчком, сверкают потом, не уставая ни на один миг. Стиль диско — это бесконечный повтор двух-трех мелодий из пяти-шести звуков: Хи-воз-э-степпен-вольф; Санни-ай-ай-лав-ю. И не важно, что концерт боней — это сплошная фанера, обман и надувательство чистой воды, захватывающий «лип-синк», вся музыка сделана на магнитофонной ленте, а боньки только лишь синхронно двигают губами под запись, а оркестр имитирует игру на инструментах. Подумаешь! Разве делать вид, что поешь, и делать вид, что живешь, — не одно и то же? Мы будем танцевать до утра. И честное слово, счастье — это значит минимум бытия и как можно меньше жизни. Счастье — это ни капли подлинного.
Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос… 4 марта все того же 1979 года американский Вояджер позволил нам всем впервые во всех страшных, захватывающих подробностях разглядеть наконец — и не па бегу пролета, как у Пионера — облик самой большой из планет и четыре юпитерианских галилеевых спутника: Ио, Европу, Ганимед и Каллисто. Вид Ио поражал воображение, она пылала, как библейское «озеро, горящее огнем и серой». Десятки вулканов, кальдер и гейзеров выбрасывали в космос раскаленные добела потоки лавы, желтые фейерверки сернистого газа, пары кипящей