45. Но возможно, что соображения о специфических чертах «даже тех русских, которые не являются невротиками», – не более чем иллюзии восприятия и самовосприятия, порожденные исторической ситуацией, а также этнокультурными стереотипами, под действие которых подпадают даже самые тонкие наблюдатели. Впрочем, идеи Фрейда о русских, верные или ошибочные, не имели, насколько известно, политических последствий. А вот «Скифы» сыграли свою роль в популярности евразийства, кинувшего в тридцатых годах русскую эмиграцию в «тяжелые, нежные лапы» НКВД.
Может быть, стоит обратить к России сказанные по другому поводу слова Тютчева, от которых наверняка отталкивался Блок:
Природа – сфинкс. И тем она верней
Своим искусом губит человека,
Что, может статься, никакой от века
Загадки нет и не было у ней.
Конечно, и в этой трактовке есть все те же русские неясность, диалектика, амбивалентность. Чем, каким искусом и обманом привлекает и губит русский сфинкс, у которого нет загадки? Например, чем в таком случае русские интересовали Фрейда? И все же конец нашего столетия, столь отличный от его начала, подсказывает именно такую трактовку «русской идеи». Если мы с ней соглашаемся, тогда остается еще одно, более прагматическое, объяснение «тяготения» Фрейда к русскому «элементу». Сложные и неправдоподобные конструкции легче воспринимаются – в частности, и самим их автором – на экзотической почве, тем более на такой, которая подготовлена стереотипами. «Русский материал» для Фрейда представлял определенную ценность и давал некоторые преимущества. История Панкеева писалась в большой степени как решающий аргумент против той критики, которой подвергли теорию «первичной сцены» аналитики, отказывавшиеся верить в допущения Фрейда. Локализация действия в экзотической стране, о которой мало что известно и потому все кажется возможным, не раз помогала радикально мыслящим интеллектуалам придавать повествованию некую степень правдоподобия. Так, – беря нарочито далекие примеры, – русские романтики отправляли своих героев к цыганам или на Кавказ; Монтескье изображал свои идеи осуществленными в Персии; Ницше примерно туда же поместил своего сверхчеловека; Богданову пришлось отправить свой социальный идеал дальше, на Марс; а Леви-Стросс находил свои идеи среди диких индейцев. Фрейда интересовали не социальные утопии, а психологические теории и конкретные человеческие судьбы, которые могли бы их подтвердить; но функции экзотического материала оставались теми же. Экзотика требовалась тогда, когда развитие идеи грозило выйти за пределы правдоподобия.
Воспоминания о психоанализе
Впоследствии Человек-волк станет знаменитостью. Все больше психоаналитиков Старого и особенно Нового Света будет искать встреч с ним, доступным для общения пациентом самого Фрейда. Две части его воспоминаний выйдут под одной обложкой с фрейдовской «Историей одного детского невроза» и посвященными Сергею статьями двух других психоаналитиков. Под самый конец жизни, в середине 70-х годов, его разыщет венская журналистка, которая после его смерти выпустит книгу, состоящую из интервью с Человеком-волком. Панкеев рассказывает в них то о Фрейде, то о последней своей любовнице. Мы слышим голос человека со странной и изломанной жизнью, но в его культурном мире нет ничего особенного: прожив бóльшую часть своей длинной жизни в эмиграции, он рассказывает молодой и любопытной жительнице Вены о Керенском и Ленине, об Обломове и Ставрогине, о Пастернаке и Солженицыне. Некоторые из его рассуждений интересны сами по себе: например, он отмечает сходство между уходом из дома и смертью Толстого и сходными обстоятельствами бегства и смерти Верховенского из «Бесов»… Но нас, конечно, интересует другое – как оценивал Панкеев в конце своей жизни то влияние, которое имел на него психоанализ.
В общем, он был скептичен. «Что нехорошо в психоанализе, это то, что человек начинает жить в соответствии с указаниями другого человека. Я бы сказал, что психоанализ ослабляет эго. Он может, вероятно, освободить ид, но эго страдает, потому что подчиняется авторитету»46. В другом месте он формулирует свое недовольство иначе. Психоаналитики «всегда одинаковы. Они делают только то, что открыл Фрейд. Те же принципы и методы, и ничего сверх этого. Я читал о Ленине, что его успех был основан на том, что он всегда шел в ногу со временем. Например, он говорил: «Вся власть Советам». А через два месяца он говорил: «Это больше не важно, времена изменились. Мы ничего не достигнем, если будем придерживаться старых принципов». А психоаналитики всегда делают одно и то же без всякого прогресса. Сегодня я более критичен к психоанализу»47. Все это было бы только забавно, если бы звучало не из уст человека, проведшего столько времени с самим Фрейдом, – человека, которого Фрейд называл в шутку «кусок психоанализа» и в излечении которого он, кажется, не сомневался. Сам Панкеев выделял два фактора, которые считал для себя полезными: позитивное отношение Фрейда к Терезе и сразу сформировавшийся отцовский перенос – его чувство к Фрейду, подобное его чувству к своему отцу.
Из воспоминаний Панкеева мы узнаем, что первым вопросом, с которым он обратился к Фрейду, был вопрос о Терезе: жениться или не жениться? «Если бы профессор Фрейд, как другие доктора, к которым я обращался, ответил „нет“, я бы с ним не остался». Но Фрейд ответил иначе: возможно, да, но мы рассмотрим это через несколько месяцев, когда закончим анализ. Анализ закончился, как мы уже знаем, через четыре года. Все это время Сергей переписывался и периодически встречался с Терезой. «Я поженился бы на ней тотчас, если бы это не шло против правил профессора Фрейда»48. В конце концов профессор сделал необычный шаг – согласился повидать Терезу, которая ему понравилась. Много позже, в 1970 году, Панкеев будет считать, что именно в этом обещанном и напряженно ожидаемом разрешении содержался основной фактор, благодаря которому лечение было успешным.
В отличие от Терезы, отец Сергея и обсуждение его отношений с отцом были, вероятно, в центре внимания и самого Фрейда. Панкеев несколько раз повторяет в своих воспоминаниях слова Фрейда, которые действительно невозможно забыть: «Вам повезло, что ваш отец умер. В противном случае у вас не было бы шанса выздороветь»49. Панкеев понимал Фрейда довольно плоско: «Он имел в виду, что если бы мой отец не умер, мне не удалось бы образовать перенос». Перенос был интенсивным, и русскому пациенту пришлось испытать на себе и благотворные, и отрицательные стороны этого открытого психоанализом явления. До конца своей жизни он испытывал глубокую благодарность к Фрейду и одновременно винил его во многих своих бедах.
От анализа до анализа
Близился к концу обусловленный Фрейдом срок окончания четырехлетнего анализа. Пациент стал продуктивен в воспоминаниях своих травм раннего детства. Аналитик познакомился с любовницей пациента и благословил их брак. Они были довольны друг другом.
Последний сеанс пришелся на 29 июня 1914 года. Накануне в Сараеве были убиты австрийский наследный принц Фердинанд и его жена. Прощаясь с пациентом, Фрейд заметил, что если бы Фердинанд пришел к власти, Австрию ждала бы война с Россией50. Все произошло, как известно, ровно наоборот. Возможности понимания даже у очень умных людей ограниченны.
В кратком послесловии к «Из истории одного детского невроза» Фрейд писал о завершении анализа Сергея: «Я расстался с ним, считая его излеченным, за несколько недель до начала Великой войны 1914 года; я не видел его до тех пор, пока превратности войны не предоставили Центрально-Европейским державам доступ к Южной России»51.
Война началась через несколько часов после того, как Сергей пересек русскую границу. Тереза Келлер со своей дочерью Эльзой пока оставалась в Мюнхене. Когда Панкеев вернулся домой, мать его заказала службу в честь успешного излечения сына. Одесский батюшка пропел здравицу во славу Сергея и его врача – «Сигизмунда». Между тем жениха и невесту разделила линия фронта. Молодой Панкеев не был мобилизован как единственный сын в семье. В своем одесском поместье он чувствовал себя отлично. Несмотря на сопротивление матери, начались хлопоты по предоставлению российской визы Терезе, гражданке враждебного государства. Сергей преуспел и в этом. Тереза приехала через Румынию, оставив дочь в Мюнхене. Они поженились. В это же время Сергей сумел экстерном сдать выпускные экзамены на юридическом факультете Одесского университета. Все шло нормально, если не считать конфликтов между Терезой и ее новой свекровью.
В 1918 году в Одессу вошли германо-австрийские войска. Украина была объявлена гетманской республикой. Дочь Эльза заболевает туберкулезом, и Терезе необходимо срочно ехать к ней. В сентябре она получает визу и уезжает через Киев. В ноябре союз Центральных держав терпит поражение. Одессу занимают англичане, французы и поляки. Рубль катастрофически обесценивается. Сгорает одесское отделение Российского банка, в котором Панкеевы хранили свой капитал. Остатки денег уходят на получение нужных документов и отъезд. 29 мая 1918 года Фрейд пишет Лу Андреас-Саломе, что ему с оказией (продолжалась война!) пришло письмо из Одессы. «Молодой человек, которого я отправил домой 14 июля 1914 года исцеленным, не зная, что всего две недели спустя он станет моим врагом и сможет убить моего старшего сына», просил о новой встрече. Не делясь с Лу своими мотивами, Фрейд «от лица Ваших шестерых старших братьев, которые всегда были добры к Вам», просит ее приехать в Вену, чтобы заняться его старым пациентом52. Лу, однако, не приехала.
Подобная ситуация, когда аналитик воспринимает пациента в контексте острой личной (а в данном случае и значимой для него политической) ситуации, проецируя на него свой страх без реальных к тому оснований, является неклассическим, но характерным случаем контрпереноса. Естественно, он должен был иметь некое терапевтическое значение. Фрейд, однако, никогда более не упоминал о своих переживаниях, в которых «исцеленный» им русский пациент оказался зловеще связанным с его сыном, сражавшимся на фронте. Правда, в одной метафоре из «Из истории одного детского невроза» трудный и медленный анализ Панкеева уподобляется наступлению армии, тратящей недели и месяцы, чтобы преодолеть расстояние, которое в мирное время можно проехать за несколько часов, а враждебная армия только что прошла его за несколько дней