69.
Существовал и план научной работы, включавший ознакомление с детьми, ведение дневников и характеристик, выявление «типов доминирования» эрогенных зон, анализ игр, детских страхов, характера сна и продукции детского творчества – рисунков и построек.
Вместе с тем в бумагах Ермакова нет указаний на принцип, который с самого начала рассматривался как условие успеха всего предприятия – что все сотрудники и воспитательницы психоаналитического детского учреждения должны сами пройти анализ. Как писал о намерениях московского Детского дома в журнале Международной ассоциации Осипов, «все, кто будут смотреть за детьми, будут проходить анализ, чтобы свести к нулю опасные влияния их собственных комплексов на их работу»70. Эта идея, вероятно, была настолько нереализуемой в конкретных условиях, что Ермаков даже и не обещал ею заниматься. Ему еще придется за это расплачиваться.
Проверки и особое мнение
Документы проверок, найденные нами в архиве Наркомпроса, позволяют почувствовать атмосферу, в которой проходила деятельность московских аналитиков. О пяти проверках упоминает и Жан Марти71. В апреле 1923 года психоаналитический Детский дом на Малой Никитской посетила инспекция в составе члена Государственного ученого совета И. Л. Цветкова, инспекторов Наркомпроса Р. В. Лариковой и П. В. Карпова. Ее подробный отчет72 был представлен по подчиненности Детского дома-лаборатории в Академический центр.
Согласно отчету, дом был открыт в августе 1921 года. Штат его тогда составлял 51 человек. На момент проверки вследствие ряда сокращений штат составлял 18 человек. Заведующим Детским домом инспекция считает Ермакова. В начале работы детей содержалось 24 человека, на момент проверки – 12. Из них: пять – четырехлетних детей, четыре – трехлетних и три – двухлетних. Дети опрятны и общительны. Кухня, по мнению инспекторов, хорошая. Канцелярия ведется хаотично. «Так называемый архив – в полном беспорядке». Финансирование идет из трех источников. За три месяца 1923 года Детский дом-лаборатория получил 30 000 руб. из Мосфинотдела, 3600 руб. из Госиздата и 1545 руб. – от родителей содержащихся в нем детей. (Понятно, что те ответственные партработники, у которых не было времени на воспитание своих детей, предпочитали оплачивать заботу о них государственными деньгами.) Кроме того, в июне 1922 года была доставлена первая партия продуктов от германского профсоюза: 20 пудов муки, 200 банок сгущенного молока и многое другое. Партии продуктов из Германии поступали и позже. Кроме того, Детский дом снабжался продуктами из Наркомпрода и Главсоцвоса. В кладовых комиссия нашла запас неизрасходованных продуктов.
О научной части работы сообщается немного. Дети наблюдаются при помощи руководительниц, которые ведут дневники, составляют характеристики, графики и т. п. Детям предлагалось рисование, вырезание, детские игры и т. д. Все это тщательно записывается, и в настоящее время собран уникальный материал. Он весь изучается под углом зрения Ивана Ермакова. Работа носит описательный характер. Лаборатории нет; обычных медицинских обследований детей не ведется. Нет даже обычных весов, и дети не взвешиваются.
Заключение комиссии (естественно, в орфографии оригинала) таково: «Детский дом внешне поддерживается хорошо, то же относится и к живущим детям. Но не подкупающая внешность должна являться ценностью и целью, оправдывающих существование столь дорого стоящего Детского дома, а его научная работа… План и методы обследования носят случайный дилетантский характер, так как все это относится лишь к описательному характеру; лабораторная работа полностью отсутствует, и лица, заинтересованные в правильной постановке научного обследования детей, сами с этой областью знакомы слабо, чтобы не сказать более.
Внешность и наблюдение, конечно, реализовать просто, поэтому эта первая стадия работы выполнена. К серьезной же лабораторной работе не только не приступлено, но в этом направлении не делается даже и попыток, хотя Детский дом претендует на название лаборатории и Института, но ввиду того, что научные работы его не стоят на должной высоте, Комиссия высказывается против того, чтобы считать данный Детский дом среди научных учреждений».
26 апреля 1923 года дело рассматривалось президиумом научно-педагогической секции ГУСа. Председательствовал сам Михаил Покровский, талантливый историк и большевик самых радикальных взглядов. Из знакомых нам лиц присутствовали И. Л. Цветков, Павел Блонский, Станислав Шацкий и три других члена президиума. Приглашен был и Ермаков. В этом протоколе речь идет уже не о Детском доме-лаборатории, а о Психоаналитическом институте-лаборатории «Международная солидарность»; инспекторы сочли его единым учреждением. Выслушав инспекторов и Ермакова, президиум постановил:
«а) считать, что исследовательская работа, производимая в Детском доме, в ее настоящей постановке поглощает непропорционально большое количество государственных средств по сравнению с даваемыми ею результатами;
б) что нет оснований рассчитывать, что деятельность психоаналитической лаборатории «Международная солидарность» возможно использовать для непосредственных задач, стоящих перед Государственным ученым советом»73.
При особом мнении остался Шацкий. Вот оно74.
«Полагая, что постановление Президиума резко ставит вопрос о закрытии данного Детского дома, я не могу согласиться с его основаниями.
Проблема, над которой работает данное учреждение, настолько важна, что всякая попытка в этом направлении должна быть поддержана. В данном случае бесспорно констатирована наличность хорошего ведения педагогического дела – отношение к детям внимательное, осторожное, любовное. Педагоги работают много над методами наблюдения и записи педагогических явлений. Их материал очень интересен. В научном отношении желательно привлечение большего количества сил, но, по-видимому, это не так просто и в вину данному учреждению поставлено быть не может. В силу этого речь может быть только об улучшении и, быть может, реорганизации (хозяйственной) некоторых сторон работы учреждения – большей хозяйственности, организации анатомо-физиологических наблюдений, чем о полном прекращении работы. Огромное количество научных сил во всем свете разрабатывают проблемы психоанализа в педагогике. Мы имеем целый ряд интереснейших иностранных работ (напр., „Психоанализ в школе“) – и в России единственное место, где эти вопросы могут найти свое применение, – есть Психоаналитическое общество и его база – данное детское учреждение. С. Шацкий».
Через два дня дело было представлено в вышестоящую инстанцию – президиуму Государственного ученого совета. ГУС воздержался от собственного суждения в непростой ситуации, постановив передать материалы еще выше, в коллегию Наркомпроса. Возможно, именно по этому поводу президиум ГУСа пытается в эти дни пригласить на свое заседание Надежду Крупскую – для «обсуждения вопросов, касающихся научно-педагогической секции». Близость к ней Шацкого была известна всем.
Два заседания в один день
16 мая президиум Наркомпроса под председательством Михаила Покровского («третьего кита Наркомпроса» после Луначарского и Крупской, как характеризует его историк75) по докладу Шмидта принял постановление сохранить Институт-лабораторию «Международную солидарность» – «в виде опыта на один год» и создать для улучшения его работы еще одну комиссию76. На этот раз она была составлена не из полуграмотных инспекторов, а, наоборот, из лучших специалистов, которые были причастны к психоанализу или же явно сочувствовали ему. Председателем комиссии был назначен высокопоставленный чиновник Наркомпроса О. Л. Бем, членами – знакомые нам О. Ю. Шмидт, П. П. Блонский, К. Н. Корнилов и П. И. Гливенко. Таким образом, в комиссии из пяти человек трое были членами-учредителями Русского психоаналитического общества; двое, Блонский и Корнилов, – крупными и компетентными психологами.
Комиссия работала, а вокруг Психоаналитического института с Детским домом-лабораторией продолжали сгущаться бюрократические тучи: 9 июля обследования «Международной солидарности» потребовал уже сам Совет народных комиссаров77. Архив сохранил для нас длинную переписку Наркомпроса и Совнаркома, в которой вышестоящее ведомство требует отчета о результатах проверки, а нижестоящее отвечает отписками. Судя по тому, что интересующее нас учреждение фигурирует в этой переписке как Детский дом-лаборатория «Международная солидарность», тревога инстанций была вызвана деятельностью Детского дома, а не психоаналитического института.
Сохранились протоколы совещаний этой комиссии, на основе которых можно составить представление о стиле ее работы78. Первый раз комиссия собралась 17 сентября; присутствовали Бем, Шмидт, Корнилов и секретарь. К делу, судя по протоколу, отнеслись серьезно. Слушали: о составе комиссии. Постановили: привлечь к делу отсутствующего члена комиссии Блонского. Пригласить в качестве экспертов С. Шпильрейн и А. Лурию. Начать с обследования на месте, выезд в институт-лабораторию назначить на 20 сентября.
Этим планам, однако, не дано было осуществиться. В тот же день, 17 сентября, комиссия собирается второй раз в присутствии заведующего Главнаукой Н. Ф. Петрова. Безо всяких осмотров, экспертиз и отсрочек принимаются готовые пять пунктов решения. Констатируется «большая педагогическая ценность этого единственного не только в России, но и в Европе учреждения, которое действительно может изучать явления психической жизни ребенка в условиях, гарантирующих объективность». По мнению комиссии, это учреждение призвано, «базируясь на данных психоанализа, искать методы формирования социально ценной личности в коллективе», для чего необходимо расширить задачи Детского дома в сторону «изучения социальных начал развития ребенка». Деятельность Детского дома комиссия рекомендовала подчинить руководству Психоаналитического института «при условии руководящего влияния в его работе работников-марксистов». Что касается детей, то рекомендовалось усилить