Основателем целостной, междисциплинарной, как сказали бы сегодня, науки о ребенке и автором самого слова «педология» был один из классиков американской психологии Грэнвилл Стенли Холл. В историю науки он вошел еще и как организатор знаменитой поездки 3игмунда Фрейда в Америку в 1909 году. Позднее, в 1911 году, Стенли Холл стал членом-учредителем Американского психоаналитического общества. В том же году в Брюсселе состоялся Первый Педологический конгресс.
Пути педологии и психоанализа пересекались и на Западе, и в России. Оба направления роднит интерес к детству и практическая ориентация. В Европе и Америке психоанализ продолжал победоносную экспансию в гуманитарные науки, социальные службы и обыденную жизнь западного человека; педология же довольно скоро потеряла самостоятельное значение. Пройдет 20 лет, и Лев Выготский сообщит читателям только что организованного советского журнала «Педология», что на Западе, в отличие от СССР, эта прогрессивная наука давно умерла или превратилась в живой труп.
Расклад сил в Советском Союзе оказался противоположным: психоанализ к концу двадацатых был уничтожен, а педология переживала беспрецедентный расцвет. Психоаналитическую подготовку получили, однако, лидирующие фигуры педологии, и прежде всего Арон Залкинд. Лучшие концептуальные ее достижения, связанные с поздними работами Выготского и Блонского, несомненно, отмечены диалогом с психоанализом. В 1923 году Полина Эфрусси, нисколько не симпатизировавшая психоанализу, отмечала: «…метод Фрейда успел за последние годы проникнуть из психиатрии и психопатологии также и в русскую педологию».
Наряду с психоанализом важным источником педологического движения послереволюционных лет была психоневрологическая школа Владимира Бехтерева. Первое педологическое учреждение в России было создано в Петербурге в составе Психоневрологической академии на деньги купца и мецената Валериана Зимина очень рано – в 1909 году. Небольшое здание, в котором находился Педологический институт, и сегодня стоит рядом с оградой Психоневрологического института, занятое каким-то управлением.
Исследовательскую программу Бехтерева, направленную на всеохватывающее исследование человека, не раз пытались реализовать типичными бюрократическими методами. Через несколько лет после гибели Бехтерева и развала созданной им Психоневрологической академии «на совещании под руководством т. Сталина, Молотова и Ворошилова с участием А. М. Горького… принято решение о реорганизации Института экспериментальной медицины в Ленинграде во Всесоюзный научно-исследовательский институт по всестороннему изучению человека». Это решение, свидетельствует очевидец, «встретило широкий отклик…укрепив за институтом по исключительному значению поставленной задачи и размаху намечаемого строительства символическую кличку „Днепростроя“ естественных и медицинских наук». Идеи всестороннего изучения, комплексности, междисциплинарного синтеза, впервые высказанные Бехтеревым еще накануне Первой русской революции, оказались исключительно популярными в тоталитарной среде, пережив не одно поколение ученых и администраторов.
Все первое послереволюционное десятилетие педология созревала и консолидировалась в тени огромного авторитета Бехтерева. Трагическая его гибель, история которой сегодня общеизвестна (см. гл. IV), символична еще и тем, что произошла после закрытия Первого съезда неврологов и психиатров и накануне открытия Первого Педологического съезда; председателем одного съезда был, а второго – должен был быть Бехтерев. Педологический съезд начался панихидой, на которой выступали Вышинский и Калинин. За смертью вождя психоневрологии последовала серия конфликтов между ближайшими его учениками. Лидером группы новых наук, созревших внутри психоневрологии, оказалась педология. Роль нового идеолога и вождя переходит к педологу, а в прошлом – психоаналитику Арону Залкинду.
Пограничные конфликты
В методологическом плане педология была научным явлением, характерным для начала XX века. Новые концепции, претендовавшие на статус областей знания, а то и целых наук, создавались не трудом поколений ученых, а революционной работой гениального человека, устанавливающего новый взгляд на мир; таков был и психоанализ. Строго говоря, результатом этой работы являлась научная школа, которая могла быть более или менее продуктивной, но оставалась, конечно, одной из многих в данной науке. Но в общей атмосфере нетерпимости, борьбы за выживание и власть новая научная школа, вытесняя возможных конкурентов, претендовала на монополию в понимании своего предмета. Своя точка зрения объявляется единственно верной, а другие точки зрения – просто ненаучными. Этот процесс, как правило, осознавался не как спор внутри самой науки, а как «пограничная война» между разными дисциплинами, претендующими на освоение одного и того же предмета – между биологией и социологией, психологией и физиологией, педологией и психотехникой, педологией и педагогикой. Бесконечные обсуждения «демаркационных линий», разделяющих науки и предписывающих, чем можно заниматься одной науке и чем нельзя заниматься другой, вообще характерны для развития науки в тоталитарном обществе. Тот уровень абстрактности, на котором ведутся эти споры, доступен пониманию политических вождей. К тому же, в отличие от большинства научных споров, междисциплинарные дискуссии допускают простые решения директивными средствами: одну из сторон спора можно просто «закрыть», как это и было впоследствии сделано с педологией, а другую, например педагогику, – объявить единственной достойной обладательницей истины. Другим типом решения проблемы является объявление о междисциплинарном синтезе, за которым сразу же следует создание новых организационных структур: отныне представители разных наук будут общаться между собой в обязательном порядке, что повлечет их взаимное оплодотворение.
Педология конституировалась как целостная наука о ребенке в противоположность многим «частичным» наукам, предметом которых являются различные стороны его жизни— психологии, социологии, анатомии, физиологии и т. д. Однако совмещение информации, добытой разными дисциплинами, до сих пор остается сложнейшей проблемой. Лидеры педологии много писали о том, что педология – не винегрет из обрывков разных дисциплин. Строже других определял специфический предмет педологии Павел Блонский: «Педология изучает симптомокомплекс различных эпох, фаз и стадий детского возраста в их временной последовательности и в их зависимости от различных условий». Это не просто «изучение ребенка», это «наука о детстве». Педология представлялась Блонскому научной, теоретической основой прикладной педагогики. Стремясь быть понятым, он выражал эту мысль шокирующими метафорами: «…как животновод в своей деятельности опирается на зоологию, так и педагог должен опираться на педологию». Написанный Блонским курс педологии примерно соответствует по своему охвату современным курсам психологии развития: описание дается последовательно, по возрастным стадиям, причем собственно психологические данные соотносятся с физиологическим, анатомическим, генетическим материалом.
Выготский, специально пытавшийся разобраться в соотношении педологии и психотехники, посвятил немало страниц утверждению особого статуса каждой из этих наук, но тут же замечал, что, собственно говоря, разные науки вполне могут встречаться на одном и том же объекте – на ребенке, и каждая может спокойно продолжать заниматься своим делом. Со стороны психотехники совершенно определенно призывал к этому Исаак Шпильрейн: должно, считал он, произойти «падение тех искусственных, то есть не заложенных в существе изучаемых объектов разграничений, которые существуют между такими родственными науками, как педология, психология, экспериментальная педагогика и психотехника». Но, с другой стороны, Выготский видел, что «вавилонского смешения у нас боятся пуще огня», оно «кажется гибельным для самого существования отдельных наук».
О размежевании и субординации разных дисциплин более всего заботились политические руководители науки, для которых значение и универсальность возглавляемой дисциплины всегда равносильны собственному весу. Бухарин, к примеру, представлял себе дело так: «…соотношение между педологией и педагогикой… таково, что с известной точки зрения педология является служанкой педагогики. Но… положение служанки здесь является таким положением, когда эта служанка дает директивные указания». Залкинд, претендовавший на лидерство во всем «вавилонском смешении» психоневрологических наук, преувеличивал значение педологии до универсальной науки о развитии человека. Впрочем, и Выготский в своем поиске междисциплинарного синтеза иногда отождествлял с ним педологию и утверждал, например, что возможна и необходима педология взрослого человека.
Теоретические взгляды педологов формулировались в виде «принципов». Принцип целостности и принцип развития разделялись, кажется, всеми теоретиками. Залкинд добавлял сюда принцип деятельности: «…личность изучается как действующее, а не как созерцательное начало». Кроме того, подчеркивался принцип пластичности или принцип формирующего влияния среды. Сама среда, требовал Залкинд, должна изучаться «не как вещевой склад», а в ее действенной, динамической направленности. Эти принципы, установившиеся в педологических изданиях конца двадцатых годов, потом, уже после разгрома педологии, надолго и практически без изменений зафиксировались как методологический канон официальной советской психологии.
Но, пожалуй, действительно глубокий методологический принцип сформулировал Николай Рыбников. В своей книге «Язык ребенка», которая вместе с приложением – «Словарем русского ребенка» сохранила и сегодня свое значение, он писал: «Педология склонна видеть в детстве не только подготовительную ступень для зрелого возраста, но считает период детства имеющим и самодовлеющее значение». Язык ребенка, например, не просто примитивный язык взрослых: у него свои законы, свой словарь, своя логика. Сегодня подобное «открытие детства» в науке связывают с американской антропологией, прежде всего с работами Маргарет Мид. Забытые работы Николая Рыбникова, организовавшего масштабные исследования языка, идеалов и политических представлений русского ребенка, имеют в этом смысле немалый интерес.