власть состояла из людей, близких им по духу.
Начиная с Татьяны Розенталь и кончая Иваном Ермаковым, для работы русских аналитиков было характерно избегание проблем либидо, а иногда даже прямое ханжество в вопросах секса. Неприятным, а то и комичным примером является эволюция Арона Залкинда, который от адлеровского психоанализа плавно перешел к попыткам государственной репрессии сексуальности во имя классовой власти. Напротив, другие традиции, которые восходили, например, к просвещенному эротизму Лу Андреас-Саломе, идеям сексуально-классового освобождения Вильгельма Райха или концепции диалога русского пророка постмодернизма Михаила Бахтина, были забыты, потому что не были прямо связаны с проблематикой власти. Культ власти, основная ось тоталитарного сознания3, поглощал любой духовный материал, и в том числе самый неподходящий, каким был и остается психоанализ.
Культ власти всегда, независимо от намерений и обстоятельств, оборачивается обрядами смерти. Начиная с Сабины Шпильрейн, тема влечения к смерти приобрела первостепенное значение для русских аналитиков, приближавшихся здесь к узловой, идущей от Владимира Соловьева и Вячеслава Иванова проблеме отечественной культуры. Смерть и власть составляли тот универсум, в котором существовал психоанализ в России и все то, что из него произросло. Смерть в власть составляли ту двойную планету с полем тяготения чудовищной силы, вокруг которой вращалась залетевшая сюда совсем из других пространств комета психоанализа – вращалась до тех пор, пока не упала, вконец отождествившись с этими черными солнцами.
Противоестественное государство могло достичь стабильности лишь при условии изменения самой человеческой природы своих подданных, – преображения, которого оно ежечасно от них требовало и, действительно, пыталось осуществить. Наблюдая события из эмиграции, Федор Степун писал в ужасе: «Государственный деспотизм не так страшен своими политическими запретами, как своими культурно-педагогическими заданиями, своими замыслами о новом человеке и новом человечестве»4. Идея «нового человека» была центральной для русских интеллектуалов начиная с поэтов-символистов десятых годов и вплоть до педологов тридцатых. Потом она теряла свое значение параллельно с либерализацией режима, но, выхолощенная до пустого лозунга, дожила до позднего советского периода.
Ранний советский психоанализ был в невиданной степени политизирован и близок к государственной власти. Руководство Русского психоаналитического общества начала двадцатых годов почти полностью составляли видные большевики, намеревавшиеся использовать психоанализ в своих интересах. Москва видела тогда организацию Государственного психоаналитического института (словосочетание, невиданное в истории психоанализа) и Психоаналитического детского дома, специализированного заведения для детей высших партийных функционеров. На психоанализ как на часть своей новой политики делал ставку Троцкий, а в Детском доме-лаборатории психоаналитическое воспитание получал сын Сталина Василий, впоследствии генерал авиации и алкоголик.
Но беспрецедентная близость к власти не уберегла ни советских аналитиков, ни русский анализ. Скорее наоборот, смерть приближалась и приближала к себе ровно в той мере, в какой близка была власть. Адольф Иоффе, пациент Адлера, проводивший психоанализ на сибирской каторге, покончил с собой после ликвидации троцкистской оппозиции, одним из лидеров которой был. Арон Залкинд умер от инфаркта после осуждения педологии, руководимой им науки о «новом массовом человеке». Александр Лурия, крупнейший психолог советского периода, начал свой путь ученым секретарем Русского психоаналитического общества, но оставил этот пост для разработки детектора лжи по заданию организаторов московских процессов. Сама Сабина Шпильрейн, открывшая влечение к смерти задолго до Фрейда, добровольно осталась в оккупированном нацистами Ростове, где была расстреляна в толпе ростовских евреев. Сергею Эйзенштейну увлечение психоанализом не помешало, а скорее помогло создать свои фильмы, жестокие и прекрасные памятники побеждающего тоталитаризма. И наконец, человек, олицетворявший власть в международном психоанализе – Макс Эйтингон, одна из самых загадочных и зловещих фигур интеллектуальной истории…
В истории психоанализа – истории идей – влечение к власти, описанное Альфредом Адлером и никогда не признававшееся Фрейдом, очень далеко от влечения к смерти, описанного Сабиной Шпильрейн и потом переоткрытого Фрейдом. История психоанализа – история людей – позволяет, однако, задать странный на первый взгляд вопрос: так ли уж далеки друг от друга два эти влечения?
Во всяком случае оба они возвращают нас к Ницше. И, пройдя этот круг, мы чувствуем скрытую, парадоксальную его логику.
Культ власти… Служение смерти…
Эрос невозможного.
Примечания
Введение
[1] Иванов Вяч. По звездам. СПб., 1909.
[2] О восприятии Ницше в России складывается специальная литература: Nietzche in Russia. Princeton: University Press, 1986; Данилевский P. Ю. Русский образ Фридриха Ницше (предыстория и начало формирования) // На рубеже XIX и XX веков. Л.: Наука, 1991. С. 5–43.
[3] Бенуа А. Мои воспоминания: В 5 кн. Кн. 2. М.: Наука, 1990. С. 48.
[4] Степун Ф. Бывшее и несбывшееся. Нью-Йорк: изд-во им. Чехова, 1956. Т. 1. С. 319.
[5] Богданов А. А. Новый мир (1904) // Богданов А. А. Вопросы социализма. М.: Политиздат, 1990. С. 28.
[6] The Freud/Jung Letters / Ed. by W. McGuire. London: Hogarth, 1974. P. 495.
[7] Фрейд 3. Будущее одной иллюзии // Фрейд 3. Психоаналитические этюды. Минск: Беларусь, 1991. С. 485.
[8] The Letters of Sigmund Freud and Arnold Zweig. New York, 1970.
[9] Ярошевский М. Г. История психологии. 2-е изд. М., 1976; Петровский А. В. Вопросы теории и истории психологии. М.: Педагогика, 1984.
[10] Joravsky D. Russian Psychology. A Critical History. Oxford: Blackwell, 1989; Грэхэм Л. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе. М.: Политиздат, 1991.
[11] Friedrich Nietzsche, Paul Rée, Lou von Salomé. Correspondance. Paris: PUF, 1979. P. 198.
[12] Фрейд 3. Очерки истории психоанализа // Фрейд 3. «Я» и «Оно». Тбилиси: Мерани, 1991. С. 70.
[13] ГБЛ. Ф. 167. Оп. 14. Ед. хр. 62. Л. 17.
[14] Ходасевич В. Конец Ренаты // Серебряный век. Мемуары. М.: Известия, 1990. С. 181.
[15] Бахтин М. Проблемы поэтики Достоевского. М.: Советская Россия, 1979. С. 100.
[16] Перечислим здесь те, которые представляются наиболее важными:
Marti J. La psychanalyse en Russie et en Union Soviétique de 1909 à 1930 // Critique. Mars 1976. № 346. P. 199–236;
Lobner H., Levitin V. A Short Account of Freudism: Notes on the History of Psychoanalysis in the USSR // Sigmund Freud House Bulletin, 1978. Vol. 2. № 1. P. 5–30;
Palmier J.-M. La psychanalyse en Union Soviétique, in: R. Jaccard. Histoire de la psychanalyse. Vol. 2. Paris: Hachette, 1982. P. 213–270;
Roudinesco E. Histoire de la psychanalyse en France. Vol. 2 (Ch. 1.2: Marxisme, psychanalyse, psychologie). Paris: Seuil, 1986;
Carotenuto A. A Secret Symmetry. London: Routledge, 1984;
Rice J. L. Russian Stereotypes in the Freud-Jung Correspondence // Slavic Review. Spring, 1982. Vol. 41. № 1. P. 19–35;
Maximov I. Histoire de la psychanalyse. La psychanalyse russe // L’Ane. 1983. № 10. P. 3–5;
Manson I. Comment dit-on «psychanalyse» en russe? // Revue internationale de l’histoire de psychanalyse. 1991. № 4. P. 407–422;
Mikhalevitch A. Première implantation et rejet (1904–1930) // Frenesie. 1989. Vol. 2. № 7. P. 125–146;
Ljunggren М. The Psychoanalytic Breakthrough in Russia on the Eve of the 1 World War // Russian Literature and Psychoanalysis / Ed. by Daniel Rancour-Laferriere. Amsterdam – Philadelphia: Benjamin, 1989. P. 174–191;
Ljunggren M. The Dream of Rebirth. A study of A. Belyj’s novel «Peterburg». Stockholm: Almqvist, 1982;
Miller M. Freudian Theory under Bolshevic Rule // Slavic Review. Winter 1985. Vol. 44. № 4. P. 625–646;
Miller M. The Reception of Psychoanalysis and the Problem of the Unconscious in Russia // Social Research. Winter 1990. Vol. 57. № 4. P. 876–888.
[17] Пока эта книга готовилась к печати, в России вышло несколько статей, раскрывающих разные аспекты темы:
Эткинд А. М. От психоанализа к педологии (из истории советской науки о человеке) // Человек. 1990. № 1. С. 20–30;
Эткинд А. М. Общественная атмосфера и индивидуальный путь ученого: опыт прикладной психологии 20-х годов // Вопросы психологии. 1990. № 5. С. 13–21;
Эткинд А. М. Лев Троцкий и психоанализ // Нева. 1991. № 4. С. 183–190;
Пружинина А. А., Пружинин Б. И. Из истории отечественного психоанализа (историко-методологический очерк) // Вопросы философии. 1991. № 7. С. 87–99.
Глава IНа грани миров и эпох: жизнь и работа Лу Андреас-Саломе
[1] О Лу Андреас-Саломе существует большая и противоречивая литература. В своем изложении я пользуюсь следующими источниками: Andreas-Salomé Lou. Ма vie / Ed. par E. Pfeiffer. Paris: PUF, 1977; Binion R. Frau Lou, Nietzsche’s Wayward Disciple. Princeton, 1968; Peters H. F. My Sister, my Spouse. London, 1963; Livingstone A. Salomé, her Life and Work. New York: Moyer, 1984; Roazen P. Brother Animal. The story of Freud and Tausk. New York. University Press, 1986.
[2] Andreas-Salomé L. Ma vie. P. 24.
[3] Павлюченко Э. А. Женщины в русском освободительном движении. М.: Мысль, 1988.
[4] Цит. с сокращениями по: