к
Основной характер любви
ир, — говорит Макс Адлер, — создан не единожды мистическим, сверхчеловеческим актом, а постоянно вновь создается в момент возникновения нового способа мышления, доводящего свое содержание до сознания мыслящего субъекта в совершенно новой форме».
Половая любовь в эпоху Ренессанса носила прямо вулканический характер и проявлялась обычно как вырвавшаяся из плена стихийная сила, подчинявшая себе все, пенясь и шумя, правда, порой и не без грубой жестокости. А так как каждая стихийная сила, проявляясь, обнаруживает свой основной закон, то в области любви главным принципом была производительность. Не подлежит сомнению, что мужчина хотел прежде всего оплодотворять, женщина — быть оплодотворенной.
Благодаря этому любовь получила в эпоху Ренессанса такой же героический оттенок, как и идеал физической красоты. То, что идеал прекрасного в эпоху Возрождения стал воплощением красоты в смысле целесообразности, должно было в реальной жизни привести к торжеству естественного закона любви. В таком направлении эпоха и идеализировала любовь, как мы видели на ряде примеров. Любовь превратилась из понятия в реальность, стала сознательным осуществлением закона природы и в конце концов культом воспламененных инстинктов. Повышенная половая активность стала явлением нормальным, вызывающим уважение. Совершенным, с точки зрения эпохи, был только тот мужчина, который кроме вышеуказанных физических достоинств отличался никогда не угасающими желаниями; совершенной женщиной — только та, которая вплоть до самого зрелого возраста жаждала любви мужчины.
Другими словами, высшими добродетелями считались вулканические страсти у обоих полов, неослабевающая даже в преклонных летах производительность мужчины и столь же неослабевающее плодородие женщины. Иметь много детей — было обычным и похвальным явлением, не иметь их — считалось наказанием за какой-нибудь грех и встречалось сравнительно редко.
Развитие индивидуальной половой любви
увственная тенденция Ренессанса могла свободно развиться потому, что в предыдущие, средние века, отношения между полами были более примитивными. Любовь исчерпывалась физическим актом, во всяком случае кульминировала в нем.
Это применимо в особенности к браку. Любовь играла в нем в основном второстепенную роль. Для аристократии брак имел политическое значение, был лучшим средством увеличения своего влияния и могущества. Интересы семьи, а не желания личности имели поэтому решающее значение. То же самое можно сказать и о цеховых мастерах средневековых городов. Круг, из которого они могли выбрать жену, был и без того ограничен, но они, кроме того, должны были еще подчиняться цеховым и семейным интересам, причем последние были тесно связаны с первыми. Когда в городах возник купеческий патрициат, вопрос о материальном благосостоянии также оттеснил личные склонности. Брак был в глазах этого слоя самой простой формой накопления капитала, быстрым способом постоянного присвоения прибыли.
Только низшие слои народа, неимущие классы, смотрели на брак не с такой условной точки зрения, и потому индивидуальная любовь играла в их брачных союзах большую роль. У всех других классов брак, основанный на денежных, классовых и сословных интересах, был в большинстве случаев не чем иным, как средством произведения на свет наследников. У этих сословий супружеская любовь имела не большое значение и была скорее обязанностью, «не причиной, а элементом брака». Религиозная и буржуазная идеология городов несколько скрашивала эту ситуацию, зато она сохранялась среди крестьянства в деревнях. Как уже было выяснено в первой главе, здесь половая способность мужчины и женщины ценилась так же высоко, как материальное благосостояние. Эти предпосылки, возникшие в средние века, представляли чрезвычайно благоприятную почву для развития эротики.
Эти факторы заключались в зарождавшейся в средние века индивидуальной любви. Взаимная любовь мужчины и женщины должна носить характер не примитивной арифметической задачи, а взаимной индивидуальной склонности и страсти — таково основное требование индивидуальной любви. Литература всех стран доказывает, что следы такой индивидуальной страсти встречаются уже в раннем средневековье.
В очаровательном любовном послании одной образованной дамы к ее возлюбленному, находящемся в собрании монаха Вернгера фон Тегернзе, имеется буквально классическое свидетельство. Мы не знаем ни даму, которая писала письмо, ни мужчину, которому оно было адресовано, но каждая строчка письма говорит нам, что слова эти были продиктованы самой чистой и благородной страстью женского сердца.
«Любимейший из дорогих! — так начинает она письмо, в котором главное — полное слияние с возлюбленным, дышащее высоким уважением и проникнутое твердым, как скала, доверием. — Тебя одного среди тысячи выбрала я, тебя одного приняла в святыню моего духа». Письмо заканчивается следующими проникновенными стихами, ставшими впоследствии как бы волшебным заклинанием, нежнейшей исповедью всех истинно любящих: «Ты мой, я твоя. Можешь быть в этом уверен. Ты заключен в моем сердце. Я потеряла ключик от него, и ты теперь не можешь выйти оттуда».
Однако если из этого документа можно сделать вывод, что любовь тогда уже имела большое значение в жизни, то на самом деле она существовала только как идеал, как принцип. Условный характер брака в среде имущих сословий по-прежнему сохранялся, был не только не уничтожен, но даже и не поколеблен.
По-прежнему большинство браков определялось классовыми, денежными и сословными соображениями. Поэтому личная симпатия имела для брака мало значения, в отличие от формального соблюдения верности.
Сперва индивидуальная любовь проявилась во всех странах не в форме супружеской любви, а в форме рыцарского культа дамы, принцип которого прямо гласил, что истинная любовь (Мinnе) не имеет ничего общего с браком. Иными словами: более высокая форма любви началась исторически с прелюбодеяния, с обоюдной измены, систематически организованной целым слоем общества.
В этом классе не было ни одного мужчины, не домогавшегося из года в год любви других женщин, только не жены, ни одной женщины, не позволявшей другим мужчинам публично при всех искать ее расположения, так что в конце концов все рыцарство представляло не что иное, как «общество для устроения обоюдного адюльтера».
Вот что говорит Ульрих фон Лихтенштейн в своем сочинении «О служении дамам»: «Я ехал к своей жене, которую люблю, хотя я и избрал дамой сердца другую особу». Между супругами рыцарская любовь невозможна и не приемлема, хотя муж может страстно любить свою жену, а жена — своего мужа. Они будут любить друг друга просто, а не по-рыцарски.
А вот еще один интересный случай того времени, разбираемый так называемым «судом любви», под председательством знаменитой Элеоноры Пуатье:
«Один рыцарь любил даму, которая не могла отвечать ему, потому что уже любила другого рыцаря. Не желая, однако, лишать его надежды, она обещала признать его своим рыцарем, когда потеряет того, которого любила. Спустя некоторое время она вышла замуж за любимого ею рыцаря. Тогда первый тотчас явился и потребовал обещанного… Она действительно потеряла своего рыцаря, выйдя за него замуж».
Приведем отрывок из рыцарской поэзии того времени:
«Муж будет противоречить чести, если будет любить жену, как рыцарь любит свою даму, потому что этим нисколько не увеличиваются достоинства ни того, ни другого и из этого не выйдет более того, что уже есть по праву».
Сама природа вещей обусловливала, разумеется, что желанная цель достигалась и рыцарь в огромном большинстве случаев на самом деле получал обещанные вознаграждения. Всякий протест чаще всего проявлялся в действиях, а рыцарский культ исторически возник именно как протест против условного брака, признававшего только обязанности. В данном случае в чем ином могло проявиться действие, как не в получении высшей награды любви (Minnesold)? Сущностью индивидуальной любви является именно сексуальный момент, желание мужчины обладать женщиной, отдающейся ему не по обязанности, а по любви, и такое же желание женщины отдаться тому мужчине, который симпатичен ей.
Тот факт, что «любовные дворы» короля Артура и другие, где обсуждались права и обязанности любви, никогда не существовали в действительности, а были только фантазией эпохи, ничего не меняет. В описаниях «любовных дворов» и в сведениях о будто бы происходивших там дебатах можно усмотреть обсуждение средними веками назревшей проблемы индивидуальной половой любви.
Среди рыцарства брак носил исключительно условный характер: молодые люди предназначались для брака еще детьми и только во имя семейных интересов. Благосостояние уже освободило женщину от домашней работы, по этой причине в XV и XVI вв. появились девушки-амазонки, virago[58], женщины, конкурировавшие с мужчиной в области науки и общего образования.
Принцип «chacune pour chacun» («каждая для каждого») восторжествовал как массовое явление в конце средних веков, потому что в жизнь вступил новый экономический фактор.
Чувственное представление о любви
ногочисленные документы наглядно иллюстрируют чувственный характер любви и брака в эпоху Ренессанса: нравы, обычаи, общие и правовые воззрения, отражающиеся в своеобразных пословицах, поговорках, действиях, и в особенности литература и искусство, в которых половые отношения обычно становятся лейтмотивом. Приведем отрывок из новеллы Страпароллы:
Я занят делом с дамою прелестной:
Вот юбочку приподнимаю eй
Чего она желает, мне известно,
И эта вещь уже в руке моей.
Она мне говорит: «Ой, больно, тесно,
Полегче надо бы и понежней».
Вот и стараюсь я не сделать больно
И так и сяк — была б она довольна[59]