А в ночь, я поцеловал всех, облачился в лёгкий скафандр из шкафа и на перекладных дисках и космобусах добрался до базы на Луне. Проверив оборудование и материалы, всей командой из четырёх сотрудников мы погрузились на наш дальний транспорт и пустились в двухнедельное путешествие к Мимасу.
Полёт был унылым и мучительно долгим, но мы коротали его в учёбе, совещаниях и переговорах с Землёй, пока задержка времени позволяла вести диалоги; иногда в настольных играх, но они быстро наскучили. Мы серьёзно настраивались на предстоящий рабочий процесс, иногда тяжёлый, вредный и опасный. Дальний Космос не шутит.
А я всё вспоминал разговор с тобой, на который ты вызвала меня, как только мы вылетели с Луны. За окном у тебя было утро, сигнал запаздывал на полторы секунды, но это нам почти не мешало.
– Привет, – тихо произнесла тогда ты, и затем почему-то молча и пристально смотрела прямо мне в глаза с виртуального экранчика, будто решаясь на нечто. Удивительно, я не припомнил случая, когда бы ты сомневалась или колебалась сказать хоть что-то.
– Серёж, такое дело, не успела рассказать… – и опять замолчала, натянув на лицо большую узорчатую шаль, в которую куталась так, что только изумрудные глаза выглядывали. Ты сидела на террасе, скрестив, как йог, длинные золотистые ноги на плетёном кресле-шезлонге. За тобой колебался от ветерка и был окутан прозрачным туманом утренний смешанный лес.
– Ну, не томи, что у тебя? – я оторвался от полётного задания, немного усталый после путешествия с пересадкой. Предположил самое логичное. – Боишься за испытания?
– Нет… другое, – и опять молчание, ты покачивалась в кресле, явно что-то недоговаривая. – Там с «Прометеем» всё в порядке, расчёты показали успех. Понимаешь…
Теперь я повернулся от стола всем телом, откинулся на стуле, показывая тебе всё своё внимание, и вздёрнул тёмную бровь в вопросе. Ты вздохнула.
– Ладно… Тебе не до того, потом расскажу… Балашов, не отвлекайся, работа ждёт! – чуть съехидничала напоследок, назвав по фамилии, показала язык и отключила связь.
На мои попытки возобновить соединение ты не ответила тогда. Ну, ладно, не знаю, что такого хотела сказать, но тут ты права, работы было непочатый край, готовиться надо было весь полёт, составлять программу, предусмотреть все детали.
Я с головой ушёл в подготовку работы, и так пролетели те две недели в пути, а затем плавно перешли в процесс на базе по прилёту. Нам некогда было даже рассматривать великие Кольца, но в кают-компании мы могли наслаждаться видом, когда Мимас нам их не заслонял или положение летящей базы было под углом к ним, а не с торца этого чуда нашей Солнечной системы.
К каждому из нас было приставлено по паре роботов-помощников, точные копии моего домашнего дворецкого. Они ждали каждую из смен, которые прилетали на базу для полугодия работы, выращивали нам еду в теплицах, заботились о лабораторных животных, добывали воздух и воду из минералов в Кольцах.
*
Тогда на Мимасе-2 я так заработался, что только принятое сообщение от тебя с краткой информацией, что дома всё хорошо, а ты уже в Центре, вернуло меня в реальность. Я осознал, что сегодня будет впервые запущен гипердрайв. Он должен был работать буквально одну тысячную секунды, чтоб корабль смог прыгнуть в пределах межорбития Сатурна и Урана, одним скачком став ближе на пару астрономических единиц к седьмой планете.
По всем новостям, что с Земли доходили до нас более чем с часовой задержкой, показывали бугристую многокилометровую тушу «Прометея», которую искин-капитан уже подвёл к точке испытания и сориентировал точно по лучу из центра Солнца, что виднелось самой яркой звездой на почти чёрном небе, полном других звёзд, тускнеющих возле Колец и огромного полосчатого Сатурна. Солнечный ветер с фордевинда должен был слегка помочь в перемещении судна. Мы в телескопы базы могли наблюдать только слабую звёздочку, отражающую свет ещё более далёкого светила, но трансляцию с малых ботов сопровождения, расположенных рядом с кораблём, принимали за минуты.
К моменту испытания я, как исполняющий обязанности руководителя экспедиции, разрешил всем оторваться от работ и собраться в смотровой комнате с телескопами. Ретивый и горячий Арслан, самый молодой из команды, уже закончил работы с фильтрами на сегодня и прибыл первым. Чопорный и педантичный Петер Густаффсон был недоволен остановкой работы в химлаборатории, но понимал важность момента, потому пришёл с холодным и непроницаемым узким лицом. Последним заявился Васко, он прибыл с дальних теплиц. У двери собрались наши роботы, кто мог оставить рабочее место. Им тоже было по-своему интересно, чисто в научных целях.
Искин базы специально для нас соорудил за секунды большие виртуальные голубоватые экраны, на которые транслировал увеличенное изображение «Прометея», виды с его камер, смотрящих по всем сторонам корабля, а также научную информацию как небольшие графики и диаграммы. Отдельно бежали тысячи строк исполняемых кодов капитана «Прометея», но на мой нетерпеливый жест искин убрал эту ненужную информацию. Думаю, по всей Солнечной системе остановились работы, но никто не был против, все застыли в ожидании.
Там, далеко на Земле, ты уже нажала Ту-самую-Кнопку, сигнал шёл больше часа к нам, и вот-вот должен был достичь «Прометея» и базы. Мы все застыли, глядя на отсчёт секунд, и даже Петер вроде бы сглотнул тогда, чего за ним никогда не замечалось. Арслан стоял у спинки стула и яростно поднимался и опускался на ступнях в нетерпении. Мы с Васко сидели на креслах, и я заметил, как он сжал тогда подлокотник до белых костяшек на загорелых руках.
Момент НОЛЬ!..
Иссиня-чёрный луч ударил из кормы вдруг исчезнувшего «Прометея», ушёл куда-то в сторону звёздочки нашего Солнца и за секунду развеялся, исчез. Приборы показали, что корабль успешно переместился в намеченную точку, где сравнительно рядом, в тысячах километров его ждали другие боты-наблюдатели. Мы радостно стали поздравлять друг друга, и если б на нас были цилиндры и киверы, то бросали бы их в потолок базы. Но на нас были рабочие лёгкие скафандры, а встроенный шлем не побросаешь вверх.
*
Внезапно на экране исчезли изображения и данные, загорелись огромные красные надписи «ОПАСНОСТЬ!», мерзко взвыла сирена. Роботы подхватили нас и буквально понесли по переходам, коридорам и лифтам, где медленный человеческий глаз только и успевал выхватить красные ленты мелькающих мимо аварийных сигналов.
Ничего не соображающих и задыхающихся от такой скорости членов команды, роботы доставили, оказывается, прямо в челнок, а сами остались на базе по аварийному протоколу. И только тут мы смогли отдышаться и сразу вызвали данные на свои браслеты. Теперь я понимал, кажется, состояние ящерки, когда её отнёс наш дворецкий на тот жёлтый камушек.
Искин базы Мимас-2 доложил о критической нестабильности Солнца. На изображениях ничего не было видно, свет до нас будет добираться ещё больше часа, но гравиметры и другие чувствительные приборы не врали. Единственным верным решением роботы наметили наше спасение на «Прометее», и направили челнок на точку встречи. Искин-капитан «Прометея», оценив ситуацию, за мгновения решил переместиться к нам навстречу, и совершил второй прыжок, очутившись в сотнях тысяч километров ближе к базе. Второй раз мелькнул луч чистой темноты, длиной в сотни миллионов километров, и развеялся в пространстве, а карготранспорт уже был виден даже невооружённым взглядом недалеко от нашего челнока.
Все это мы, обалдевшие от происходящего, прожили буквально за десяток секунд. И только тогда к нам пришли мысли о близких, об оставленной Земле. И четверо взрослых космонавтов-астронавтов выли и рыдали в голос, Арслан даже драл волосы, приговаривая на своём наречии.
Когда мы были уже близко к «Прометею» и его туша заслоняла нам звёздное небо на траверзе, мы получили сообщения на свои браслеты, их нам передал искин базы. Видео от помех было сильно повреждено, но я угадал твои огненные волосы, лежащие на плечах скафандра, а лица так и не смог разглядеть. Звук тоже был повреждён, но фразы угадывались.
«…пош… не по пла… флюк…ции прост… вре…ни… Сол… ста… нестаб… у нас… бук…но… минут… Прощ… любл… теб… Серёж…»
Твой размытый образ приблизился к экрану, и на долю секунды я разглядел веснушки на кусочке бледной щеки, ты, видимо, послала мне поцелуй. Больше ничего не помнил. Кажется, по прибытии челнока полиморфы вносили нас в «Прометей» на руках.
Мне потом показали запись, как Солнце, получив удар лучом разрушающегося континуума пространства-времени, вдруг стало распухать, стало голубоватым, потом опало обратно до прежнего размера. Затем рвануло вновь страшным оранжево-белым шаром, за секунды сожрав Меркурий и сжигая дотла Венеру, а на Земле уже выгорали все леса, испарялись моря, спекались в стекло пески. Всё кончилось за минуты, но я никогда больше не просил показывать мне это.
Мы получили огромную дозу радиации, были подавлены и опустошены. Искин выделил нам кусочек трюма с мастерскими, заполнив воздухом и подогревая пару квадратных километров грузовых отсеков. Он логично предположил, что нам надо будет чем-то заниматься, когда придём в себя. Такая вот получилась комфортабельная тюрьма, откуда мы не можем выйти в остальные безвоздушные ледяные части «Прометея», разве что в скафандрах. Но зато к нам были приставлены роботы-полиморфы, в качестве помощников.
Кэп сразу направил корабль в сторону намеченной для колонизации звёздной системы, прочь от умирающей Солнечной, полной радиации и останков планет. Но из-за живых организмов на борту искин-капитан был вынужден вести корабль в стежковом режиме, включая гипердрайв на пару-тройку секунд каждые несколько минут. В таком режиме мы можем протянуть даже с разрушающейся иммунной системой около сорока-пятидесяти лет. Примерно столько нам и лететь, вместо намеченных изначально программой месяцев. По прибытию на «Прометей» мы сразу сдали свои клетки, которые роботы заботливо укрыли в резервных защитных камерах. Наши потомки увидят небеса той планеты…