И вот однажды, проходя по пляжу недалеко от сидевшей там незнакомой компании, услышала знакомую мелодию. Словно заворожённая, я подходила всё ближе и уже видела знакомые очертания его пленительной фигуры. Мне казалось, что я ощущаю его запах, хотя на таком расстоянии это было невозможно. Всё во мне замерло в ожидании чуда встречи, пока не увидела девушку с блестящими от страсти глазами. Она сидела у костра напротив него и пожирала его глазами точно также, как в прошлый раз я. Мелодия умирала, и вместе с ней останавливалось моё бедное, только что бешено стучащее сердце.
Девушка поднялась лёгким движением с песка и, плавно переставляя красивые точёные ножки, устремилась к своей палатке, а мой старый неверный знакомый – за ней. Несмотря на рвущуюся вокруг меня на части нелепую ткань бытия, я про себя отметила, что гитара, которую он отложил, вставая, словно испарилась, её нигде не было. Одним движением он повернул девушку к себе, приподнял ладонью её подбородок. Ещё минута, и он прижмёт её к себе, они сольются в страстном поцелуе. Но я была быстрее – подбежав, так сильно ударила его по щеке, что он со стоном пошатнулся, а я тут же добавила снова. В детстве папа, так и не дождавшийся рождения сына, водил меня на бокс, а маме говорил, что на танцы, и пока моя мама сумела разобраться, в чём дело, у меня уже был первый юношеский. Так что удар у меня был поставлен профессионально.
Девушка ойкнула и, видимо, посчитав меня законной подружкой или женой, быстро юркнула в палатку.
– Ты, – выдохнул он.
– Да! – горестно воскликнула я, собираясь от всей души врезать ему ещё пару раз.
Но он обезоруживающе улыбнулся и привлёк меня к себе. Вселенная послушно раскололась надвое. Все повторилось, как в прошлый раз, мы оказались в чужой палатке, куда до нас метнулась испуганная девушка. Ещё одна странность этого вечера – когда мы залезли в палатку, там никого уже не было.
Я чувствовала его яд на своих губах и твердила про себя, как мантру, что мне нельзя засыпать, нельзя отводить взгляд, нельзя отпускать его ни на минуту. Я обнимала его с одержимостью идущего на смерть, и мои уста были тоже полны яда, название которому – отчаянная решимость. Когда палатка нагрелась настолько, что стало понятно, что на нас неудержимо обрушился день, он в изумлении отпрянул от меня и спросил: «Как ты это сделала?»
Тогда я ещё не знала, что колдовские чары можно разрушить, превратить инкуба в обычного человека, если провести с ним ночь, не заснув под утро. Страстные демоны, целуя жертву, отравляют её ядом. Не смертельным, но достаточным для того, чтобы жертва надолго крепко заснула. Кроме того, инкубы почти досуха выпивают всю энергию незадачливой любовницы. Шансов встретить рассвет с колдовским любовником не было ни у кого.
Кроме меня. Я по‑настоящему полюбила ветреного незнакомца. Облик его так сильно отпечатался в моём сердце, что я могла вспомнить каждую незначительную эмоцию, мелькнувшую на его лице. Выражение глаз, ярость движений, прерывистость дыхания, безрассудные слова. Он не мог выпить мою энергию – я с радостью отдавала её сама, тут же до краёв переполняясь его. Что мог сделать со мной его яд, когда меня переполняла горечь осознания того, что целующий меня инкуб никогда не будет моим? Эту волшебную короткую ночь на ворохе разбросанных спальников – всю, до последней минуты, никто не мог забрать у меня. Потому что это всё, что у нас было. Я знала, утром он уйдёт навсегда, но прежде я посмотрю в его глаза, чтобы запомнить это мгновение навеки.
Он не ушёл. Мы долго лежали в объятиях друг друга, потрясённые, молчаливые и невероятно счастливые. Мой инкуб превратился в человека и остался со мной навсегда. Через полгода я узнала, что у бывших инкубов не бывает детей. Точнее, никогда раньше не было. Ведь я знаю – чтобы получить желаемое, нужно очень захотеть.
– Как мы назовём сына, любимый? – спрошу я скоро.
И совсем не важно, какой будет ответ – я с ним соглашусь.
Моя Кара
Татьяна Абрамова
Обложка создана с помощью Вookart
Для кары грехов найдёт повод судьба,
карать за любовь смертью будет цена.
«Какое холодное сентябрьское утро!» – Молодая особа, кутаясь в своё коричневое кашемировое пальто и красный клетчатый шарф, бежала по тротуару, боясь опоздать. Холодный ветер дул прямо в лицо, глаза её заслезились даже через очки. – «Теперь ещё и тушь потечёт. Прекрасно», – разговаривала сама с собой девушка.
– Ну сколько можно тебя ждать? Почему так долго? – слегка раздражённым голосом поприветствовала молодую особу подруга. – Скорее, мы же опоздаем. – Подхватив девушку под руку, она потащила её вперёд. – Что случилось-то?
– Да, как обычно. Ты же знаешь. Может, не пойдём за кофе, а сразу на пары?
– Ты что, Карина, а как же наша традиция. На фиг пары, подумаешь, опоздаем, но без нашего кофе я не пойду. Обиженно топала, ожидающая подругу, русая красавица.
– Ладно, тогда побежали.
И под звонкий смех подружки наперегонки побежали в сторону кондитерской в двух кварталах от перекрёстка, на котором девушки обычно встречались и расставались каждое утро и каждый вечер с понедельника по пятницу, будучи студентками педагогического колледжа. А их совместный ритуальный завтрак девушки назвали Liberty (свобода) – это их возможность уединиться и отключиться от всего внешнего мира, ритуал, в котором были только они вдвоём. Добежав до перекрёстка, обе девушки остановились и, пытаясь отдышаться, громко шутили о том, что было бы, если бы Карина упала, как это происходило постоянно. Девушка была убеждена, что в спешке её преследует рок неуклюжести, ведь стоило ей только прибавить шаг, она обязательно наносила себе увечья: то падала, то подворачивала ногу или ударялась, ломала каблук или раздирала обувь так, что та становилась непригодной для использования. Мать постоянно ругала дочь за то, что та была такой неаккуратной и разболтанной. Поэтому Карина старалась избегать таких активностей, но иногда в такие дни, как этот, пробежка была неизбежной, чтобы всё-таки исполнить утренний ритуал Liberty (свободы) и обсудить то немногое, что произошло за время их разлуки. Запыхавшись и пытаясь быстро отдышаться, девушки поправляли друг на друге одежду и растрёпанные волосы, подойдя к двери кондитерской. Приподняв подбородок, Карина открыла входную дверь, и студентки вместе вошли в любимое заведение.
Став в очередь первой, Карина размышляла о том, что уже второй год они с Амели каждое утро по дороге в колледж заходили в эту маленькую кондитерскую «Рогалик» на углу Сретенки и Сахаровского переулка, брали по стаканчику кофе и шоколадному круассану, на ходу съедали его, запивая вкусным ароматным кофе, и, утолив голод, направлялись на пары. Такой простой ежедневный ритуал по будням двух подруг, учащихся в Педагогическом колледже имени Шолохова.
– Амелия, а ты знаешь, что мы уже второй год каждый день начинаем с этих вкусностей и разговоров о том, что произошло за то короткое время, пока мы не видимся.
– Ага. Кивая, подтвердила та, заглядывая за спину подруги, будто взглядом торопя очередь быстрее продвигаться вперёд к кассе.
Амелия была высокой русоволосой девушкой с длинными ресницами и пухлыми губами, острым носом и ямочками на щёчках. Она быстро говорила и громко, раскатисто смеялась. Этим и привлекала многочисленное внимание парней и мужчин постарше. Даже преподаватель истории был влюблён в неё и оказывал студентке всяческие знаки внимания, а оценки ставил просто так, предварительно прося Амалию под любым предлогом оказать какую-нибудь помощь в организации учебного процесса. К тому же, Амалия была старостой группы факультета дошкольной и коррекционной педагогике и несла повышенную ответственность за всех учащихся курса.
Карина же была полной противоположностью подруги – низкорослая и круглолицая, с длинными волнистыми крыла ворона волосами, чаще всего заплетёнными в косу, в очках, с милой белозубой улыбкой, не толстая, но пухлая, без особо выраженной фигуры девушка. На первый взгляд совершенно непривлекательная до тех пор, пока не начинала говорить. И тогда перед её речью просто невозможно было устоять. Карина была студенткой факультета журналистики, очень начитанная, умеющая формулировать речевые конструкции таким образом, что даже преподаватели с многолетним опытом заслушивались и зачитывались её работами. Девушка очень грамотно писала и говорила, а тембр её голоса и интонация заставляли трепетать всех, кто имел честь с ней общаться. Любящий её декан, пожилой Алексей Дмитриевич Саянов, почётный деятель культуры, член союза писателей России, каждый день лично выражал почтение своей любимице и возлагал на Карину большие надежды. А ещё, как лучшей студентке, ей была вверена еженедельная студенческая газета «О достойных с достоинством».
Карина в ней писала о талантливых сокурсниках колледжа и об их достижениях, тем самым мотивируя студентов к лучшим результатам и возможности проявиться, став героем её газеты.
Подруги не виделись по выходным, потому что Амелия уезжала к бабушке, которая жила за двести пятьдесят километров от Москвы и нуждалась в помощи. А так как у девушки были младшие братики-близнецы трёх лет, мама не могла ездить с ней и уделять время своей матери, поэтому забота о старушке перешла в обязанность старшей дочери-студентке. Карина же в отсутствие подруги посещала библиотеки и изучала материалы, которые не были размещены в открытом доступе, но, на её взгляд, будут ей полезны в будущем. Часто зачитываясь многочисленными книгами, Карина мечтала о карьере известной журналистки – ведущей первого канала или главного редактора известного мирового журнала. Ей, с одной стороны, казалось это невозможным, а с другой – эта мечта была для неё как вызов. Вызов себе и тому, на что она способна, идя на встречу к своей мечте.
Пока девушки стояли в очереди и обменивались шуточками, в большом панорамном окне Карина увидела на противоположной стороне дороги припаркованный чёрный «БМВ», весь затонированный, и казалось, что пустой, сквозь затемнённые стёкла ничего не было видно. Осень хоть и была холодной, но солнечной, и всё же яркие солнечные лучи не просвечивали автомобиль, ей не было видно, есть ли в машине водитель или пассажир