Альберт, старший матрос и ещё четверо моряков начали спорить, а затем мы все вместе дружно побежали на нос. Толкали стариков и женщин, отпихивали любую преграду.
По пути мне попалась твоя подруга, Алексия, что пригласила нас в круиз. Она была лишь в спальной рубашке, пахла опиумом, алкоголем и похотью. Безумные глаза и цепкие руки. Я не смог от неё отбиться и потянул за собой. Прогулочная лодка на десять человек, толпа людей возле неё. Знаешь, на таких катают богатеев и золотых отпрысков дворян на острова, чтобы они могли насладиться обществом куртизанок, пока остальной экипаж и пассажиры мучаются от жары в каютах… – Мужчина смочил горло глотком простой воды и продолжил. – Я вспоминаю молодого дворянина, что, пыжась от собственной важности, приказывал посадить его первого в лодку.
Помню, как Альберт вынул кортик и резким ударом воткнул ему в глазницу. Толпа отхлынула от окровавленной стали, и в эту прореху залетели мы вдвоём. Старший матрос кивнул мне, и мы начали грузиться. Следом налетел густой туман, а в нём я услышал твой голос: «Пеппи… Пеппи-и-и… Спасите мою собачку».
На острове, разбивая кулаки об скалу, мечтал, чтобы в тот момент ты крикнула: «Джонатан. Где мой муж, спасите моего мужа…»
– Я… – начала было оправдываться женщина.
А хозяин поместья скривился и махнул рукой:
– Как могли разойтись после кораблекрушения десять шлюпок и одна лодка, никто так и не смог понять. Нас было двенадцать. Три моряка, старший матрос Альберт, молодой юнга со смазливым лицом. Капеллан с монашкой. Полотёрка Роза с дочерью. Да я с твоей милой Алексией. В лодке спал в дымину пьяный капитан. Но благо, что от шума он проснулся, глянул на уходящий под воду корабль и сиганул в молочный туман, стараясь в последний миг выпрямить ситуацию. – Джонатан вновь пригубил воды и отправил в рот свежую сдобу. За все время повествования, его супруга не сдвинулась с места, крепко сжимая край стола. – Две адских ночи и один самый жаркий день в моей жизни мы пробыли в лодке.
Бобби, смазливой юнга, лет шестнадцати, соорудил из шнурков от ботинок, ремешков и резинок женского белья снасть. Крючком была согнутая фамильная брошь Алексии. Через два часа мы рвали сырую рыбу зубами, давясь от попавших в горло костей. Требуху оставили, как наживку. Чуть позже, от запаха рыбы хотелось блевать.
Милый Бобби увидел птицу, сраную чайку и переполошил нас всех. Если есть птица, есть земля. На земле жизнь. Даже не найдя воду, мы могли насытиться яйцами пернатых тварей. Гребцы выжимали из себя все силы, чтобы только не потерять белую точку из виду. Наконец белая птица кинулась камнем в воду и схватила рыбу. Затем полетела строго на юг от того места. Два раздолбанных весла, что использовали для увеселительных прогулок, скрипели, грозясь сломаться в тот же миг.
А потом у Алексии началась ломка от её зависимости. Её скрутило на дне лодки, она то истерически смеялась, то рыдала. Альберт влепил ей пощёчину так, что думал, она вылетит за борт. На удивление это помогло. Теперь я знаю средство от женских истерик…
Чёрное пятно, куда нас привела птица разочаровало. Каменный перст, что одиноко торчал из моря, покрытый помётом тысячи поколений пернатых и сотней гнёзд. Мы рванули на берег, скользя на птичьей дерме. А потом мы ужинали, разбивая яйца на глазах обезумевших родителей, поглощая саму суть чайки жадными глотками.
Священник тащил монашку Марию. А проклятые белые бестии кружились над скалой, пикируя на спины. Дочке Розе – Джунет, расцарапали спину и пробили голову острым клювом, что обернулась весьма печальными событиями. Алексия не смогла выбраться из лодки из-за слабости, а решила проблему просто. Задрав спальную рубашку до живота крикнула: «Кто принесёт мне четыре яйца может засунуть в меня свои два».
Первым был Боб. Слетев со скалы с требуемым, он пожирал глазами прелести блондинки. Пока она утоляла голод, смакуя яйца, молодой юнга смаковал её груди и справлял свои потребности. А все смотрели. И я смотрел. Священник прижимал к груди Марию и грозил всеми кругами ада. В ответ на его угрозы шлюха лишь громче смеялась.
Альберт перевязывал голову Джунет оторванным от рубахи рукавом. Юнга насытился, вытер член об рубашку девки и освободил место для следующего матроса. От омерзения меня всего передёрнуло, и я рванул на скалу. Двадцать метров вверх через гнёзда, яйца и пикирующих чаек. Я сидел на самом верху, слушая шум прибоя, угрозы священника и стоны совокупляющихся людей.
Рассеянный взгляд поймал маленькую чёрную точку, что была скрыта от нас в тумане. Быстро позвал Альберта и указал на свой мираж. Опытный моряк присмотрелся, хлопнул меня по плечу. «Молодец, Джонатан. Ты всех нас спас». Мы спустились вниз. Твоя подруга, к тому времени освободилась и насытилась, подмывалась морской водой, рядом гоготали довольные матросы. Не морщись так, она такая же порочная, как и ты.
– Это переходит все границы. Я не потерплю такого отношения ко мне, благородной женщине, а тебе нужно набраться манер, – вскочила разъярённая девушка.
– Сядь, тварь. Прижми свой величественный зад к стулу и дослушай историю до конца. Иначе это плохо для тебя кончится. Твоя подружка мне всё рассказала. Про твою интрижку с конюхом и о вашем первенце, Марисабель. А Луиза, дочь испанского идальго, как его… Диего.
Как ты мне сегодня заявила? «Я подарила тебе двух дочек.» Что же ты не отдала свои подарки тем, для кого они зачинались? Дай-ка подумать. Идальго уехал в солнечную Испанию, как только ваша интрижка зашла слишком далеко. А вот конюха могу понять. Потерять работу и лишиться доступа к твоему роскошному телу, без обязательств и свёрнутыми в трубочку нервами. Пока муж накачен опиумом или маковым молоком, можно трахаться прямо у него на голове, – голос мужа перешёл в рычание. Он глотнул воды и внимательно рассматривал Анжелику. – Налей вина, вечер будет долгим.
Дрожащей рукой женщина плеснула в бокал и жадно его выпила.
«Благородная…» – ухмыльнулся своим мыслям Джонатан. – Мы гребли ещё часа три. Остров рос на наших глазах, а потом мы все увидели зелень.
Я так радовался последний раз, когда родилась дочка. Моя дочка.
Чём ближе мы подплывали, тем больше он казался. Позже я узнал, что размером он был двадцать морских миль, в форме подковы, с идеальной бухтой для средних судов. Но мы приплыли с другой стороны. Долго искали место высадки, но упирались лишь в рифы и скалы. Через час проплыли тёмный зев грота. Священника он так сильно напугал, схватившись за крест, тот начал судорожно молиться, а Алексия зашлась в безудержном смехе, её жажда дурмана достигла своего пика.
Вскоре появился пляж из крупной гальки. Вытянув на берег лодку, мы повалились без сил. Альберт был хорош, уговорами и пинками загнал всех под крону деревьев. Яблоня. Дерево греха в безлюдном месте. Жрали павшие плоды, не в силах достать их с высокой ветки. Как свиньи. Потом валялись, мучаясь от рези в животе. И снова старший матрос не дал прохлаждаться. Поднял меня и Роберта, самого толкового из матросов и погнал на поиски воды.
Шум водопада привёл нас к чистой воде, холодной, как лёд. Только что жрали, как свиньи и опять уподоблялись животным, пили, погрузив рыла в большую лужу. Когда проблема с едой и водой была решена, Альберт вновь заставил всех работать.
Из подручных материалов собрали четыре строения. Два барака для жилья, отхожее место и… позже мы назвали его домом для свиданий.
Днём обследовали остров, пекли яблоки и бананы, авокадо. А ночью Алексию валяли в песке матросы и юнга. Она не сопротивлялась, я бы сказал совсем наоборот, раздвигала ноги при любой возможности. На третий день пребывания сожгла свою одежду и ходила нагишом, тогда мужчины не стали дожидаться ночи, а пользовались ею и днём, у всех на глазах. Капеллан уводил Марию подальше от греха. Но как оказалось позже, что совсем наоборот.
Роза проявляла ко мне знаки внимания, а Альберт ухаживал за Джуной.
Две недели мы жили, собирали припасы, копили еду и делились планами. Потом шлюха исчезла. Особо никто не обратил внимание, все были заняты устройством быта и повседневными обязанностями. Алексию по-своему любили, обмывали её тело, когда она пачкалась в золе или соком фруктов. Вычёсывали волосы и красили углём брови. Первый её пошёл искать одержимый похотью Бобби. На скалах, на любимой потаскухой пляже.
Вечером переполошился Альберт, потерявший двоих людей за день. Подняв всех на ноги и вручив копья для рыбалки, погнал по следам юнги. Вернулись ночью, злые и замёрзшие.
Утром к лодке прибило тело парнишки, всё оно кишело крабами. Крабов собрали на ужин. Старший матрос осмотрел тело и отозвал нас с Робертом в сторонку. Там он поведал нам о состоянии трупа. «Я бы сказал, что он сорвался со скалы, множественные переломы и пробит висок, но его явно распотрошили. За то время, что он находился в воде, лишиться всех внутренних органов было бы невозможно. Кто-то его вскрыл.» – Джонатан остановил повествование, отрезая себе ещё немного хлеба и продолжил: – Юнгу решили похоронить на плато… Подняли раздувшее тело, пару раз крепко приложив об скалы. Засыпали камнями. Капеллан прочитал молитву, пожирая глазами монашку.
Позже эта святая парочка уединилась для заупокойной молитвы, судя по стонам из леса, поминальная удалась.
Роберт пошутил про непорочное зачатие, а Альберт буквально толкнул меня в объятья Розы. Полотёрка была не искушена в ремесле любви, стеснялась меня, себя и произошедшего. Как оказалось, она решила защитить себя от посягательств матросов, заодно заручится поддержкой Альберта. Об этом я понял позже, Джуна была весьма ласковой девочкой.
Нас осталось десять человек и всего три женщины. Ещё через неделю троица матросов начала обхаживать Розу и сестру Марию. Капеллан стращал их страшным судом, я же отказал в разделе, напоминая о том, что свою бабу они потеряли.
Через два дня снасильничали монашку. Священник, кинувшись с кулаками на матросов, был крепко поколочен. Весь день сестра ухаживала за ним, а ночью добровольно шла к матросам. Отец Севастьян скрипел зубами, но сделать ничего не мог, хотя, судя по просветлённому лицу Марии, она явно не страдала от такого внимания.