– Эндрю, из тебя все слова надо клешнями вытаскивать, что же это такое-то! – взвыла девушка.
Может быть, я поторопился, и Джия была не столь терпелива, сколь просто вежлива.
– Что вы хотите знать? – Паккард откинулся на спинку моего кресла, деловито положив ногу на ногу. – То, что дом построила мать этого психа, и так понятно, это в интернете есть. А значит, у нас есть злая бабка. Это первое.
В памяти всплыл полупрозрачный образ некогда строгой и статной женщины. Справедливости ради, Ангелина как «бабка» совсем не выглядела. Мысленно я поправил Эндрю и зафиксировал нужную кличку. Тетка. Пусть будет – «злая тетка».
– Но в доме этот псих жил не один, – скучающе продолжал сценарист. – С ним жил его племянник, который систематически страдал от психозов Германа. Хозяина дома звали Герман. Герман Бодрийяр.
То, что держалось натянутыми струнами в моей груди, булькнуло и раскололось. Всегда оставался ощутимый шанс того, что я подтасовал факты в порядке, который был мне комфортен. Но, если верить собственной легенде, которой я и собирался придерживаться, прямо сейчас я узнал ключевое имя. Мистера Неизвестного звали Герман.
– Так вот, кукла принадлежала Реймонду, – учтиво произнес Паккард.
– А кто такой Реймонд? – без малейшей доли интереса поинтересовался проектировщик.
– Рик, я только что сказал.
– Да не говорил ты ничего, ей богу! Психа звали Герман. Вот что я понял.
Эндрю цокнул и покачал головой.
– Племянник, – устало проговорил сценарист. – Племянника Германа, этого мальчика, звали Реймонд.
– Ну так и говори!
Я вспомнил маленький неугомонный силуэт со странной игрушкой в руках. Так вот кто ты такой, малыш. Но почему же ты предстал жертвой на страницах этих пыльных архивов, если в моем сознании так отчаянно цеплялся за знакомый нам обоим образ? Кем был твой дядя? Монстром или все же освободителем?
– Поэтому мы имеем второстепенный образ номер два: страдающего ребенка, который будет нам помогать и оставлять подсказки.
– Через куклу? – с надеждой уточнила Джия.
– Через куклу, – кивнул Паккард.
– Но почему нельзя сделать специальный эффект как, например, в «Интернате»? Топот детских ног – идеальная пугалка!
– Потому что это другой сценарий, – Эндрю прикрыл глаза. – Будет говорящая кукла.
– О боги… – в этот раз в голосе Рика не было и тени усмешки.
Еще бы! Как опытный специалист, он понимал, что сделать говорящую куклу будет сложно: в тело предстояло установить не только механизм, отвечающий за звук, но и сделать так, чтобы подсказки проигрывались по запросу. То есть, каким-то образом «речевую коробку» предстояло связать с общим программным обеспечением!
Джия задумалась. Она успевала записывать наше обсуждение в блокнот и сейчас сосредоточенно просматривала свои собственные заметки.
Внезапно коллега обратилась ко мне:
– Боузи, а ты что-нибудь слышал от Мистера Буквы по поводу мальчика?
– Эээ… – я замялся, мысленно радуясь тому, что эта часть истории обошла дотошного мистера О. – Нет.
– Тогда это нужно согласовать. Он же хотел отобразить историю Германа. Не знаю, впишется ли сюда этот ребенок.
Эндрю отмахнулся, всем видом показывая, кто здесь является настоящим профессионалом:
– Впишется. Без него некому давать подсказки.
Рик был больше не в настроении шутить. Он все никак не мог смириться с тем, что к нашему необъятному пулу задач добавилась еще и чертова кукла.
Проектировщик попытался снова:
– Может быть, злой бабке? Ну, ее же тоже достал сынуля?
– Бабка помогать не будет, – Паккард поднял палец вверх, словно собирался провести для нас лекцию. – Она – темная лошадка. Зерно всего сюжета. Именно ей Герман обязан своим состоянием, и всю правду про нее мы узнаем в конце. По задумке вашего заказчика, главный герой – не типичный маньяк-убийца, он – съехавший с катушек, одинокий, но вполне приличный человек. Чтобы история раскрылась, нужно три этапа, понимаете? Тот, кто в центре, та, из-за которой все это началось, и тот, кто является первым пострадавшим.
– Понятно…
Проектировщик больше не мог выдержать потока творческой мысли и, что-то буркнув, вышел из кабинета на перекур. Джия объявила короткий перерыв и спешно последовала за ним. Мы с Эндрю остались в офисе наедине. Я не хотел начинать разговор первым несмотря на то, что меня раздирал интерес. Но сценарист смотрел на меня в упор. Пришлось рискнуть.
– А… Эндрю, – пространно начал я.
– Тебе интересно? – впервые за все время нашего общения улыбнулся он.
Как точно он определил своего самого преданного слушателя! Пожалуй, здесь мы буквально нашли друг друга.
– Да, очень! Знаешь, это ведь мой первый проект в таком формате, – я не врал об обстоятельствах. Только о причинах. – Ну, напрямую с заказчиком.
– Спрашивай, – бородач любезно развел руки, словно я был приглашен на его личное представление.
Вопросов было слишком много. Я не мог сосредоточиться так быстро и поймать самый важный, когда ко мне обращались в лоб.
Посмаковав свое беспокойство с минуту, я все-таки смог начать:
– Ну… Ты знаешь, почему Германа выгнали в отдельный дом? Я читал в интернете, что из-за неадекватного поведения, но такая формулировка ничего не объясняет.
– У него было психическое расстройство, – Эндрю выкладывал подробности с ощутимой инициативностью. – Я постарался отобразить это в сценарии. В то время стигматизация подобного была в порядках нормы.
– Верно, – я кивнул. Этот вопрос был лишь затравкой. Самое сложное было впереди. – Тогда скажи, пожалуйста, а как там оказался этот мальчик?
Мужчина улыбнулся. Он не задумывался над ответом, просто открыто реагировал на мой интерес. Я понимал, что на его увлеченность таким образом реагируют редко, и был рад, что этот диалог нужен нам обоим.
– Какой-то инцидент с его родителями. То ли пропали, то ли уехали и все бросили. Их история не имеет никакого задокументированного завершения. Просто однажды единственный наследник Бодрийяров начал жить со своим дядей.
– Я понял. А про куклу… – но я не успел договорить, как Эндрю меня перебил.
– Куклу я придумал, – сказал он так, словно этот факт имел для него ключевое значение. – В то время было много подобных игрушек. Текстильные, с фарфоровой мордашкой. Просто идеальная пугалка. У нас не перфоманс,[15] а значит, ребенка-актера мы ввести не можем. Использовать просто детский голос из ниоткуда мне не хотелось. Это уже было в «Интернате». Одинаковых концепций я не пишу. Общение через куклу! Вот такого у нас еще не встречалось. И не надо гадать: «А был ли мальчик?». Вот он – тут, общается через игрушку. Вуаля, спросите сами.
Ответ был более, чем исчерпывающим, но у меня оставалась еще одна деталь пазла, которую необходимо было поставить на место.
– Эндрю, а чем закончилась эта история? – я больше не мог выдержать пронзительного взгляда сценариста. Мы говорили лишь об истории, но обстоятельства ее несчастливого конца непонятно почему причиняли мне отнюдь не метафорическую боль. – Я имею ввиду… Куда делся Герман? И что стало с Реймондом?
– Герман покончил с собой на глазах у своей матери и прислуги. Об этом было очень много новостных сводок того времени. Такой скандал в глухой деревушке! А про мальчика я ничего не знаю. Упоминаний о нем не было после смерти дяди. Может быть, его увезли подальше от этого дома, да и все? Кто его знает.
Я почувствовал, как челюсть сжимается так крепко, что в деснах ощущается пульсирующая боль.
– Он… – я сглотнул. – Что именно он сделал?
Я уже знал, но хотел убедиться наверняка.
– Кто? Герман-то? Повесился, – будничным тоном бросил Паккард, отмахиваясь от этого факта как от мухи. – Кстати, а знаешь, почему поместье прозвали МёрМёр на самом деле?
Пространство расплывалось перед глазами. Я не слышал того, о чем говорит Эндрю, не видел, как в офис вернулись Рик и Джия. Внутричерепное давление будто резко снизилось и оставило ощущение зияющей пустоты там, где еще мгновение назад было очень туго.
Художник работал над семейным портретом уже несколько часов. Маленький Рей не мог усидеть на месте, поэтому взрослым приходилось делать перерывы и обращать на него внимание. Малыш то ерзал на стуле от нетерпения, то начинал хныкать, а еще дергал бабушку за юбку и пытался поиграть с дядей. Последнее злило главу семьи больше всего.
– Герман, прекрати его отвлекать! – гаркнул отец.
– Вэл, ему всего четыре, – елейно протянул его брат. – Он не может усидеть так долго. Мы просто играем.
– Я сказал, прекратите оба!
Повышенный тон вводил ребенка в панику. После каждого вскрика отца Реймонд начинал плакать навзрыд. В этот момент так скрупулезно составленная художником, композиция из пяти человек просто распадалась. Приглашенный творец тяжело вздыхал и начинал расставлять взрослых заново. Вновь и вновь этот алгоритм повторялся, и все шло по кругу.
Я наблюдал за ними со стороны, понимая, что зерно их общего семейного взаимодействия просто отсутствовало. Что-то в этих людях было отчаянно не так – разрозненность и холод ощущались на расстоянии, и были видны даже бесплотному свидетелю, коим я и являлся.
– Валериан, прошу, не ругайся, – боязливо проговорила мать. – Рей сразу начинает плакать.
– Мэллори, это не я отвлекаю ребенка от дела.
– Вэл, она права, хватит нам ругаться, ладно? – подначивал отца мой давний сопровождающий, ныне обретший имя. – Видишь, все, я стою спокойно.
– Заткнись, Герман.
Ясность картинки, что вновь представала передо мной, в этот раз поражала. Я все еще видел лишь силуэты, но теперь они были особенно подвижны и могли говорить. Знание имен словно давало мне некую власть над видениями и особенным образом оживляло главные действующие лица.
Сейчас я чувствовал, что был знаком с ними, хоть и не понимал, как это возможно.