Виктор отвлекся на реакцию бокового зрения.
Он с утра совсем не мог узнать местность, а сейчас, в десяти километрах от города, почувствовал что-то зовущее и родное.
— Здесь, за сосняком, наши озера?
— Тут как раз.
— Как они?
— А что, охраняются, — водитель бросил на него хитрый взгляд: — половина береговой полосы ведь дорогими коттеджами застроена, и губернские тут приютились.
Рассказ генерала историей с загадочным исчезновением не ограничился.
В первые дни как немцы напали на СССР и все, начиная со Сталина, находились в оцепенении, объявился вдруг неизвестно откуда пропавший четыре года назад командир московского отряда. Находился он в крайнем волнении и молол несуразицу, за которую сразу попал в психиатрическое отделение местной больницы: говорил, что Тухачевский, и с ним целая группа, свергли и убили товарища Сталина. Что предатели изменили социализму: снова НЭП обещают ввести, и в политике всё меняют — договариваются, вот сейчас, с финской и польской буржуазией о каком-то союзе. Стали спрашивать о деталях, оказалось — «там у них» еще только 37-й год кончается, а его сюда отпустил директор Института, потому что он просился очень и тот его пожалел. А какой здесь у них год, по его мнению? Тот же, отвечает, 1937-й. Следователь НКВД простой вывод сделал: четыре года назад после, хотя и непонятного, но именно побега сотрудников Института, молодой командир отряда испугался неминуемого расстрела, сбежал и где-то отсиживался — у бабы какой-нибудь в погребе. Вероятней всего — сдурел, так как врачи категорически утверждали, это не симуляция, — сдуреешь, конечно, от такой жизни и постоянного страха.
А куда тот делся после сумасшедшего дома, осталось невыясненным.
Когда подъехали к конторе, прокурор, прежде чем войти, позвонил с улицы тому самому помощнику мэра.
Просьба — провести архивный поиск материалов по тому самому Институту. Чиновник удивился сначала, но когда Виктор добавил, что «за это ему зачтется», похоже — обрадовало; оно и понятно — не на своих доносить.
Поднявшись к себе, прокурор подписал три бумаги прямо в приемной и велел Наде подготовить постановление о выдаче трупа местному отделению Патриархии для отпевания и похорон — те обратились с просьбой еще до его приезда.
— И Владимир к вам просится, уже надоел.
— Пригласи.
— Здравствуй, Володь, как дела?
— А вы как в губернию съездили?
— Хорошо. Обращаться велел без стесненья к нему или, по мелочи если, к помощнику. Занимательно очень поговорили, расскажу потом кой-какие детали. Что в папочке у тебя?
— Это я на всякий случай. На словах будет короче.
— Давай на словах.
— По дьякону информация небезынтересная.
— Выкладывай.
— Парень толковый, учился в семинарии на четыре-пять. Никаких нарушений внутренней семинарской дисциплины.
— Благонравный?
— Именно так в факсе и сказано. Только у этого «благонравного» отец рецидивист. Три отсидки, все за кражи со взломом.
— Где батя сейчас?
— По постоянному месту жительства, во Владимирской области.
— И не отлучался?
— Пока проверяют.
— М-да…
— Следующая информация. Китайский ресторан у нас в городе один. Помните, вы спрашивали? — прокурор кивнул. — А вот охранник оттуда догнал меня в переулке — хочет сообщить, конфиденциально, важную для нас информацию. Встречаюсь с ним вечером.
Прокурор не успел отреагировать — селектор пикнул, Надя быстро проговорила:
— Вас Игорь Петрович срочно просит. Соединяю?
Голос полковника зазвучал в трубке:
— Здравствуй, Виктор. Сообщение интересное поступило. Квартиру убитого священника, похоже что, «навещали». Родственница приехала, завещание у нее на наследство — мой заместитель выдал ключи от квартиры. А полчаса назад она позвонила — подозрение, дескать, есть. Подъедем? С ней в любом случае надо потолковать.
— По какому адресу?
— А вы заезжайте сперва в Управление, меня захватите.
За короткое по дороге время прокурор только успел спросить у Владимира:
— Настоятель храма ничего не говорил о личных ценностях покойного, может, у него дома тоже что-то старинное находилось?
— Думаю, он дома у того просто не был.
— Почему так думаешь?
— Сам отозвался о покойном, как о нелюдиме. Сказал, они мало общались, и только по рабочим вопросам.
— Рабочим?
— Ну как их еще назвать, по производственным.
Полковник поджидал их на краю тротуара.
Поместился на заднем сиденье с Виктором рядом, сообщил водителю адрес и недовольно выдохнул:
— Совпаденьице, а?
— А почему нет, Игорь Петрович? — Володя развернулся к ним с переднего сиденья. — Мелких воров в городе куча, узнали, что хозяин погиб, и сунулись на удачу.
— Спасибо за идею, мы б до такой не додумались.
— Э, извините.
Пятиэтажный дом старой кирпичной постройки, у ближнего подъезда машина милиции.
Вышли.
Полковник, поискав по карманам, вынул бумажку и стал набирать код.
Отсутствие домофона подтверждало несклонность священника к широким общениям.
Поднялись на второй этаж.
На площадке три квартирные двери, срединная приоткрыта внутрь, и в проеме виден присевший на корточки человек с направленным фонариком на замок — вывинченный, торчащий наполовину наружу.
Увидев появившихся, встал:
— Здравия желаю, товарищи начальники. Могу кое-что сообщить.
— Сообщи, — дружелюбно согласился полковник.
— Замок не взламывали.
— Отмычка?
— И не отмычка.
— То есть?
— То есть — родные ключи.
— Хм… или кто-то когда-то сделал с них слепок. А почему не отмычка? — полковник сам же и предложил: — Никаких царапин?
— Ни малейших.
Сотрудник хотел что-то добавить, но начальник, отмахнувшись, обратился к коллегам:
— Этот специалист промаха не дает. Установи на место замок, и ты свободен.
Женский голос пригласил их войти, Владимир, пропустив старших, услышал еще один, только не человеческий — собака рыкнула пару раз из-за соседней двери, и судя по басам, очень немаленькая.
Коридор прямо от входной двери вел на кухню, слева — жилая комната, у ближней длинной ее стороны — кресло с торшером и диван-кровать, вдоль дальней — открытый книжный стеллаж, у окна письменный стол. У входа в углу небольшая икона с лампадой под ней, сейчас не горящей.
Женщина лет сорока, приятной внешности предлагает им сесть, где удобно, полковник сразу выбирает неширокий диван.
На письменном столе у окна листы бумаги, две книги, ручка, ноутбук в прозрачном чехле.
— Расскажите, прежде всего, что пропало, — предлагает полковник.
— Из вещей его вроде бы всё на месте. Деньги в ящике тумбочном — две тысячи рублей — не тронуты. Там же сберкнижка.
Она смутилась, оттого что два крупных чина переглянулись, и спешно начала объяснять:
— Большой бокал, он оказался разбитым — на кухне в ведре для мусора, а стоял здесь — на средней полке книжного стеллажа. Это венецианское стекло, понимаете, семнадцатый век, — она приостановилась, заметив у всех напряжение в лицах… и сосредоточилась для новой попытки: — Я скоро заметила, что нет венецианского бокала, который всегда стоял здесь, — она шагнула к стеллажу и показала рукой, — вот здесь посередине полки. В нем был цветок гвоздики, искусственный, но очень хорошего качества, — и снова заторопилась, — понимаете, эта деталь имеет значение…
— Вы не-е спешите, — замедляя слова, проговорил полковник, — у нас время есть, — и добавил, стараясь создать «атмосферу»: — Прокуратура, стекло антикварное с искусственным цветком, врубились?
И кивнул женщине продолжать.
— Я удивилась, что нет на месте, потом на кухне в ведре вижу ножку цветка и сверток бумажный, а в нем — бокал. Часть стенки отбита, но эту часть можно поставить на место — средства склейки стекла сейчас имеются замечательные, в общем, легко все привести к первоначальному виду — почти незаметно.
— А дорогая вещь? — спросил прокурор.
— Не дешевая, даже с таким изъяном. Но главное — эта вещь связывает многие семейные поколения. Один из предков брата, а столько же он и мой предок, привез бокал из Европы, где был в составе дипломатической миссии в 80-х годах семнадцатого века, когда царевна Софья с Голициным пытались развивать связи с Западом. Понимаете, — она для убедительности повысила голос, — выкинуть такое в мусорное ведро невозможно!
С одной стороны, аргумент прозвучал убедительно, с другой — Владимир понял по лицам, начальники подумали примерно как он: да мало ли что случается, возможно вполне, и не было никакого вора в квартире, а так — выкинул хозяин разбитую вещь от досады.
— Скажите, — полковник показал на икону в углу, — она ценность для коллекционеров имеет?
Женщина ответила, что имеет, хотя икона не очень старая — лет двести.
Прокурор, меж тем, подошел к книжному стеллажу.
— Вы в каком родстве?
— Троюродные.
— А кто-то еще из родственников у него есть?
— Никого.
— Вот здесь, примерно, помещался бокал?
— Да.
Прокурор покивал головой… и начал вглядываться в верхний край книжных корешков.
— За книгами или в них ваш брат ничего не мог прятать?
Женщина пришла в легкое замешательство… потом замотала головой:
— Нет, зачем прятать, сейчас ячейки есть в банках. И что такого он прятать мог? — видно было, даже немного расстроилась, оттого что ее родственника заподозрили в чем-то сомнительном.
Часы на стене негромким ударом отметили половину третьего, напомнив про время обеда; по взгляду полковника судя, мысль ему пришла именно эта.
«Уместно как раз пригласить Игоря Петровича на ответный обед, — решил прокурор, — и заодно Володю. А после надо посетить церковь у Черного леса, с вызовом туда настоятеля для экспертизы псковской иконы».
Еще он подумал о квартирных ключах, которые, согласно протоколу, лежали в ящике стола в церковном кабинете священника…
Женщина за его спиной говорила про покойного: что воспитывала будущего священника бабушка, очень религиозная, и образованная тоже очень, дворянского происхождения.