Хозяин любезно вышел их проводить.
— Вы допоздна работаете?
— Двенадцать-час, — сверкнули белые зубы, лицо озарила радость. — Для дорогих гостей всю ночь будем работать, — руки, вперед-вверх ладонями, показали — к ним это прежде всего относится.
— В ночь, когда убили священника, ничего подозрительного не заметили?
Голова горестно покачалась, и произошел сбой в русской грамматике:
— Такой печальный событие.
Водитель с машиной отпущен был на обед, Игорь Петрович отправился по недалекой дистанции пешком к себе в Управление, а «прокуратура» двинула к церкви.
И когда вышли на шоссе, она, открывшись всем видом, потянула к себе. Похожая очень на знаменитую Покрова на Нерли… и не похожая: та благодатно-радостное несет, а эта — потерю, словно девушка в белом с опущенным взором и руками повисшими от глубокой печали.
— А кто архитектор?
— Не знаю. У настоятеля собора спросим. Можно ему звонить, чтоб приехал?
— Звони.
Какая-то группка людей внутри церковного палисада.
Человек в рясе среди них.
Скоро стало понятно — молитвенный процесс идет под открытым небом.
Явилось ощущение неделикатности, оттого что помешают своим появлением, сам собою замедлился шаг.
Однако человек в рясе, заметив их, быстро перекрестился и поспешил к декоративному заборчику.
Ожидая, отворил для гостей небольшую калитку.
Коротко, с небольшим поклоном, назвался:
— Дьякон.
Худоватый, довольно высокий парень; прокурор, протянув ему руку, отрекомендовал себя по всей форме.
Руку с поспешной вежливостью пожали.
У стены церкви, рядом с входом, стояло, кучкой, с десяток пожилых женщин, прокурор поздоровался сразу со всеми и извинился, что по служебной необходимости вторглись.
Его помощник, тем временем, снял печать и отпер входную дверь.
Прежде чем войти, Виктор осмотрел ее — стальная, с внешней стороны покрыта узорчато обработанным деревом, замыкается на два глубоких штыря — проникнуть со взломом практически невозможно.
Внутри много света, глазам привыкать не надо.
Здесь вот, недалеко от входа — вспомнилась фотография — лежало тело священника.
Первое впечатление от дьякона — парень немного волнуется, но это не похоже на страх.
— С вас показания уже снимали, однако нам часто приходится повторять вопросы.
Молодой человек сделал в ответ легкий поклон.
— Где тут, Володь, та новгородская?
— Псковская, Виктор Сергеевич, вон, справа от вас.
— Псковская, виноват, — пройдя с десяток шагов, он указал рукой на икону: — Вам известно, что это работа двенадцатого века? Не менее ценная, чем иконы, на которые покушались.
Молодой человек вздрогнул и замер, глядя на небольшое в темных красках изображенье.
И у Виктора колыхнулось внутри: вот история перед ним, множества поколений русских людей, которые приходили, молились на этот лик, их глаза упирались сюда, и от каждых, хотя в ничтожной малости, сохранилась печать — губы шептали просьбу, благодарность, заветное что-то, глаза передавали их образу — этот образ знает про все, про всю жизнь Руси, и владея огромным, смотрит, кажется, равнодушно на их жалкий кусочек времени — жалкий и короткостью своей и всем прочим.
Дьякон перекрестился с поклоном.
— А вы не знали, что она за икона?
— Не ведал.
— Если я правильно понял, батюшка покойный рассказал вам про две ценные ярославские иконы, — он поддержал стиль собеседника, — но не поведал про эту?
Молодой человек поднес руку ко рту и кашлянул.
— Не так, несколько.
— А как именно?
— Батюшка мне ничего не рассказывал об иконах.
Голосом громче, чем нужно, вмешался Владимир:
— Вы ж сами мне говорили: вон те две иконы — старые ярославские, большой рыночной стоимости.
— Про «рыночную» я, извиняюсь, вообще не говорил. И вы меня неправильно поняли, я лишь слышал, как батюшка указывал на них в беседе с другим человеком.
Прокурор показал глазами помощнику, что надо спокойнее, и спросил:
— Какому человеку?
— Журналистка здешняя. А я рядом при их разговоре стоял.
Сзади быстро заговорил женский голос:
— Газетчица наша к нему приезжала. Я как раз в церковь шла, а она на машине. Машину поставила и прямо за мною в церковь.
Прокурор повернулся — люди тихо просачивались внутрь, крестились и кланялись на иконы, а перед ним стояла средних лет, энергичного вида, тетка.
— Вот к батюшке, значит, — поспешила та, — газетчица подошла, а об чем говорили, я не слыхала.
— Спасибо, — он перевел взгляд на дьякона, но потом снова на тетку: — Что за газетчица?
— Да как же, вот, что не вечер.
— «Еще не вечер»?
Смешливая оказалась, ошибка ее позабавила:
— А всегда путаю. Читаю эту газету, а название путаю. Я на следующий день покупаю, из остатков за три рубля отдают, — и снова обрадовалась: — Мне новости-то не к спеху.
— Газетчица та как по фамилии? — спросил Владимир. — Не Шестова?
— Она самая!
И дьякон подтвердил:
— Сначала я ее встретил, представилась как главный редактор.
— Спасибо, — прокурор поблагодарил женщину с кивком и интонацией «до свидания» и снова повернулся к дьякону.
— Значит, вы присутствовали при разговоре.
— Не до конца. Разговор, собственно, меня не касался. Я скоро и отошел по делам.
— Перескажите, что успели услышать.
— М-м… представилась, сказала, что ей очень нравится в церкви, и наш иконостас, — молодой человек сложил у пояса руки, сосредоточился, стараясь воспроизвести всю последовательность: — Тут батюшка сообщил про ярославские иконы, что смотрят почти на нее. Да, и что рад будет видеть ее своей прихожанкой. А она стала говорить про какой-то круглый стул у них в газете, я, отходя, услыхал: «физическая и религиозная картины мира».
— Больше ничего?
— Более, при мне, ничего.
— Ладно, проводите теперь, пожалуйста, нас в его кабинет.
Дьякон показал рукой пройти к другой стороне церкви, а Владимир, покосившись на прихожан, решил принять свои меры:
— Граждане! В ближайшие дни мы выдадим разрешение на дальнейшую работу церкви, а сейчас всех попрошу. Нам нужно произвести дополнительный осмотр.
Люди послушно задвигались, оборачиваясь перед выходом и крестясь.
Прокурор показал головой в ту сторону:
— Кто-то мог слышать разговор о ценных иконах?
— Полагаю, никто.
— И сами вы никому не сказывали?
Молодой человек недоуменно приподнял брови.
— Понятно, — заключил прокурор, — не сказывали.
— И некому, — не жалобно прозвучало, а просто как факт.
Пошли куда-то вглубь-вбок, окунувшись в полумрак на секунду… дьякон открыл дверь в небольшое светлое помещение — метров десять квадратных всего.
Диванчик узкий вдоль стены с валиком для головы.
У входа в углу вешалка с несколькими священническими облачениями.
Дальше небольшой письменный стол, стул перед ним… на столе толстый «Молитвенник», сброшюрованные листы с надписью «Расписание служб», дешевенькие часы-будильник в пластмассовом корпусе и тефлоновый нагреватель справа на самом углу.
У стола сбоку три выдвижных ящика.
Прокурор подошел, потянул ручку верхнего и увидел незначительное содержимое: стопка чистых листов бумаги, две гелиевые ручки, коробка со скрепками, линейка, с ластиком карандаш.
И еще, стало быть, здесь лежали ключи.
Он посмотрел на Владимира, оставшегося стоять у порога, и показал пальцем внутрь ящика.
Тот, поняв в чем дело, кивнул.
Во втором ящике… чайные принадлежности… и еще две круглые батарейки, но не пальчиковые, а потолще.
Он протянул одну из них в сторону дьякона:
— А вот это к чему?
— Хм, к фонарику, надо полагать. Он ведь поздно иногда домой возвращался.
Третий — последний — ящик двинулся очень легко, показался сначала пустым, и почти так, если не считать тонкой брошюры с надписью на обложке «Лунный календарь».
Сразу последовал от дьякона комментарий:
— Для исчисления дат некоторых праздников используют Лунный календарь. Хотя…
Однако в ответ на вопросительный взгляд продолжение не последовало.
— Нет, ничего.
Только сейчас Виктор заметил на коврике у стены прикрытые материей вроде как — небольшие доски; проследивший за взглядом дьякон спешно проговорил:
— Иконы те самые, что воры не унесли.
— А почему вы назад не поставили?
— Затруднительно. У них сзади зацеп, чтобы, значит, навешивать на шуруп. Для этого надо снять сначала те, что сверху над ними. У меня времени не было. Да и разрешения вашего.
— Снимите материю, мне надо осмотреть.
Владимир подумал, шеф хочет взглянуть просто из любопытства, и удивился, когда тот, просидев с полминуты на корточках, велел дьякону дать ему из ящика линейку, а самому Владимиру сесть за стол и записывать.
Через минуту усидчивой работы с линейкой шеф продиктовал первую цифру, и скоро — вторую и третью.
Тут стало понятно, в чем именно дело, и сразу досадно — замеров следов на планках выломанных икон они не произвели, хотя надлежало не только замерить, но и сфотографировать. Эх, стыд-то.
С другой иконой шеф дольше возился.
И с напряжением, от чего стало слышно его дыхание.
Закончив, поднялся, размял слегка ноги и вдруг спросил дьякона по-учительски строго:
— Вы почему в семинарии полный курс не прошли?
Тот кашлянул сначала, и заговорил, заметно нервничая, хрипловатым голосом:
— В семействе, значит, нашем ладно не всё. Отец на стороне живет, когда не в тюрьме.
— То есть материальная помощь близким нужна?
— Нужна. Мать, брат-сестра — школьники, старая бабка.
— Бедновато живут?
— Куда уж…
Прокурор бросил на парня сочувственный взгляд, тот завершил объяснение:
— Я им житье немного поправлю, брат тоже в семинарию пойдет, тогда учебу непременно продолжу.
— Вот и славно, — поощрил прокурор.
Владимир тоже собрался рассмотреть следы на планках икон.