В больнице она поняла, что решение провести сегодняшний день как обычный было правильным — она механически выполняла свои обязанности, и привычная больничная рутина вытеснила возможные сомнения и переживания. О том, что случится вечером, Лина не думала. Она давно жила с осознанием своего предназначения — стать однажды орудием возмездия и принести себя в жертву — и шла навстречу своей трагедии спокойно, как герой древнегреческого мифа, понимающий и принимающий неотвратимость рока.
Его привезли, когда она уже заканчивала дежурство. Увидев, что в отделении началась суета, Лина поинтересовалась у коллеги: что там?
Доктор, тот самый, который как-то спросил ее, почему она не получила диплом, коротко, на ходу, ответил: «Шестилетнего пацана сбила машина. Травмы у парня такие, что разве что чудо поможет. Ну, ты понимаешь!»
Формально ее смена закончилась, и она могла идти. Могла… Минута на принятие решения. Зачастую самые важные решения в нашей жизни принимаются именно так — на семь вдохов.
Узнав, что она хочет остаться и ассистировать на операции, доктор кивнул.
Они сделали все, что могли. Но иногда этого бывает недостаточно, вот разве что случится чудо. Но в этот раз на него, похоже, никто не надеялся.
— Если доживет до утра — будет жить, — вздохнул доктор, когда ребенка увезли в палату реанимации. Но все понимали, что с такой черепно-мозговой травмой и с такими внутренними повреждениями, шансов у мальчика немного.
— Бедные родители, — никому, как бы в пустоту, сказала Лина.
— Да говорят, у него никого нет. Пацан сам по себе, — откликнулась ее коллега-медсестра.
— Как это? Разве может так быть, что шестилетний ребенок — сам по себе? — удивилась Лина.
— Полицейские сказали, что его мать умерла два года назад и что ребенок сейчас живет с отцом, — пояснила медсестра. — Папаша там — конченый алкаш. Его хотели лишить родительских прав, да не успели. Пацан рос, как трава под забором. Он и на велосипеде мчался как бешеный, говорят, неожиданно выскочил из-за угла на дорогу, так что водитель, может, и не виноват был. Ну, полиция разберется.
«Разберется, — про себя повторила Лина, — знаем, как они разбираются». Она вздохнула — обычно она старалась не погружаться в истории пациентов, не вовлекаться эмоционально в их несчастья, жизненные обстоятельства. Не из-за черствости и равнодушия, скорее, потому что у нее не было ни сил, ни времени отвлекаться на что-то другое, кроме своей единственной цели. Но тут был другой, особенный случай.
Ей давно пора было идти. На город опускался вечер, кофейня скоро закрывалась, и рок вел героя греческой трагедии к закономерному трагическому финалу.
«Ты ничем не поможешь этому мальчику, — повторила себе Лина, — скорее всего, он умрет сегодня ночью, и с этим ничего не поделаешь». Но сама мысль о том, что этот ребенок, если ему действительно суждено умереть этой ночью, будет умирать вот так — в полном одиночестве, никому не нужный, также как при жизни он был никому не нужен, казалась ей невыносимой. В какой-то миг чаша весов сомнений покачнулась (возможно, ее перевесила легчайшая пушинка). Как бы там ни было, Лина пошла к палате, где лежал мальчик.
Она сидела у его кровати и держала ребенка за руку. Ей казалось, что пока она рядом — он не умрет. Она словно переливала в него свои жизненные силы.
Белая ночь протянулась над городом. Лина не знала, сколько часов она так сидит. Она ничего не знала об этом мальчике, кроме того, что его зовут Лёня и что ему шесть лет.
— Какого цвета у тебя глаза? — спросила Лина. — Что ты любишь? О чем мечтаешь?
Странное занятие: сидеть рядом с чужим ребенком и не давать ему уйти — держать за руку. Впрочем, ее мама говорила, что чужих детей не бывает. Сколько Лина себя помнит — в их доме всегда было много детей. Мама опекала и угощала друзей Павлика и соседских ребятишек, подкармливала всех собак и кошек в округе. Мама… Всегда, когда Лина вспоминала о ней, ее сердце сжималось.
Длинная белая ночь рассеивала молочный свет, в котором стали проступать любимые лица и — вот это хуже всего — давние кошмары. «Так, оставить эмоции, только не сейчас. Потом, поплакать можно будет потом, когда все закончится». Она чуть сильнее сжала худенькую детскую руку. Шестилетний Лёня был сейчас где-то далеко, и она не знала, как помочь ему вернуться. Она вдруг вспомнила, каким Павлик был в этом возрасте — смешной, непоседливый. «Павлик — тридцать три несчастья» — говорила про него мама. Он действительно был озорником — то сиганет с крыши сарая, то ввяжется в драку. А у этого мальчика какой характер?
— Эй, не уходи, — попросила Лина. — Этот мир — сволочное место, но ты еще и пожить не успел! Так что, парень, держись, давай, держись. Цепляйся за свою маленькую жизнь.
Что человеческая жизнь — хрупкая, Лина знала. Это только кажется, что ты прочно привязан к этой земле толстенными канатами, кровеносными артериями, любовью близких. На самом деле ничего подобного — ветер дунет чуть сильнее, и жизнь твоя — тоненькая ниточка воздушного шарика — оборвется. Шарик рванет вверх, и ничто — никакая любовь и слезы близких — его не остановит.
Пацан все решал — куда ему. Остаться здесь или рвануть туда, в неизвестное. Металась душа…
«Если он выживет этой ночью — будет жить!» — сказал врач. И Лина повторяла как заклинание — надо продержаться до рассвета.
В белую ночь рассвет приходит незамеченным, но Лина его почувствовала, просто что-то разрядилось в самом воздухе, словно вот сейчас был преодолен какой-то важный рубеж, разделяющий тьму (ведь даже самая белая ночь — темна) и свет.
Утро наступило. И детская рука, которую Лина по-прежнему держала в своей, была тепла. Мальчик выжил.
В палату опять заглянул доктор, оперировавший ребенка. Ночью он приходил несколько раз, молча, ни о чем не спрашивая Лину, проверял своего безнадежного пациента и уходил. Он заговорил с Линой только сейчас.
— Вы так здесь и сидели? Что вы, идите домой!
Лина промолчала.
Доктор внимательно посмотрел на нее. Может быть, он что-то такое понял, потому что вдруг мягко сказал:
— Идите. Ему лучше. Он выживет.
Пошатываясь от усталости, Лина прошла по тихому больничному коридору. В сестринской она заварила себе дешевый растворимый кофе, подошла с чашкой к окну. Долго стояла, не сделав ни глотка.
Город просыпался. Медицинский центр оживал — мелькали машины скорой помощи, в ближайшую поликлинику потянулись больные, на солнышке щурились местные кошки. Кофе в ее чашке совсем остыл. Она вылила его в раковину, помыла чашку, сменила халат на привычные джинсы с футболкой и вышла из больницы.
Лина понимала, что этой ночью судьба ненадолго дала ей временную отсрочку. Однако, по сути, для нее ничего не изменилось и она по-прежнему стоит на краю бездны.
КНИГА 1. ЧАСТЬ 1. ГЛАВА 6
ГЛАВА 6
ДЕНЬ ЗА ДНЕМ
В чем измеряется время?
В бессчетном количестве чашек свежесваренного, крепчайшего эспрессо, в белых ночах, что долго висят над городом молочным туманом, а потом постепенно отступают, в июле, пришедшем на смену июню? В тех дорогих сердцу мгновениях и впечатлениях, что мы стараемся сохранить на пленке памяти или в том успокоении, которое вдруг, может быть, как награду, кто-то дает тебе после сильных разочарований?
Теона чувствовала, что с течением времени она постепенно стала успокаиваться, горечь несбывшейся любви уже не казалась ей такой всепоглощающе горькой, а то, что прежде представлялось настоящим горем, заслонившим весь горизонт, все вернее съеживалось в масштабах, превращаясь в разочарование и обиду, с которыми все же можно было смириться. Она потихоньку привыкала к этому странному городу и к своей новой жизни. Теона пыталась находить радость в каждом дне, и город благоволил ей и посылал такие радости. В доме, где она жила, обнаружился выход на крышу, и Теона полюбила выходить на нее ранним утром и встречать рассвет. Внизу блестела река, вдали виднелся шпиль собора, и крыша старого петербургского дома была лучшей точкой обзора и местом для медитаций и мечтаний. Теоне нравились разноцветье городских крыш и отмеченные патиной времени здания, нравилось, как солнце золотит купола собора или что дождь намочил гривы львам вон на том мосту. Ей было интересно читать знаки, что посылал и заставлял разгадывать этот город, и очень нравилось чувствовать себя здесь своей. Она стала чаще улыбаться, что, наверное, располагало к ней окружающих. С ней теперь куда чаще стали заговаривать посетители кофейни или просто прохожие на улице.
У нее складывалась своя система примет и знаков; к примеру, Теона знала, что ежели она встретит и покормит с утра вальяжного черного кота, живущего в ее дворе — день будет приятным. Или, скажем, недавно Мария научила ее считать ангелов на прогулке (ведь в этом городе их больше, чем где бы то ни было, можно провести целый день, гуляя по городу и считая ангелов!), и, если Теоне на пути встречалось больше трех, это означало что-то хорошее.
Теона привыкала не только к городу, но и к кофейне «Экипаж». Она даже стала находить радость в том, чтобы пропустить чашечку-другую кофе в течение дня. Тем более что Леша заботливо накачивал ее своими экспериментальными кофейными напитками, дегустируя на ней новые рецепты.
Вот и сегодняшним утром, еще до открытия кофейни, Леша уже приготовил для нее что-то новенькое.
Взяв чашку из его рук, Теона улыбнулась. Леша всегда рисовал для нее узоры на пенке — яблоко или цветок, но сегодня на белой нежной пенке он изобразил смайлик.
— Кофе романо, — важно сказал Леша, — или кофе по-римски.
Теона сделала глоток и благосклонно кивнула:
— Очень вкусный и крепкий! Такое ощущение, что я только теперь начала просыпаться!
— Сейчас проснешься, — пообещал Леша, — там лимон, черный перец, мускатный орех, и еще я добавил чуток медка.
Теона только было хотела поблагодарить его за заботу, но тут Леша невозмутимо добавил:
— После этого и соображать будешь получше!