Значит, нужно ждать. Ладно, она ждала уже так долго — целую ледяную вечность, что сможет еще немного или много — сколько понадобится. Придется начать все сначала, с белого листа. Это как в настольных играх из ее детства, в которые они с Павликом любили играть — бросаешь фишку, продвигаешься на несколько ходов вперед, радуясь, что заветная цель и победа близко, и вдруг раз — выпавший кубик показывает, что тебе нужно вернуться назад, в самое начало. Твой результат обнулился, ты снова на старте и надо начинать все заново.
Лина вздохнула и сделала вид, что смутилась.
— Прости, Данила, знаешь, бывает, что я от волнения веду себя глупо. Просто… Просто ты мне понравился.
Она коснулась его руки и как будто нежно и робко переплела их пальцы. Он напрягся, но руки не отнял.
— Ты мне тоже нравишься, — спокойно сказал Данила. — Но я не люблю спешить. Все должно идти своим чередом, я считаю.
Лина внутренне усмехнулась: а ты серьезный парень, Данила Суворов. Молодец. Какой же ты, мать твою, молодец.
— Конечно, ты прав, — улыбнулась белая овечка Марина.
Все то время, что они гуляли по Саду, он пристально за ней наблюдал, подмечая мельчайшие детали, запоминая все, что она рассказывала о себе. Впрочем, говорила она скупо, словно бы стараясь не сказать лишнего. Однако же он заметил, что его спутница умна и прекрасно образована.
Мимоходом Марина сообщила, что знает несколько иностранных языков, и они даже перекинулись парой фраз на французском и английском, которые Данила сумел выучить за годы своих зарубежных поездок. Она упомянула, что играет на фортепиано и что когда-то училась в художественной школе. Но когда он спросил ее, кто она по профессии — девушка отмахнулась и не стала вдаваться в подробности. И было еще кое-что, его удивившее. Они заговорили о Петербурге, о расхожих стереотипах, связанных с городом, о том, что Петербург считают городом мертвых, и Марина вздохнула:
— А что мертвые? Они всегда рядом с нами.
Данила улыбнулся — будь он чувствительной барышней, то счел бы, что фраза эта прозвучала, пожалуй, зловеще.
У нее был странный, обволакивающий парфюм, который длинным шлейфом тянулся за ней по осенним аллеям. Данила чувствовал его как нечто плотное и осязаемое.
Сгущающиеся осенние сумерки, красивая незнакомка в черном платье, звуки джаза — странное приключение. В Марине было что-то и отталкивающее, и невообразимо привлекательное. И когда она — сама! — вдруг прильнула к нему, впилась в его губы с такой страстью, как будто это последний поцелуй в ее жизни, он растерялся. Глупая ситуация — не отталкивать же ее, черт побери. В конце концов, чего хочет женщина, того хочет Бог. В этом смысле фотограф Суворов был истинным джентльменом. Он был джентльменом и во всех прочих смыслах, поэтому, когда она недвусмысленно предложила ему поехать к нему домой, он честно сказал ей, что не любит такой быстрой езды и что надо бы сбавить обороты.
Все происходящее было настолько странно, что он уже решительно ничего не понимал. Вот только что они говорили о литературе, о джазе, и вдруг она повела себя как проститутка — поцелуи, намеки, просьба пригласить ее в квартиру! Однако при этом на проститутку она никак не похожа. Кроме всего прочего он заметил, что она явно расстроилась, когда он отверг ее притязания. Будто бы ей было очень нужно, чтобы он согласился и привел ее в квартиру Ивана. Он молчал, словно отгородившись от нее нарисованной в воздухе ментальной разграничительной линией.
Марина нежно коснулась его шеи, и он поразился, какая у нее холодная рука. Она, очевидно, продрогла в своем красивом вечернем платье (сегодняшний прохладный вечер предполагал верхнюю одежду, а Марина, хоть и была одета элегантно, но не по сезону). Он спросил ее: не холодно ли ей, а она как будто даже удивилась — холодно? Нет-нет! Словно бы она вообще не испытывала элементарные человеческие реакции типа холода.
Летний сад закрывался.
Они вышли в ночной город и пешком дошли до того самого места, где расстались накануне; остановились возле дома, который Марина вчера назвала своим. На сей раз Данила решил сделать вид, что уходит, а после спрятаться в укромном месте и подождать, чтобы убедиться в том, что она действительно живет здесь. Они простились, договорившись на следующий день встретиться снова.
Марина улыбнулась ему на прощание, застенчиво, нежно, и шагнула в арку дома. Данила перешел улицу и заскочил в маленький магазинчик на противоположной стороне, откуда хорошо просматривалась арка, в которой недавно скрылась девушка. Через некоторое время у дома остановилось такси, из арки показалась Марина. Она села в машину, и такси умчалось.
«Ясно, стало быть, все, как я думал, — она не живет здесь. Это была очередная ложь», — усмехнулся Данила. Откуда она вообще такая взялась?!
Он вдруг вспомнил, как в детстве они с пацанами любили рассказывать друг другу страшилку о девушке с кладбища. Вот парень знакомится с девушкой, провожает ее, а она просит проводить ее до кладбища. Они доходят до кладбищенской ограды, и она исчезает за кладбищенскими воротами. Бинго — она там живет! М-да… А что — эта бледная красавица Марина вполне может быть да хоть с кладбища!
Что она там врала про то, что жила в его квартире когда-то? Может, и жила, лет сто назад!
Его телефон затренькал — ему звонили из Географического общества, приглашая принять участие в осенней экспедиции на Север. Фотографировать Север Данила любил, а посему при ином раскладе он непременно бы согласился поехать, однако теперь отказался от поездки. Он остается в Петербурге. На эту осень у него другие планы — надо поиграть с Мариной (или как там ее зовут на самом деле) в игру, правил которых он пока не знает.
Он вдруг вспомнил обжигающее тепло этой женщины, вкус ее губ — что ж, надо признать, что эта игра его возбуждала и уж точно вызывала желание дойти до финала.
Манана изумленно смотрела на разложенные перед ней предметы. Особенное впечатление на нее произвела картина с попугаем.
— Ты нашла клад? В этой квартире? — выдохнула Манана. — Девочка моя, да какой же это клад? Клад — это изумруды, золото или как их… яйца Фаберже!
— Вот и я о том же! — вставил Леша. — Я ей говорил — барахло какое-то нашли, отдать его обратно домовику с барабашкой!
— Любители золота и яиц Фаберже, а давайте вы оставите свои ценные комментарии при себе, — не сдержалась Теона. — Раз уж нашли — будем разбираться с тем, что имеем. Значит, Нана, ты считаешь, что хозяева квартиры не будут претендовать на эту находку?
— Нет, — покачала головой Манана. — Ты можешь оставить эти сокровища себе!
— А вдруг хозяева потом схватятся и предъявят претензии? — уточнила Теона.
— Да кто схватится? Когда все по… — Манана запнулась и замолчала.
Теона усмехнулась:
— Самое время поговорить о хозяевах! Итак, чья это квартира?
— Ничья, — вздохнула Манана. — Не о чем говорить.
Она отвернулась, показывая, что разговор закончен, и начала взбивать крем для пирожных.
Теона, державшая на руках свою любимицу Лору, передала кошку Леше: ну-ка подержи! и решительно выдернула миксер из рук тети.
— Я бы все-таки хотела, Нана, чтобы ты нам все рассказала. Квартира не может быть ничьей!
— Хотела бы она! — проворчала Манана. — Любопытные вы больно, как я посмотрю. Иногда чего-то лучше и не знать — тогда спится лучше.
— Рассказывай, я все равно не отстану, — не сдавалась Теона.
— Ну как знаешь! — махнула рукой Манана. — Эту квартиру прошлой осенью купил брат моего Вахтанга — Давид. Дава хороший был человек, наукой занимался. Вахтанг говорил, что его брат — самый умный у них в семье. У них и отец был — известный в Тбилиси профессор…
И Манана с присущим ей темпераментом принялась рассказывать родословную семьи своего мужа вплоть до времен царицы Тамары. Разветвленное и сложносочиненное, как эпос «Махабхарата», повествование о семье родственников Мананы тянулось так долго, что даже кошка Лора на руках у Леши начала зевать.
— Нана, — взмолилась Теона, — давай ближе к делу. Так и что же ваш Давид?
— Ой, хороший человек был, хороший, — подхватила Манана, — ничего плохого про него не скажу! Правда, случилась у него личная трагедия! Вот была у него невеста…
— Да погоди ты с невестой, — не выдержал Леша. — Где этот хороший человек сейчас?
Манана горестно развела руками:
— Так нет его. Умер.
— Как умер? — в один голос воскликнули Леша с Теоной.
— Как люди умирают? — вздохнула Манана. — Сердечный приступ, сердце подвело. В этой квартире на диване он и умер. Диван сейчас на кухне стоит.
— Я на нем сегодня спал, — грустно сказал Леша.
Теона ткнула его в бок:
— Подожди ты! Так что же с квартирой? Этот ваш родственник долго в ней жил?
— Так пожить-то в ней он толком и не успел! Вот ведь как в жизни бывает — хотел человек ремонт сделать, найти себе хорошую женщину, да вот ничего не успел! — запричитала Манана.
— А сейчас кому принадлежит квартира? — уточнила Теона.
Чередуя свой рассказ лирическими отступлениями и причитаниями, Манана поведала, что квартира их умершего родственника переходит теперь по наследству ее мужу, так как других прямых родственников у покойного Давида нет. При этом в права наследования ее муж еще не вступил, поскольку нужно было выждать положенный для вступления в наследство срок.
— Вот теперь полгода истекло, и если другие родственники, о которых мы ничего не знаем, не объявятся, квартира переходит к нам, — пояснила Манана. — Но ты не беспокойся, Тея, живи в ней, сколько захочешь. Хоть всю жизнь!
— А почему ты мне раньше ничего не рассказала? Зачем скрывала? — недоумевала Теона.
Манана пожала плечами:
— Так хозяин квартиры умер незадолго до твоего приезда! Ну что я должна была об этом рассказать? Я подумала, что лучше тебе не знать ничего, потому что вдруг ты покойников боишься?! C каким бы настроением ты жила в этой квартире, если бы знала? Мерещилось бы всякое!