Позже Лина вспоминала тот вечер и неизменно приходила к выводу, что этот звонок послужил неким триггером, спусковым крючком для инфаркта, случившегося у ее матери, и без того пребывавшей в сильнейшем стрессе после смерти сына… Ночью у мамы случился сердечный приступ, приехавшая скорая помощь отвезла ее в больницу.
О смерти мамы Лина узнала утром; в памяти отпечаталось: пустой больничный коридор, печальное лицо реаниматолога, сообщившего ей скорбную весть, и ощущение своего, теперь уже полного сиротства.
После похорон Лину накрыло лавиной горя. Если после смерти брата она держалась ради матери, то теперь все потеряло смысл. Она стремительно погружалась в депрессию. Дима старался поддерживать ее, надеялся, что постепенно она выйдет наружу — к нему, к людям — из своего кокона горя. Он даже нанял ей психотерапевта, который терпеливо беседовал с ней, внушал очевидные правильные вещи, но который был совершенно бессилен ей чем-то помочь. Пожалуй, единственное, что ее еще интересовало — это возмездие. Она считала, что человек, разрушивший ее жизнь, должен быть наказан. И если государственная система не может в этом помочь, значит, она должна взять миссию справедливости на себя.
Когда она однажды поделилась своими мыслями с Димой, тот схватился за голову:
— Ты должна отпустить прошлое, жить настоящим! Нашим настоящим!
Лина вздохнула:
— Но я не могу предать их. Он должен ответить за их смерть. И если ты не можешь мне помочь, значит, я сама пойду до конца.
Дима покачал головой:
— Послушай, мне жаль, что с тобой это случилось! Что с нами такое случилось! Но что ты от меня хочешь? Чтобы я сломал свою жизнь? Сел в тюрьму из-за этой мрази? Ну вот мы живем в такой системе, и нам не дано ее изменить. И я не Дон Кихот, чтобы бороться с ветряными мельницами.
Она молчала — не могла же она в самом деле требовать от него такого самопожертвования.
— А ты и впрямь сильный и ответственный! Молодец! — единственное, что она сказала перед тем, как уйти из его квартиры.
— Извини, что не оправдал твоих надежд! — с горечью бросил Дима.
Больше они не общались. Где-то через полгода она случайно встретила его в центре города. Он шел с девушкой — красивый, такой же сильный и ответственный, настоящий подарок для любой женщины.
И вот так в одночасье она стала (как говорил один философ, определяя жанр «чистой трагедии») непоправимо несчастной. Она понимала, что нужно собрать себя по частям, жить ради какой-то призрачной цели, но не могла. Все чаще у нее случались дни-провалы, когда, проснувшись утром, она понимала, что не сможет встать и пойти в институт, да что там — даже просто подняться, умыться и позавтракать ей сейчас не под силу.
Вскоре она ушла из института; декан долго уговаривал ее остаться — выпускной курс, диплом почти у тебя в кармане, ты будешь отличным врачом, девочка! Но Лина забрала документы — жанр чистой трагедии не подразумевал компромиссов. Она уходила в горе, как в болото.
Два месяца прошли в отчаянии, а потом она нашла в себе силы снова пойти к тому дому. Она поджидала Виктора в его подъезде, сжимая в руках нож.
Когда он появился, она подскочила к нему сзади и замахнулась ножом:
— Будь ты проклят, тварь!
Слишком много горячности и эмоций! Он быстро перехватил ее руку и заставил разжать пальцы. Когда нож выпал, он ударил ее. Она бросилась на него, не помня себя от ярости. Он отшвырнул ее так, что она ударилась головой о стену, и пригрозил, что в следующий раз убьет.
Дома, разглядывая разбитое лицо, Лина подумала, что на эмоциях далеко не уедешь, что для того, чтобы отомстить этому подонку, ей потребуется время, холодная голова и бесстрастное сердце. Месть — это блюдо, которое подают холодным.
Первое, что она сделала — вытравила, выжгла все эмоции и чувства; затем, продав кое-что из дорогих вещей, через своего бывшего одноклассника, имеющего криминальные связи, приобрела пистолет. Три месяца она ходила по выходным в тир, как на работу, и научилась стрелять без промаха. И вот когда она уже почувствовала, что готова исполнить свой приговор, выяснилось, что Виктор пропал. Через все того же одноклассника она раздобыла, заплатив за нее немалую сумму, скудную информацию о Викторе.
Поговаривали, что он недавно попал еще в какую-то мутную историю, что якобы кто-то умер в его квартире от передоза наркотиков и что его отец, поняв, что на сей раз запахло жареным, спешно отправил Виктора за границу. Узнав, что враг скрылся из города, Лина отчаялась. Ее план рассыпался, жизнь лишалась смысла — не успела, не успела.
Несколько лет прошли в тихом отчаянии — работа в больнице, одинокие бессонные ночи в маминой квартире. И все-таки она искала его, продолжала искать. И вот прошлой зимой она узнала, что он вернулся в Россию и осел в Петербурге. Это был решающий момент, которого она ждала несколько лет. За пару дней она собралась, доехала на такси до пригородной станции, где без всяких проверок, досмотров, металлоискателей и рамок (пистолет в сумке!) села в пассажирский поезд и отправилась в Петербург.
КНИГА 1. ЧАСТЬ 3. ГЛАВА 14
ГЛАВА 14
ПО КРАЮ ПОЛЫНЬИ
Петербург — город не маленький, и найти человека в нем не так-то просто, иногда это все равно, что искать иголку в стогу сена. Но она верила в то, что найдет его. Она сняла квартиру, устроилась на работу в больницу и шла по его следу, охотилась, как охотник на дичь — мониторила соцсети, наняла детектива. И в мае она нашла его. Истинно — медленно мелют жернова Господни, но неумолимо.
Теперь она знала его адрес — подонок снимал квартиру в тихом переулке в самом центре Петербурга. В тот майский вечер она шла по городу, замершему перед грозой. В самом воздухе, казалось, застыло какое-то предчувствие бури, катастрофы, было душно, словно этот город набрасывал удавку ей на шею — невозможно дышать.
Итак, она увидела этот дом, рассчитала этаж, определила, где находятся его окна — вот там. Она позвонила в домофон, ей никто не ответил. Оставалось ждать. Что же — она ждала уже очень долго, так что ей теперь часы или дни? В доме напротив она приметила кофейню с вывеской «Экипаж». Лина зашла внутрь и увидела столик у окна с обзором прямо на нужный ей дом. Найти лучший пост наблюдения было невозможно, словно бы эту кофейню кто-то специально разместил здесь и сама судьба помогала ей.
В это окно в тот вечер она и увидела человека, разбившего ее жизнь. В какой-то миг у подъезда остановилась машина, из которой вышел Виктор. Чашка кофе выскользнула у Лины из рук и разбилась. Удивительно, но она не то чтобы узнала его, она каким-то звериным чутьем почувствовала, что это он. За эти годы он сильно изменился, настолько, что Лина была поражена. Что-то странное — сказался распад личности или нездоровый образ жизни, или в этих внешних изменениях сказывалась небесная кара? Как бы там ни было, но факт — был крепкий, плотный парень, а стал иссохшийся, поживший мужик, выглядевший куда старше своих лет; колючий взгляд, желтоватое лицо, словно бы на нем поставили какую-то отметину, печать неблагополучия. «Но может, все проще, никакой мистики?! — подумала Лина. — Просто бухло и наркотики делают свое дело, и у подонка пошаливает печень?»
Итак, теперь она приходила в кофейню как на дежурство. Благодаря своим наблюдениям вскоре она знала распорядок дня Виктора и даже круг его знакомых; знала, что вечером он возвращается примерно в одно и то же время и что по утрам к нему обычно приезжает один курьер, а вечером — другой.
Лина уже наметила день, когда все случится, и знала, как все произойдет — она подкараулит его в подъезде, на лестничной площадке, и на этот раз ее рука не дрогнет, она выстрелит. Что будет с ней потом, не очень ее волновало. Она была готова погибнуть, оказаться в тюрьме, выстрелить в себя, после того как сделает то, что должна.
Но именно в тот день в ее отделение привезли Лёню, и в тот вечер она осталась с ним. Встреча с Лёней сильно на нее повлияла. Все лето она провела в раздумьях — может быть, правильнее будет отступиться, не мстить за мертвых, а остаться с живыми, с тем, кому она нужна — вот с этим несчастным, нуждающимся в ней мальчиком? Миллионы сомнений, бессонные ночи, бесконечный выбор — остаться здесь, в мире живых, или отомстить и уйти к своим любимым мертвым? На какой-то небесной чаше весов чья-то рука взвешивала ее доводы, слезы, яростные протесты, и чаша качалась — туда-сюда, а в какой-то миг легчайшая пушинка качнула небесные весы в сторону необратимых решений. Увидев, что Лёня выздоровел и что в ее присутствии в его жизни уже нет жизненной необходимости, она решила идти по своему пути.
Когда в конце лета, после долгого перерыва, она вновь пришла к тому дому и из окна знакомой ей кофейни увидела Виктора, она поняла, что за это время что-то изменилось. Виктора теперь повсюду сопровождал охранник. Что заставило его нанять охрану — оставалось загадкой. Может, эта мразь интуитивно почувствовала нависшую над ним опасность, может, врагов у него хватало и помимо нее, и что-то заставило его подумать о своей безопасности; как бы там ни было, она поняла одно — теперь подобраться к нему будет не так просто. Она сознавала, что сейчас, когда охранник провожает его до самой квартиры, убить его на улице или в подъезде у нее не получится.
Кроме всего прочего, если раньше ей была безразлична ее собственная судьба после убийства Виктора, то после того, как в ее жизни появился Лёня, она хотела уцелеть — привести приговор в исполнение и скрыться, замести следы. Если после выстрела ей удастся ускользнуть незамеченной, она сможет остаться здесь, среди живых. Задержаться тут еще немного — почему нет? Пока она нужна этому мальчику, она сможет заботиться о нем, и, значит, ее существование будет оправдано. Стало быть, ей надо менять план. Так просто она не сдастся.
И когда к ней в тот вечер подошел незнакомый парень и спросил, почему она смотрит в его окна, она поняла, что ее лучший план сейчас стоит перед ней. Ее новый знакомый был соседом Виктора по лестничной клетке — дверь в дверь, судьба в судьбу, а их окна располагались настолько рядом, что бедняга фотограф всерьез предполагал, что смотрит она именно в его окно.