— Леш, ладно, если тебе это нужно, я попробую, — сказала Теона.
Леша взял ее за руку:
— А запал-то есть?
И тогда в ответ Теона крикнула так, что Соловью-разбойнику у нее бы еще подучиться. Это был такой запал, как у гранаты — громыхнуло так, что стекла задрожали, а Лора свалилась со стула. Леша с Мананой выдохнули — все нормально, эта барышня все сможет.
— Но ты должен мне помочь, — улыбнулась Теона.
Леша с готовностью подтвердил:
— Все что угодно.
Теона села за столик, задумчиво посмотрела в окно, за которым дождик выстукивал песенки. Разве можно придумать историю за пару часов?!
— Мне понадобятся мои куклы. Если ты сходишь ко мне домой и принесешь их, я успею за это время придумать маленькую пьесу.
Леша схватил ключи от квартиры подруги и взял резвый старт. Он уже выскочил из кофейни, когда Теона вспомнила про еще один предмет, который мог ей пригодиться. Она окликнула Лешу.
— Белкин, захвати старое серебряное зеркало, которое мы нашли в тайнике! Оно лежит рядом с куклами!
Леша кивнул и помчался по заливаемой дождем улице.
«Экипаж» в этот вечер напоминал готовящийся к отплытию корабль — он раскачивался от такого количества наполнивших его людей, сиял сотней свечей. Теона и не ожидала, что будет так много зрителей. Пришло много незнакомых гостей, и, конечно, те, кто давно стали своими. В первых рядах сидели Лина с Лорой на руках, рядом с ней Данила, Мария в компании Павла и Бобби, Никита в окружении веселой группы студентов, Манана со своей семьей.
Теона выглядывала в зал, страшно волнуясь. Леша подошел к ней:
— Все будет хорошо! Главное, не забывай про хмелек! И если что — я здесь, рядом.
Никита включил музыку, выбранную Теоной.
Теона вышла в центр зала — черное трико, похожее на те, что носят мимы, темные волосы забраны в пучок, яркая красная помада на смуглом лице и две куклы в руках.
Мини-спектакль Теоны состоял из четырех сцен. В первой, весенней, юная черноволосая Нино знакомится с Георгием, и тот протягивает ей в подарок серебряное зеркало. Во второй повзрослевшая Нино прощается с Георгием, который куда-то уходит, и долго смотрит из окна ему вслед. В третьей, осенней, Нино все так же стоит у окна, ждет кого-то. Ей вручают письмо; прочитав его и поняв, что никто не придет, она отходит от окна. А в финале Нино сидит за столом — волосы у нее теперь белее самой белой зимы. Перед ней на столе зажженная свеча и разломанный гранат в блюде. Нино смотрится в серебряное зеркальце, поправляет свои седые волосы, потом смотрит в сторону окна, которое вдруг распахивается от сильного порыва ветра. Ворвавшийся ветер гасит свечу на столе. Четыре сцены — четыре возраста любви.
Из чего родилась эта миниатюра? Из детства Теоны, ее светлейших, легчайших воспоминаний, из зелени и солнца Тбилиси, из песен, что пели на застольях в старых дворах, из «возраста умудренной печали» ее бабушки и деда, так много вложивших в свою обожаемую внучку, из первой, нескладной, но такой искренней любви девочки Теоны, из разочарования, ревности и боли и понимания того, что надо отпустить — отдать, как бы ни было трудно, и из последующего утешения. Коротенький спектакль, длиною всего-то в пятнадцать минут, но в эти минуты вместилась вся жизнь.
В финале к Теоне подошла Лина и подарила ей огромный букет желтых хризантем.
Теона зашла в свое закулисье, в подсобку кофейни, и перевела дух. Что ж — кажется, все прошло неплохо. В подсобку забежал взволнованный Леша, у него были подозрительно влажные глаза.
— Я понял, — забормотал Леша, — он умер, да? А она переживала. А потом и она умерла? В общем, все умерли, да?
— Ты очень понятливый, Белкин! — улыбнулась Теона.
— На Новый год надо обязательно устроить еще один спектакль! — убежденно сказал Леша. — Только давай на Новый год что-нибудь повеселее?
Леша потянул ее за собой:
— Идем, там намечается кое-что еще.
В зале Никита разрезал огромный пирог «Двенадцатой ночи» и разносил всем напитки.
Леша вышел на середину зала и объявил:
— Не расходимся! Нас ждет вторая часть вечера!
А дальше произошло то, что в книгах или в фильмах называют «рояль в кустах». В зал вошла та самая группа музыкантов, которых приглашала Теона. И Леша со смущенным, но весьма довольным видом подмигнул Теоне и объявил в микрофон: «Во второй части нашего вечера мы услышим выступление классной группы…»
Теона покачала головой: «Ты все придумал, Белкин! Наврал про отмену концерта, чтобы заставить меня выступить!» Но почему-то ей не хотелось ругать Лешу за его хитрость. Напротив, ей захотелось потом поблагодарить его: «Знаешь, Белкин, ты, конечно, хитрый гад, но почему-то от этого всем только хорошо…»
Одна из музыкантш достала скрипку, другая, певица в черном вечернем платье, встала к микрофону, а бородатый парень-пианист подошел к роялю.
Рояль Ники, как грустное животное, оставленное своей хозяйкой, уже пару лет стоял в углу зала, накрытый покрывалом — томился, печалился, но теперь настал его звездный час! Леша эффектно сдернул покрывало; музыкант тронул клавиши, рояль чуть робко, неуверенно отозвался, и — понеслось! В этом концерте было нечто, роднившее его с маленьким спектаклем Теоны — одна и та же сила абсолютной искренности. Спектакль Теоны был ее рассказом о мире, а джаз, что играли ребята — их способом постижения мира, их диалогом с миром. В этой музыке была та самая квантовость, которой пронизана наша жизнь с ее полной непредсказуемостью, гениальная, шальная импровизация, радость, драйв, (или, как сказал бы Лешин дед, «хмелек»), одним словом, то самое волшебное ощущение пяти сантиметров над землей, когда мы все понимаем, что тоже умеем летать.
Музыканты жгли, певица пела, виртуозно играя на чувствах зрителей, как ее коллега-скрипачка на своей пронзительной, рыдающей скрипке. Рояль Ники плакал, смеялся, брал самые верхние ноты, пугающе замирал, уходя вниз регистра, и звучал так проникновенно, что где-то далеко во Франции его хозяйка Ника сейчас что-то такое почувствовала, подошла к окну и долго стояла всматриваясь-вслушиваясь во что-то понятное только ей. Эта музыка способна была исцелять и дарить людям чистую субстанцию радости. Теона в такт ей поводила плечами, Лина улыбалась (хотя бы сейчас, на этот час — отпустив свои печали), Манана постукивала ногой, а Леша Белкин чувствовал, как ухает, волнуется от любви его сердце.
Пара часов драйва и сумасшедшей энергии, и вот — рояль стих, скрипка отзвучала, музыканты откланялись, гости расходились.
Последними уходили свои — подходили к Леше с Теоной, благодарили их, обнимали, словно бы это был какой-то их персональный праздник.
И, наконец, в ночной кофейне остались двое. Он и она (кошка — пеструха не в счет).
Леша смотрел на Тею, переминаясь с ноги на ногу (что у него вообще сегодня в голове, если он даже забыл про пирог «Двенадцатой ночи», ни одного куска не попробовал?!), и вдруг решился:
— Слушай, я бы хотел пригласить тебя сегодня ко мне в гости. Я даже прибрал в квартире по такому случаю.
Она молчала.
Леша замер — в ее огромных глазах цвета кофе отражался сейчас весь мир.
— Пойдешь?
Теона кивнула:
— Да. Я давно хотела посмотреть, как ты живешь.
Леша выдохнул — пойдет!
Теона погладила Лору на прощание, включила сигнализацию в кофейне и взяла своих кукол. Увидев рядом с куклами серебряное зеркало из тайника, Теона попросила Лешу захватить его с собой.
Подхватив пакеты с едой, заботливо упакованные Мананой, Леша вышел на ночную улицу вслед за подругой.
Они недалеко ушли от кофейни, когда дорогу им перегородили двое незнакомых парней. Первый был как бы на взводе — он с ходу начал цепляться к Леше, провоцировать его, а второй молчал и казался спокойным. Но Теона как-то сразу почувствовала, что опасность исходит именно от него. Она тоскливо обвела глазами безлюдную улицу — никого, только фонари рассеивают молочный свет.
— Есть такие люди, которые не понимают с первого раза, — сказал первый парень, — они не понимают даже со второго. И тогда им нужно помочь понять!
— Понять — что? — начал заводиться Леша.
— Что не надо быть таким жадным, — усмехнулся первый. — Что ты вцепился в свою дурацкую забегаловку?
— Леш, вернемся в «Экипаж», — Теона схватила Лешу за куртку и потянула за собой.
Может, если побежать, они успеют добежать до кофейни и все обойдется…
— Я не буду от них бегать! — крикнул Леша. — Оставьте уже нас в покое, отвалите! Сколько повторять — у вас ничего не выгорит!
— О, какой смелый! О себе не думаешь, о девушке своей не думаешь! — Первый парень подскочил к Теоне и натянул ей кепку на глаза.
— Не трогай ее! — озверел Леша и бросился на обидчика.
И вот тогда вперед выступил второй незнакомец. У него не было особенных примет, разве что глаза какие-то странно светлые и пустые-пустые.
В сотую долю секунды Теона поняла, что все, что было раньше: проверки, плакат, разбитая витрина, — было отчасти нелепо, смешно, а вот сейчас — другое.
— Лешка, не надо! — крикнула Теона.
Но было уже поздно.
В руках белоглазого блеснул нож, и Леша заслонил Теону собой.
Белоглазый ударил Лешу ножом два раза — в живот и в грудь. Леша застонал и начал оседать на тротуар.
Теона закричала на всю пустую улицу вслед убегающим подонкам. Она держала голову умирающего Леши в своих руках, кричала и плакала и уже не видела, что в окнах дома напротив зажигается свет и что в нем распахнулось окно Данилы. Она смотрела на странно белое лицо Леши, на кровавое, расползающееся пятно на его куртке, и умоляла его держаться. Но он ее не слышал.
Еще минута на грани жизни и смерти.
И полетела Лешина душа в ночное петербургское небо.
В эти несколько секунд прощания перед Лешей словно бы раскрутилась скрученная, длинная, как река Нева, лента воспоминаний его жизни — покадрово, поэпизодно. Детский сад на Фонтанке, куда его водил дед, дедовские заветы, соленые шуточки добрейшего старого кока, его рассказы о корабельных странствиях и его трогательная забота о подкинутом внучке, редкие приезды матери, одиночество в школе, болезнь деда и первые потери, литры кофе, помноженные на тонны книг. Будни и праздники «Экипажа», любовь к Нике — запрятанная, запечатанная в раковину души, так, чтобы ничем эту женщину, влюбленную в другого, не побеспокоить. Нежданная встреча со смешной, нелепой девочкой, которая никак — ну извини, Тея! — на роковую героиню любовного романа не похожа, тот вечер на исходе лета, когда он понял, что любит Теону, и когда дура-кукушка что-то ему напророчила.