Элла почти угадала. Со временем боль прошла, да, однако, следы ожогов не исчезли. Годы шли, а странные следы даже не уменьшились, но выглядели теперь как самые обыкновенные родимые пятна. То, что они не исчезли, еще больше укрепило Эллу в ее решении никогда не показываться никому раздетой…
Но чем больше проходило времени, тем отчетливей она понимала, насколько это будет трудно. Ну ладно, ей удалось отделаться от Вилли, но бабушка теперь прочит ей в мужья Фридриха Баденского, внука кайзера Вильгельма Первого, кузена Вилли. Если Элла избавится и от этого жениха, ей будут искать новых и новых. Единственное спасение – уйти в монастырь, но этот выход ее пугал. Жизнь так прекрасна… в монастыре нельзя наслаждаться собственной красотой и совершенством, можно будет только гордиться уродливыми пятнами как первой ступенью на пути к святости… Но Элла была еще не готова идти этим путем без оглядки!
Значит, все дело только в том, чтобы правильно выйти замуж. Ей приходилось слышать о несчастных женщинах, которые были вроде и при мужьях, но все же мужья не уделяли им внимания. Например, король Карл Вюртембергский, за которого вышла русская принцесса Ольга Николаевна… Поскольку Вилли был его племянником (сыном сестры короля Карла), при прусском дворе довольно часто обсуждались наклонности дядюшки. Говорили, что подобные пристрастия были в большой моде у римских императоров, а потому простительны, но Вилли их презирал. Элла скорей отрезала бы себе язык, чем взялась бы обсуждать с кем-нибудь эту скользкую тему, однако уши она себе отрезать не собиралась, а потому кое-что слышала – и знала: детей у короля и королевы Вюртембергских не было потому, что его величество Карл ни разу не взошел на ложе своей супруги. Да, он ей изменял, однако ночи он проводил с молодыми красавцами, а не с красавицами!
Но если король не восходил к своей королеве на ложе, значит, не видел ее обнаженной?.. Значит, так! Вот какой муж нужен Элле! Schwule, так называют их, этих любителей мужчин, Schwule или Urning…
Элла в ужасе покачала головой: откуда она могла узнать эти слова? Как они только залетели в ее уши?!
Ну что ж, очень неплохо, что залетели. Зато она знает, каким путем ей идти. Надо просто ждать… и собирать слухи о возможных женихах.
Однако она не просто ждала. Теперь она прислушивалась к разговорам, внешне оставаясь невинно-равнодушной, и жадно ловила эти два слова: Schwule и Urning. Они порой звучали, однако очень редко, а если и звучали, касались либо женатых людей, либо простолюдинов, либо холостых и именитых, но настолько отталкивающих, что Эллу заранее тошнило при одной только мысли о союзе с таким человеком. Но вот однажды…
Дети великого герцога Людвига были в гостях у королевы Виктории: после смерти Алисы она приглашала их в Англию – погостить – каждый год. И Элла случайно услышала разговор брата Эрни с их общим кузеном Альбертом Виктором, герцогом Кларенсом, сыном наследного принца Эдуарда.
– Ты слышал, что завтра приезжают русские? – спросил Альберт Виктор. – Наш кузен Сергей и…
– Наш кузен Schwule? – понизив голос, перебил Эрни. – Клянусь, в его присутствии я боюсь повернуться к нему спиной!
И они оба расхохотались.
Элла насторожилась.
Кузен Сергей?! Они говорят о принце Сергее, сыне русского императора?
Элла вспомнила его высокую, очень стройную фигуру, тонкие, словно точеные черты лица, необыкновенно красивые голубые глаза, светлые, очень коротко стриженные волосы, неправдоподобную грацию всех его движений, резкий, надменно звучащий голос…
И сердце радостно забилось: если он сделает предложение, она ему не откажет!
Предчувствие не обмануло Эллу. Сергей сделал ей предложение. Ему пришло время жениться – отец решительно настаивал на этом, хотя отлично знал, какая слава тянется за сыном. Молодой великий князь подчинился – и даже не без удовольствия. Элла была самой красивой и утонченной женщиной из всех, кого великий князь Сергей когда-то видел, а он был поклонником всего утонченного и прекрасного… А главное, она напоминала переодетого мальчика. Прелестного белокурого мальчика! Вообще-то Сергей Александрович предпочитал темноволосых и темноглазых мальчиков, но разнообразие он тоже любил.
Павел медленно брел по Невскому проспекту. За спиной оставалась Фонтанка.
Он оглянулся. Сергиевский дворец, неправдоподобно красивый, слабо мерцал темными окнами в лунном свете. К свадьбе великого князя Сергея Александровича его собирались перекрасить в коричнево-охряной цвет, однако, по счастью, не успели – только подновили прежнюю желтовато-жемчужную окраску, благодаря которой этот дом сейчас, в лунном свете, выглядел совершенно призрачно. И хозяева этого чудесного палаццо представились Павлу сейчас такими же призраками… Редкостно, просто изумительно красивые люди, муж и жена, которые были дороги ему так, что сердце разрывалось, которых он любил, как не любил никого на свете… От этой любви он чувствовал себя сейчас настолько отвратительно, что ему не хотелось жить.
Зачем, зачем он поехал тогда с Сергеем в Дармштадт? Хотя все равно… Все равно он рано или поздно увидел бы ее, и этой любви, как смертельной заразы, ему было не миновать!
Павел прижал руки к сердцу и шел некоторое время так, чуть согнувшись, чтобы поменьше щемило сердце, пока не спохватился, что зрелище взрослого мужчины, который идет, сгорбившись и чуть ли не стеная, потому что умирает от любви, может показаться смешным любому стороннему наблюдателю, который не знает, в чем дело.
Да если и знает! Не к лицу!
Он выпрямился, развернул плечи, приосанился, огляделся – и, усмехнувшись, снова горестно ссутулился: наблюдать за ним было решительно некому. Глухая ночь. Улицы пусты. Он выбрался из дворца украдкой, как вор, умудрившись не потревожить ни дежурного адъютанта, на лакеев, ни охрану, вышел боковой дверью, потому что хотел остаться один. Он не мог больше там оставаться, не мог метаться по своей спальне, еле удерживая себя от того, чтобы не броситься, наплевав на все приличия и запреты, в другую спальню в бельэтаже… А зачем? Чтобы получить – нет, не по физиономии, до этого она не унизилась бы! – она отхлестала бы его без слов и без жестов, одним своим недоумением, одним своим презрительным недоумением.
И даже если ему иногда кажется, будто… Наверное, это не более чем естественное женское кокетство, хотя она и это слово – понятия несочетаемые: не скажешь ведь, к примеру, что мраморные красавицы в Лувре кокетничают, хотя они и прекрасны и обворожительны.
Павел вздохнул. Еще в самом начале Сергей предупреждал брата… просил быть менее дружественным с его невестой, а еще лучше – поскорей найти себе свою, чтобы не заглядываться на чужих.
И это советует Сергей!
Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно!
Да так ли он, Павел, виноват? В нее все влюбляются. Кузен Саша, Александр Михайлович, просто растаял от восторга перед ней – и от ревности к Сергею – и не стеснялся твердить во всеуслышание:
– С того момента, как она прибыла в Санкт-Петербург из родного Гессен-Дармштадта, все влюбились в «тетю Эллу». Проведя вечер в ее обществе и вспоминая ее глаза, цвет лица, смех, способность создавать вокруг себя уют, мы приходили в отчаяние при мысли о ее близкой помолвке. Я отдал бы десять лет жизни, чтобы она не пошла к венцу об руку с высокомерным Сергеем!
И даже кузен Костя, Константин Константинович, пиит романтический, воскликнул:
– Она так женственна; я не налюбуюсь ее красотой. Глаза удивительно красиво очерчены и глядят так спокойно и мягко! – а потом не замедлил изваять стих, в котором воспел несказанную красоту новой великой княгини Елизаветы Федоровны – красоту Эллы:
Я на тебя гляжу, любуюсь ежечасно:
Ты так невыразимо хороша!
О, верно, под такой наружностью прекрасной
Такая же прекрасная душа!
Какой-то кротости и грусти сокровенной
В твоих глазах таится глубина;
Как ангел, ты тиха, чиста и совершенна;
Как женщина, стыдлива и нежна.
Пусть на земле ничто средь зол и скорби многой
Твою не запятнает чистоту,
И всякий, увидав тебя, прославит Бога, Создавшего такую красоту!
А мальчишка Ники влюбился в ее сестру, двенадцатилетнюю Аликс, и, поскольку был болтлив, всем скоро стала известна запись в его дневнике:
«Встретили красавицу невесту дяди Сережи, ее сестру и брата. Все семейство обедало в половине восьмого. Я сидел рядом с маленькой двенадцатилетней Аликс, и она мне страшно понравилась».
«Впрочем, кто принимает Ники всерьез?» – подумал Павел, продолжая предаваться воспоминаниям.
Ах, как хорошо было в Ильинском, в этом чудесном подмосковном имении Сергея, где молодожены проводили медовый месяц, а к ним иногда наезжали гости, в том числе и Павел! Там совершенно особенный воздух – настолько чистый, что кажется, даже душу овевает этой чистотой, никакого греха в нее не проникает. Как легко было в Ильинском изображать из себя пажа прекрасной Эллы, как легко было радоваться ее счастью с Сергеем… а ведь она и в самом деле была счастлива! И все было светло.
Вспомнить хотя бы тот праздник Воздвижения Креста Господня. Сергей устроил его нарочно для крестьян. Их собралась большая толпа – и зажиточных, и бедных, со множеством детей. Сперва мальчики бегали и прыгали в мешках, а тем, кто прибежит первыми, Элла дарила разные красивые вещицы: пояса, кошельки, зеркальца на цепочках, платки… Потом состоялась лотерея. Зажиточные крестьяне из соседних деревень подходили поочередно и вытаскивали билеты, на каждый из которых можно было что-нибудь выиграть. Проигрышей не было, и Элла едва успевала раздавать то, что оказывалось обозначенным на билетах. Судя по радостным лицам крестьян, подарками барин угодил: байковые одеяла, ситцевые отрезы, самовары, кожа на сапоги, фарфоровые чайные сервизы – довольно простые, но нарядные… Дети получили от Эллы конфеты, пряники, орехи и игрушки: дудочки, волчки, деревянные мельнички…