Если бы вы только знали, что за прелестные стихи написал знаменитый русский поэт Афанасий Фет ко дню бракосочетания этих двух самых дорогих нам людей! Я перепишу их по-русски, однако постараюсь и перевести для вас. Конечно, мой перевод будет очень далек от совершенства, однако можете не сомневаться, что стихи в самом деле превосходны и, как мы с Сергеем думаем, вполне отдают должное и красоте этой милой девочки, и тому счастью, которое она принесет нашему дорогому Павлу, а также, надеюсь, и сама обретет в России. Вот эти стихи…
Поведай первую любовь
И возвести струнами лиры:
Кто сердце девы молодой
Впервые трепетать заставил?
Не ты ли, витязь удалой,
Красавец, царский конник, Павел?
Созданий сказочных мечту
Твоя избранница затмила,
Трех поколений красоту
Дочь королевы совместила.
Суля чете блаженства дни,
Пред ней уста немеют наши, —
Цветов, влюбленных, как они,
Двух в мире не найдется краше…»
Элла задумчиво рассматривала письмо, которое предстояло отправить в Англию. Королева Виктория очень хотела знать, как идет жизнь ее внучек, которые уже все вышли замуж! Она требовала, чтобы и Элла, и ее сестры сообщали ей обо всем – и о событиях, которые с ними происходят, и о своих мечтах, о мыслях, о тайных желаниях… Старшие сестры старательно исполняли волю бабушки. А вот у Эллы всегда было что скрывать. Перечитывая свои послания перед тем, как их отправить, она словно бы видела эти недописанные, тайные слова, фразы, которые совершенно меняли и строй письма, и его содержание.
Например, ее отзыв об этих стихах… Стихи, по мнению Эллы, были отвратительные! Напыщенные, выспренние, фальшивые, ходульные, к тому же написанные в подражание тому старинному наречию, которым изъяснялись русские, пока еще не цивилизовались благодаря Европе вообще, а в частности – благодаря бракам с германскими принцессами. Возможно, господин Фет выбрал этот стиль потому, что принцесса Александра – из Греции? А впрочем, она лишь родилась в Греции, а в ее крови нет ни капли греческой крови. Ее отец – датский принц Кристиан-Вильгельм-Фердинанд-Адольф-Георг Шлезвиг-Гольштейн-Зондербург-Глюксбургский, который был избран на греческий престол, когда ему едва исполнилось семнадцать. Ее мать – дочь русского великого князя Константина Николаевича, королева эллинов Ольга Константиновна [14] .
Это были очаровательные люди, и они, и вся их семья очень понравились Элле с первой минуты знакомства.
Произошло это знакомство вскоре после свадьбы Сергея и Эллы, когда они втроем – молодожены и сопровождающий их Павел – путешествовали в Святую землю, потом разъезжали по Европе, а потом направились в Грецию. Причина туда поохать была – больные легкие Павла, так что сухой, жаркий воздух Греции ему рекомендовали врачи. Особенно целебным считался воздух острова Корфу.
Сергей, обожавший младшего брата, опасался отпустить его одного, но поехать без жены он тоже не мог.
В Афинах Павел вновь встретился с восемнадцатилетней Александрой, которую раньше видел только маленькой девочкой, да и то мельком. Теперь она стала светловолосой красавицей и, конечно, сразу же влюбилась в очаровательного русского принца.
Оный принц сначала всего лишь снисходительно поглядывал на девушку, которая была на десять лет младше и порой вела себя точно дикарка – особенно на взгляд утонченной, изысканной Эллы (девочка ужасно смешила Эллу своими повадками, подобно тому, как смешили ее в Афинах эвзоны – солдаты королевской гвардии, которые носили плиссированные юбочки, белые чулки и тяжеленные башмаки с помпонами!), но Александра источала такой нескрываемый восторг при одном только появлении Павла… Можно было подумать, что сам Аполлон явился смертной! К тому же Сергей уже не раз говорил, что брату пора подыскивать себе жену, а чем не хороша Александра?
Вообще не существовало ни единой причины, чтобы не сделать ей предложение, и, когда Павел отправился в Россию за разрешением к императору Александру, можно было не сомневаться, что он получит не только это разрешение, но и самое горячее одобрение.
Так оно и случилось, и вскоре Александра с отцом, материю и всеми своими восемью братьями и сестрами (Христофор был еще грудным младенцем!) прибыла в Санкт-Петербург, где предстояло сыграть свадьбу.
Наверное, столь торжественно еще никогда не встречали невест великих князей! Кортеж императорской семьи в сверкающих каретах двигался с Английской набережной (туда все прибыли из Петергофа, где августейшее семейство проводило лето) мимо Сената и Исаакиевского собора, затем по Невскому проспекту – к Казанскому собору и в Зимний дворец. Вдоль дорог стояли войска, толпился народ, все громкими криками приветствовали сказочно красивую принцессу Александру.
На другой день – это было 4 июня – состоялось венчание. Первую ночь новобрачные провели в Зимнем дворце – как, впрочем, и Сергей Александрович с Эллой в свое время, – а через день въехали в свой напоминающий итальянское палаццо Ново-Павловский дворец на Английской набережной (внутренний двор этого дворца выходил на Галерную улицу), приобретенный за миллион шестьсот тысяч рублей у Надежды Александровны Половцевой (по слухам, она была незаконной дочерью великого князя Михаила Павловича!), наследницы барона Штиглица, основателя Санкт-Петербургского торгового дома, – купленный вместе с грандиозной коллекцией живописи и переоборудованный под жилье для Павла Александровича и Александры Георгиевны.
Великий князь Сергей, который, конечно, очень хорошо знал столицу, рассказал жене, что этот уголок Санкт-Петербурга называется Коломна.
«Наш очаровательный дружеский треугольник превратился в четырехугольник!» – храбро шутила в письмах Элла, пытаясь и этой храбростью, и шуткой скрыть, сколь много значили эти слова.
Сначала она говорила: треугольник превратился в квадрат, но потом перестала употреблять это слово. Оказывается, квадратами называли убежденных противников тех, кого немцы насмешливо именовали Schwule. Конечно, в присутствии Сергея это могло показаться оскорбительным намеком, поэтому Элла упоминала теперь именно о четырехугольнике.
…Среди ее любимых фотографий была одна, сделанная в Париже, где они с мужем и Павлом заказали новые дорожные туалеты, а потом отправились в ателье, чтобы сфотографироваться в них. Один снимок был сделан сзади: они, Сергей, Павел и Элла, стоят спиной к камере, держась под руки – Элла между двумя братьями. Самый настоящий треугольник! И не странно ли, что Сергей отстранился от Эллы, а Павел стоит совсем рядом, почти прижавшись?!
О нет, внешне все так прилично – создается впечатление, что они с Павлом вдвоем рассматривают Сергея чуть издали… Кому придет в голову вдуматься, что чувствуют в это время Элла и Павел, наконец-то получившие возможность прижаться друг к другу?!
Эта фотография… Она точно так же правдива и так же лжива, как то письмо, которое Элла готовится отправить в Лондон.
Ее всегда удивляло, что ее слова могут выражать одни чувства – и в то же время таить другие. Как если бы после каждой фразы стоит запятая, а потом – хитрое, лукавое «но»!
Если бы Элла могла позволить себе быть правдивой, то дорогая бабушка была бы потрясена тем, что на самом деле думает, о чем мечтает и чего желает ее милая, послушная, скромная внучка! Так вот если бы Элла могла позволить себе быть правдивой, ее письмо выглядело бы так:
«Александра мне очень нравится (но я была бы счастлива никогда ее больше не видеть). Я вам уже писала, дорогая бабушка, что она двоюродная племянница Сергея (но не только его, а также и Павла). Она такая милая девушка, просто прелесть (но, во-первых, ее красота ужасно груба, в ней нет утонченности и одухотворенности, а во-вторых, она скоро увянет, ведь Александра совершенно не умеет за собой следить)! Ее ум весьма оригинален (но ведь так всегда выражаются воспитанные люди, если не хотят прямо назвать человека глупцом). Мы с Сергеем всячески стараемся выразить ей свою любовь (но на самом деле мы ее терпеть не можем, ведь мы оба страшно ревнуем к ней Павла, однако понимаем, что показать это нельзя даже друг другу). Мы оба надеемся, что они с Павлом будут очень счастливы (но это только слова, а каждый из нас думает только, чтобы Александра куда-нибудь исчезла из нашей жизни)! К тому есть все условия, как известно (но как нам было хорошо втроем, без нее, я отдала бы все на свете, чтобы вернуть прошлое)!»
Ах Боже мой… ну до чего нелепо все выходит в жизни! У французов есть выражение objet d’amour – предмет любви. Это тот, кого ты любишь. Но если он – предмет, почему нельзя запереть его, как любой предмет, на замок, спрятать в шкатулку, чтобы охранить от чужих взоров, а главное, самому ему не дать видеть окружающий мир?! Почему мужчина так нелепо создан, почему ему нужно физическое обладание любимой женщиной?! Почему он не ценит только любование цветком красоты, для чего нужно непременно сорвать его и вобрать в себя его аромат? Ведь цветок после этого завянет и не сможет уже радовать!
Элла не замечала, что противоречит сама себе. Objet d’amour, который она мечтала спрятать от всего мира, и мужчина, который жаждет сорвать цветок ее любви, – они были одним и тем же существом. И ужас этого противоречия как раз и заключался в том, что они с Павлом не имели никакого права любить друг друга – но едва дышали от любви и желания любви.
Брат Сергея, ее мужа, а значит, все равно что ее брат, Павел – был так красив! Это была иная красота, чем у Сергея, не красота никогда не тающего льда, а красота живого огня. Как чудесно было поначалу играть с огнем, всегда зная, что в любую минуту можно отдернуть руку и охладить ожог льдом. Но все чаще наступали мгновения, когда не хотелось руку отдергивать, а хотелось… сгореть!