Тут потрясенный Сергей Александрович спохватился и вспомнил, в чем клялся когда-то Александре. Он ведь обещал заботиться о ее детях! Он уже знал, что его бедная невестка умрет, и теперь самым главным стало для него спасти ее сына.
Доктора дали совет обложить колыбель младенца ватой и теплыми бутылками с водой, которые нужно было менять каждые двадцать минут. Сергей Александрович сам занимался этим вместе со своими адъютантами, сам купал его в отварах трав, которые прописали доктора, и ребенок начал набирать силу и расти.
Очнувшаяся Элла горько рыдала в своих комнатах. Павел, чудилось, лишился рассудка. Он сидел возле неподвижной жены и смотрел на нее остановившимся взглядом, что-то беспрерывно шепча. Никто, кроме Волкова, не осмеливался к нему приблизиться, и только камердинер слышал, что великий князь повторял два слова: «Прости меня!»
Хоть никто и не надеялся, что семимесячный младенец выживет, однако он дышал, двигался, плакал, начал есть – из деревни срочно доставили молодую женщину, которая кормила своего младенца, но ее молока должно было хватить и для Дмитрия. Да, его немедленно окрестили, потому что Сергей Александрович верил, что Господь скорее защитит крещеного младенца, чем некрещеного. Крестили его в домовой церкви в Ильинском, торопливо, без всякого намека на торжественность. И снова восприемниками от купели пришлось быть великому князю Сергею Александровичу и его жене. Элла, бледная, постаревшая, едва сдерживающая слезы, могла стоять только с помощью своих камеристок. Волков поддерживал Павла.
Сергей Александрович сам едва не плакал, но понимал, что кому-то здесь надо взять себя в руки. Его поразила сила горя, которую испытывали Павел и его жена. Он не знал, что это была сила горестного, мучительного раскаяния…
Спустя шесть дней после рождения сына Александра умерла.
Смерть такой красивой, такой счастливой, такой молодой – ей был двадцать один год! – греческой принцессы стала катастрофой и для Греции, и для России. В обеих странах был объявлен траур. Жители деревень, расположенных близ Ильинского, поочередно несли гроб на плечах до железнодорожной станции все тринадцать километров. Весь путь от усадьбы до станции был устлан цветами.
Похоронили Александру в Петропавловском соборе. Павел, бывший почти в невменяемом состоянии, рыдал на похоронах и пытался броситься в могилу, но Сергей, заключив его в объятия, увел от гроба.
Элла на похороны приехать не могла – у нее открылось воспаление легких, и это несмотря на ужасную жару…
После похорон Павел приказал запереть спальню Александры в Ново-Павловском дворце на ключ и никому его не отдавал несколько лет. Он заходил туда изредка сам и подолгу сидел у постели покойной жены.
Сергей, который боялся за рассудок брата, очень хотел увезти его за границу, однако обязанности московского градоначальника требовали его неусыпного присутствия, поэтому он, посоветовавшись с врачами, вызвал к себе Алексея Волкова, камердинера брата, и сказал, что поручает ему жизнь и здоровье Павла. Волков должен был сопровождать Павла неотступно.
Впрочем, его не надо было убеждать. Один из немногих, Волков знал, как и почему погибла Александра Георгиевна, но не осуждал своего господина, а только жалел его.ИЗ ДНЕВНИКА КАМЕРДИНЕРА ВОЛКОВА
В Ново-Павловском дворце теперь страшно появляться. Над ним нависла мрачная тень смерти. Душа великого князя в таком смятении, что иногда можно подумать – этого горя он не перенесет. Да еще врачи не дают никакой надежды, что новорожденный сын останется жив…
.........
Мой бедный князь скоро и сам обратится в тень. Он не спит, не ест, он сам на себя не похож. Опасаюсь за его рассудок. Мне его бесконечно жаль – ведь он считает себя виновным в смерти жены. А я всегда говорю, что виновна во всех бедах мужчины только женщина. Имени ее называть не стану, однако скажу, что все мое уважение к ней, все восхищение ею рухнуло в одну минуту, когда я увидел, что сталось с бедной моей, дорогой, маленькой княгиней, матушкой Александрой Георгиевной. Даже имени виновницы мне не хочется произносить, и клянусь, что больше никогда не упомяну его на страницах моего дневника. Возможно, она искренне кается, дай Бог и прости ее Бог…
.........
Великий князь Павел Александрович мечется по своему дворцу, нигде не находя себе покоя; в короткое время он обратился в тень. Врачи, пользовавшие его, с домашним доктором Тургеневым во главе решили, что для восстановления физического здоровья и духовного равновесия великого князя необходима поездка за границу. Об этом мне сообщил великий князь Сергей Александрович, и я дал слово, что не сведу глаз с Павла Александровича. Но тут встретилось неожиданное препятствие. Великому князю предписано было медиками во время путешествия пользоваться массажем, но Павел Александрович решительно отказался взять с собою массажиста – постороннего, нового для себя человека. Видеть сейчас чужие лица для него непереносимо. Тогда доктор Тургенев нашел выход: он взялся в короткое время обучить меня врачебному массажу. Занятия наши пошли успешно, и к должности заведующего великокняжеским гардеробом у меня прибавилась еще должность придворного массажиста.
Мы наконец-то в пути. Первый этап нашего путешествия, в котором великого князя Павла Александровича, кроме меня, сопровождает адъютант Ефимович, – город Кобург, куда великий князь едет повидаться со своей сестрой Марией Александровной, герцогиней Кобург-Готскою.
.........
Пребывание наше в Кобурге было очень кратковременным. Великий князь Павел Александрович стремится в Италию, к солнцу и теплу, которых требует его измученный недугом и горем организм. Наш маршрут теперь – Неаполь, Флоренция, Рим, Венеция.
.........
Уже который день ездим по солнечной Италии, которая нынче оказалась такой дождливой, что и в Петербурге я такой слякоти не видывал. Всюду нас преследуют холод и дождливое ненастье, осень в этом году на юге, как на грех, задалась особенно непогодливая. Великий князь все время нервничает, жалуется на погоду, нигде ему не нравится. Он хочет, чтобы мы к рождественским праздникам вернулись в Петербург. Однако, несмотря на все неблагоприятные обстоятельства, сопровождавшие нашу поездку, она все же через некоторое время принесла долю пользы великому князю Павлу Александровичу: здоровье и самочувствие его несколько улучшились. Хотя настроение его по-прежнему очень мрачное. Он часто говорит о смерти, и даже мысль о том, что дети нуждаются в его заботе, не может его отвлечь. Конечно, христианину грех думать о самоубийстве, однако часто посещает меня опасение, что отчаяние и уныние Павла Александровича могут оказаться непосильными для него. Конечно, сейчас ему была бы очень полезна встреча с его любимым братом, великим князем Сергеем Александровичем. Однако того неотлучно держат в Москве обязанности градоначальника. Ехать же в Москву Павлу Александровичу невыносимо по понятным причинам…
.........
Мы прибыли в Санкт-Петербург. Меня несколько утешает мысль, что великий князь Владимир Александрович и его супруга теперь стали уделять младшему брату гораздо больше внимания и всячески стараются утешить его и расшевелить.
.........
Я так давно не прикасался к своему дневнику. Слишком мрачное настроение владело великим князем, а значит, и мною. Он вел затворническую жизнь, всецело посвятив себя детям, которых забрал из Ильинского и они все вместе поселились в Ново-Павловском дворце.
Дети жили с их нянями и слугами в покоях на втором этаже. Эта анфилада комнат была совершенно изолирована от остальной части дворца. Здесь властвовали английская няня Нэнни Фрай и ее помощница Лиззи Гроув.
Все русские слуги, в том числе и я, относились к ним довольно настороженно, как к чужакам. Они привезли с собой в Россию все свои обычаи и установили в детской свои собственные правила, которым должна была подчиняться бесчисленная свита русских горничных, лакеев и нянек, приставленных к детям великого князя. Из-за всего этого великая княжна Мария Павловна и великий князь Дмитрий Павлович до шестилетнего возраста едва могли выговорить слово по-русски – члены семьи разговаривали с нами по-английски, и ближайшим слугам, в частности мне, пришлось освоить то же наречие..........
Великий князь Павел Александрович назначен командовать Императорской конной гвардией. Когда он появился перед детьми в парадном мундире этого полка, поистине великолепном: белом с золотыми галунами, позолоченный шлем был увенчан императорским орлом, – маленькая великая княжна Мария Павловна заплакала от восторга. Она относится к отцу с истинным обожанием! Конечно, он обладает поразительным обаянием. Каждое слово, движение, жест несут на себе отпечаток исключительности. Я бесконечно горд, что имею честь служить великому князю.
.........
Остроумие Павла Александровича сегодня заставило детей испытать неистовый восторг. Нынче Пасха, и он ловко подложил под ручного зайца, питомца детей, обычное куриное яйцо, причем ему удалось заставить их поверить в то, что именно заяц снес яйцо!
.........
Вот уже который раз дела призывают великого князя за границу. Великим постом этого года он вторично съездил в Кобург, где состоялась помолвка цесаревича Николая Александровича с принцессой Гессен-Дармштадтской – Алисой. Сюда съехались все великие князья, в том числе и московский градоначальник.
Я не без опаски наблюдал встречу великого князя Павла Александровича с Сергеем Александровичем, который прибыл с супругой, однако прошла сия встреча вполне мирно. Отношения братьев по-прежнему дружеские, прочие же отношения вежливо-равнодушные. Видимо, потрясение, которое испытал Павел Александрович тем летом, когда стал вдовцом, настолько ожесточило его сердце, что никакой опаски встреча с известной персоной более для него не представляла.
Мне довелось увидеть невесту цесаревича. Великий князь Павел Александрович поручил мне доставить ей ценный от него подарок. Я отправился в занимаемое ею помещение Кобургского дворца и застал ее в одной из тесных дворцовых гостиных. Сидела она на диване вместе со своим женихом и при виде меня как-то сконфузилась и отошла к окну, ничего мне не сказав. Наоборот, его императорское высочество приветствовал меня очень ласково и проговорил: