– Как мне его назвать? – Голубые глаза сверкнули.
– Это желудь. Он рос на дубе. Король хочет посадить как можно больше дубов, чтобы вырос могучий лес для постройки кораблей.
– Назову его Дубок, – пришло наконец решение.
Ей дела не было до короля с кораблями. Дернула за шнурок, желудь подпрыгнул.
– Танцует, – сказала она с удовольствием.
– Хочешь сесть ко мне на колени вместе с Дубком и послушать, как он танцевал с другими желудями на большом празднике?
Она колебалась.
– Орехи тоже пришли, – соблазняла я. – И каштаны. Большой-большой лесной бал. И ягоды, по-моему, тоже.
Этого оказалось достаточно. Она слезла со своего табурета и подошла ко мне. Я посадила ее на колени. Она оказалась тяжелей, чем я думала, – ребенок из плоти и крови, не сон, не мечта, что грезилась мне ночь за ночью. Я ощутила тепло ее тела, прижалась щекой к чепчику, локоны щекочут мне шею, вдохнула запах кожи, чудный запах маленького ребенка.
– Рассказывай! – велела она, устраиваясь поудобнее, и я начала сказку о Большом лесном празднике.
Мы чудесно провели эту неделю – Джордж, дети и я. Пользуясь хорошей погодой, гуляли и устраивали пикники на скошенных лугах, где новая травка начинала пробиваться сквозь жнивье. Когда нас не могли видеть из замка, я распеленывала малыша, и он свободно болтал голыми ножками в воздухе. Я играла с Екатериной в мяч и в прятки – не очень многообещающая игра на открытом лугу, но она была еще в том возрасте, когда веришь: стоит зажмуриться и накинуть шаль на голову, и тебя не найдут. А с Джорджем они бегали наперегонки, причем ему чинились все более и более чудовищные помехи: сначала он просто прыгал, потом полз и, наконец, должен был идти на руках, причем я держала его за ноги, чтобы все было честно и Екатерина могла обогнать его даже на маленьких нетвердых ножках.
Вечером, накануне возвращения ко двору, мне кусок не лез в горло. Я была в отчаянии и никак не могла заставить себя объявить дочери, что уезжаю. Выскользнула на рассвете, как вор, велела няне сказать Екатерине, когда она проснется: «Мама вернется, как только сможет, будь хорошей девочкой, позаботься о Дубке». Я скакала, погрузившись в свое горе, не замечая, что полил дождь, пока в полдень Джордж наконец не взмолился:
– Бога ради, давай укроемся от дождя и перекусим.
Мы остановились возле монастыря. Джордж спрыгнул на землю, снял меня с седла.
– Так и плакала всю дорогу?
– Наверное. Как подумаю…
– Ну и не думай, пожалуйста.
Один из наших людей позвонил в колокол и объявил стражнику, кто мы такие. Большие ворота распахнулись, Джордж повел меня во внутренний двор и дальше по ступенькам в трапезную. Было еще рано, только два монаха ставили на стол оловянные тарелки и кружки для эля или вина.
Джордж, прищелкнув пальцами, послал одного из монахов за вином и сунул мне в руки холодный металлический кубок:
– Выпей. И перестань плакать. Мы вечером будем при дворе, нельзя появиться в таком виде – бледной, с покрасневшими глазами. Тебя больше никогда не отпустят, если подурнеешь после поездки. Ты не та женщина, которая может делать все, что ей угодно.
– Покажи мне женщину, которая может делать все, что ей угодно, – пылко возмутилась я.
Это вызвало у него смех.
– Ты права, нет таких женщин. Остается радоваться, что мы с малышом Генрихом – мужчины.
Мы поспели в Виндзор только к вечеру и застали двор накануне отъезда. Даже у Анны не нашлось для меня времени в суете сборов. Но я успела заметить два новых платья, прежде чем они исчезли в сундуке.
– Откуда это у тебя?
– Подарок короля, – коротко бросила она.
Я молча кивнула. Анна криво улыбнулась и уложила два чепца. Я заметила – и она, несомненно, увидела, что я заметила, – по крайней мере один из них весь расшит жемчугом. Присев на скамью под окном, я наблюдала, как она кладет сверху накидку и зовет горничную перевязать сундук. Девушка вошла, за ней слуга, чтобы вынести сундук.
Наконец Анна обернулась ко мне.
– Ну и что это значит? – спросила я. – Новые платья?
Она сложила руки за спиной, скромная, как примерная ученица:
– Он ухаживает за мной. Открыто.
– Анна, он мой любовник.
Она лениво пожала плечами:
– Тебя же здесь не было. Ты отправилась в Хевер, предпочла детей. Ты оказалась недостаточно… – она запнулась, – горяча.
– А ты достаточно?
Она улыбнулась чему-то понятному только ей:
– Этим летом в воздухе разлит какой-то жар.
Я стиснула зубы:
– Предполагалось, что ты будешь напоминать обо мне, а не сбивать его с толку.
Она снова пожала плечами:
– Мужчину легче привлечь, чем оттолкнуть.
– Интересно знать, – начала я. Хорошо бы слова стали кинжалами, метнуть бы их прямо в ее самодовольную рожу. – Если судить по подаркам, ты в самом деле привлекла его внимание. Ты фаворитка короля.
Она кивнула. Точь-в-точь как довольная кошка, душный аромат похоти, казалось, висел в воздухе.
– Понятно, тебе наплевать, что он мой признанный любовник.
– Мне велели, – нагло ответила Анна.
– Тебе же не велели вытеснять меня!
Анна пожала плечами, на вид сама невинность.
– Что я могу поделать, если он мечтает обо мне? – произнесла она кротко. – Двор полон мужчин, мечтающих о том же. Разве я их поощряю? Нет.
– Ты же со мной говоришь, не забудь. Не с одним из твоих идиотов. Я-то знаю, ты поощряешь всех подряд.
Опять эта ее вкрадчивая улыбка.
– Чего ты добиваешься, сестренка? Хочешь стать его любовницей? Вытеснить меня?
Внезапно выражение самодовольства ушло с ее лица. Казалось, она глубоко задумалась.
– Может, и так. Но тут есть риск.
– Какой риск?
– Если он меня добьется, может потерять интерес. Его трудно удержать.
– Мне – не так уж трудно. – Очко в мою пользу.
– Да чего ты добилась? Он выдал Бесси Блаунт замуж, когда все было кончено. И что она выиграла?
Я до крови прикусила язык.
– Если ты так думаешь, Анна…
– Я смогла бы его удержать до тех пор, пока он не поймет – я не Бесси Блаунт и не Мария Болейн. Я – птица другого полета. Если бы удержать его, пока он не догадается сделать мне одно предложение, великое предложение…
– Если ты о Генрихе Перси, так его не вернуть. Король на это никогда не пойдет.
В два прыжка она перемахнула комнату и схватила меня за руки, так что ногти вонзились в кожу.
– Не смей упоминать его имя, – прошипела она. – Никогда.
Я вырвалась и сгребла ее за плечи:
– Буду говорить все, что заблагорассудится. Ты же болтаешь все, что хочешь. Ты отвратительна, Анна. Потеряла свою истинную любовь и теперь хочешь отнять чужую. Ты всегда зарилась на мое только потому, что это мое.
Она вывернулась из-под моих рук и рывком распахнула дверь:
– Убирайся!
– Это ты можешь идти, – поправила я ее. – Не забудь, это моя комната.
Минуту мы стояли и смотрели друг на друга, как два упрямых барана. Нас переполняли взаимные обиды и куда более темные чувства, извечные чувства сестер – в мире нет места для обеих. Любая ссора – не на жизнь, а на смерть.
Я отступила первая:
– Все-таки мы на одной стороне.
Анна захлопнула дверь:
– И это наша общая комната.
Теперь все ясно. С самого детства нас мучил вопрос, какая из сестер Болейн лучше, и сейчас наше девическое соперничество разыгрывалось на величайшей сцене страны. К концу лета одна из нас будет любовницей короля, а другая – ее служанкой, помощницей, а может, и шутом.
У меня не было никаких шансов на победу. Можно строить планы, но что поделаешь без союзников, без сил. Никто из родни не видит вреда в том, что король держит меня в объятиях ночью, а ее – днем. Идеальная ситуация: умная сестра – компаньон и советчик, плодовитая сестра – любовница.
Лишь я знала, чего ей это стоит. Вечером, после танцев и смеха, непрерывного внимания двора, она садилась перед зеркалом, стягивая чепец, и я видела – она изнурена, измучена до предела.
Джордж частенько заходил к нам в комнату, приносил по стакану портвейна. Мы укладывали Анну в постель, натягивали до подбородка простыню. Она медленно опустошала стакан, и на ее лицо постепенно возвращался румянец.
– Бог знает куда это приведет, – шепнул мне однажды Джордж, когда Анна заснула. – Она вскружила голову королю, свела с ума весь двор. На что она надеется?
Анна пошевелилась во сне.
– Ш-ш-ш. – Я задернула занавески вокруг кровати. – Не разбуди ее. Я больше не в силах ее выносить, честное слово.
– Так плохо? – Джордж подмигнул.
– Она заняла мое место.
– Бедняжка!
Я отвернулась.
– Она отнимает все, что у меня есть. – Голос у меня дрожит от обиды.
– Но ты не любишь его так сильно, как прежде, правда?
– Это не значит, что я уступлю Анне.
Джордж обнял меня за талию, довел до двери, рука лениво покоится на моем бедре. Пылко поцеловал прямо в губы:
– Ты же у нас самая сладкая.
Я улыбнулась:
– Конечно, как женщина я лучше. Она просто честолюбивая ледышка. Лучше увидит тебя на виселице, чем умерит свое честолюбие. А я люблю короля ради него самого. Но Анна ослепила его, ослепила весь двор, даже тебя.
– Только не меня, – мягко возразил брат.
– Дядя любит ее больше. – В голосе у меня опять звучит обида.
– Дядя никого не любит. Но ему интересно, как далеко она может зайти.
– Всем интересно. И какую цену ей придется заплатить. Особенно если платить буду я.
– Непростую игру она ведет, – согласился Джордж.
– Ненавижу ее! Приятно будет посмотреть, как она лопнет от тщеславия.
Двор намеревался посетить принцессу Марию в замке Ладлоу, и все лето мы двигались в западном направлении. Принцессе только десять, а учат ее как взрослую. Девочке дают образование в суровой официальной манере, принятой при испанском дворе. В Уэльсе при ней священник, несколько учителей, дама-компаньонка, собственный двор – ведь она принцесса Уэльская. Мы ожидали увидеть полную достоинства маленькую хозяйку, девушку, почти ставшую женщиной.