Она села. На лице горькая усмешка, словно только что попробовала лимон.
– Ясное дело, одна сестрица Болейн или другая – какая разница. Каждая из нас может стать королевой Англии, а семья… семья нас ни в грош не ставит.
День за днем Анна старалась вновь очаровать короля. Она отвлекала его от королевы, отвлекала его от дочери. Мало-помалу двор понял – она снова победительница. Да, только она, Анна.
Я наблюдала за ухищрениями соблазна с отрешенностью вдовы. Генрих дал Анне собственный лондонский дом, Дюрем на Стрэнде, у нее были свои покои в Гринвичском дворце, где двор проводил Рождество. Королевский совет постановил: королеве не подобает носить слишком изящную одежду и появляться на людях. Всем было очевидно – дело за малым, приедет кардинал Кампеджо, а там и развод не за горами. Тогда Генрих женится на Анне, а я уеду домой к детям и начну новую жизнь.
Я по-прежнему оставалась главным доверенным лицом и компаньонкой Анны. Стоял уже ноябрь, когда в один прекрасный день сестра потребовала, чтобы мы с Джорджем сопровождали ее на прогулку вдоль вздувшейся от дождей реки в Гринвичский дворец.
– Ты, наверное, тревожишься – что теперь с тобой будет, без мужа-то? – начала она, удобно устроившись на скамье и поглядывая на меня.
– Пожалуй, поживу тут с тобой, пока здесь нужна, а потом уеду домой, в Хевер, – уклончиво ответила я.
– Я могу попросить короля об этом, пусть это будет мой подарок.
– Благодарю, сестрица.
– Я могу попросить его назначить тебе содержание, Уильям же почти ничего тебе не оставил.
– Я знаю.
– Король давал Уильяму на содержание сотню фунтов в год, можно устроить, чтобы эти деньги платились тебе.
– Благодарю, сестрица, – повторила я.
– Знаешь, – как бы между прочим бросила Анна, поднимая воротник, чтобы защититься от резкого ветра, – неплохо бы мне было усыновить твоего Генриха.
– Неплохо бы что?
– Неплохо бы мне усыновить малыша Генриха. Пусть будет моим сыном.
Я остолбенела и только и могла, что тупо смотреть на нее.
– Он тебе даже не особо нравится. – Такая глупая мысль могла прийти в голову только любвеобильной мамаше. – Ты с ним и не играешь никогда. Джордж больше времени с ним проводит, чем ты.
Анна отвела глаза, посмотрела на реку, как будто хотела набраться терпения у текущей воды и скученных крыш Сити.
– Нет, конечно нет, но я совсем не за тем собираюсь его усыновлять. Сам по себе он мне и даром не нужен.
Тут постепенно я сообразила, в чем дело:
– Ага, хочешь моего сыночка, сына короля. Хочешь сына, Тюдора по рождению. А когда король на тебе женится, в придачу получит и сына.
Она кивнула.
Я отвернулась, прошла пару шагов. Башмачки для верховой езды скрипнули на смерзшемся гравии. Пыталась найти подходящий ответ.
– Конечно, ты можешь отобрать у меня ребенка. Тогда уж король меня наверняка не захочет. В одно движение ты сделаешься матерью королевского сынка, да и от меня навеки обезопасишься.
Джордж прочистил горло, прислонился к стене, руки сложены на груди, на лице полное бесстрастие. Я повернулась к нему:
– Ты, конечно, знал?
Брат пожал плечами:
– Она мне сказала, когда дело уже было сделано. Она сразу взялась за это, как только мы ей сказали, что семья подумывает – не заняться ли тебе снова королем. Она даже отцу с дядюшкой сообщила только после разговора с королем, когда уже все было решено. Дядюшка считает, неплохое вышло дельце.
Я сглотнула. В горле пересохло.
– Неплохое дельце?
– У тебя всего будет в достатке, – быстро сказал Джордж. – Твой сын окажется поближе к трону, а у Анны на руках останутся все козыри, хороший план.
– Но это мой сын! – пробормотала я, задыхаясь. – Он не продается. Он вам не рождественский гусь на базаре.
Джордж поднялся на ноги, обнял меня за плечи, развернул к себе:
– Никто его и не продает, просто из него делают принца. У него тогда будут все права. Кто знает, не станет ли он следующим королем Англии. Ты должна гордиться такой возможностью.
Я закрыла глаза, похолодевшую кожу обвевал прибрежный ветерок. Мне даже показалось, сейчас в обморок упаду или стошнит меня. Как же мне хотелось свалиться замертво в тяжелой болезни, тогда им придется отвезти меня в Хевер и оставить меня и детей в покое.
– А Екатерина? Что станется с моей дочуркой?
– Можешь оставить ее себе, – резко ответила Анна. – Кому нужна эта девчонка.
– А если я откажусь? – Я взглянула в честные глаза брата. Я все еще доверяла Джорджу, хотя он меня и не предупредил.
Он покачал головой:
– Не можешь ты отказаться. Она уже все устроила. Подписано по закону, и печать поставлена. И дело с концом.
– Джордж, – шепнула я, – это мой мальчик, мой малыш. Сам знаешь – он для меня вся моя жизнь.
– Ты сможешь с ним видеться, – постарался утешить меня брат. – Будешь ему теткой.
Меня будто ударили. Я споткнулась на ходу, не смогла удержаться на ногах, пришлось опереться на руку брата. Повернулась к молчащей, ласково улыбающейся самой что ни на есть хитренькой улыбочкой Анне:
– Все, все тебе, да? – Слова мои источали ненависть. – Тебе все нужно. Мало тебе короля Англии у ног, еще и мой сын понадобился. Словно кукушонок, всех остальных птенцов в гнезде готова сожрать. Что еще нам надо сделать, чтобы твоему честолюбию было довольно? Всех ты нас погубишь, Анна.
Она отвернулась, не в силах вынести написанной на моем лице ненависти.
– Хочу стать королевой, – только и сказала она. – А вам всем придется мне помогать. Твой сынок Генрих может в этом деле поспособствовать, а потом мы ему отплатим добром за добро. Ты знаешь, как это делается. Только дурак лезет на рожон: как кости лягут, туда и надо идти.
– Когда мы с тобой играем, у тебя кости со свинцом. Я этого тебе не забуду, Анна. На смертном одре твоем припомню тебе, как ты у меня отобрала сыночка. Потому что боишься – своего не будет.
– Почему не будет? – Сестра по-настоящему уязвлена. – Ты родила, так отчего и мне не родить?
Я удовлетворенно расхохоталась, бросая слова ей в лицо:
– Потому что дни идут, а ты моложе не становишься. И король тоже не молодеет. Кто знает, будет ли у вас сынок? Я-то от него двух деток зачала, одного за другим, такого прекрасного мальчишку, Генриха моего, Бог лучше на землю не посылал. Тебе ни в жизнь не родить такого второго. Нутром чую, тебе ни за что не родить такого красавчика. Только и можешь, что украсть моего, – сама знаешь, у тебя своего никогда не будет.
Она побелела так, будто на нее снова напала горячка.
– Прекратите, – вмешался Джордж, – прекратите, вы обе!
– Не смей этого больше повторять, – шипела сестра. – Не смей меня проклинать. Если я упаду, то и тебя за собой утяну, Мария. И Джорджа, и всех остальных. Не смей такого повторять, а не то сошлю в монастырь и вовек своих детей не увидишь.
Она вскочила на ноги, бросилась бежать, только мелькала отороченная мехом накидка. Я смотрела, как она несется по тропинке ко дворцу, и думала: опасней врага не сыскать. Теперь она помчится прямиком к дядюшке Говарду, а то и к самому королю. Анну сейчас все слушаются, все, кто имеет власть надо мной. И если она пожелает моего сыночка или даже самой моей жизни, ей достаточно только слово сказать.
Джордж накрыл ладонью мою руку.
– Прости, сестренка, – неловко произнес он. – По крайней мере, дети останутся в Хевере и ты сможешь с ними видеться.
– Она все себе берет, – выдохнула я. – Она всегда все брала. Но этого я ей вовек не забуду.
Весна 1529 года
И вот мы с Анной в монастыре Черных Братьев, прячемся за занавесями в самом дальнем углу. Не можем мы пропустить такого случая. Никто не может, всяк ищет хоть малейшего повода прийти сюда. Такого в Англии еще не случалось. Сегодня здесь будет слушаться дело о браке короля и королевы Англии, самое необычайное судебное разбирательство, необыкновенное событие.
Двор находится в Брайдуэльском дворце – прямо возле монастыря. Каждый вечер король с королевой будут восседать рядом за пиршественным столом во дворце, а по утрам отправляться в монастырь, где собирается суд, чтобы решить: а был ли брак в действительности, можно ли признать законными эти двадцать долгих лет их любви?
Что за ужасный день! Королева в самом лучшем наряде, она, очевидно, решила не обращать внимания на постановление суда, предписывающее ей не одеваться слишком роскошно. На ней новое красного бархата платье с накидкой, отороченной золотым шитьем. На рукавах и подоле – опушка из черного соболя. Темно-красный чепец обрамляет лицо, на котором ни усталости, ни грусти. Вот уже два года старается она не показать своих чувств, оживленная, пылкая, готовая бороться до конца.
Когда короля просят выступить перед судом, он поднимается и объявляет собранию, что его всегда мучили сомнения о законности этого брака, с самого начала. Королева прерывает его – никто еще в целом свете не осмелился прервать английского короля, – говорит спокойно и рассудительно, указывая на то, как долго он позволил дремать своим сомнениям. Король, теперь уже на слегка повышенных тонах, продолжает читать заранее подготовленную речь, но видно – он смущен.
Он говорит, что пытался забыть о сомнениях ради горячей любви к королеве, но больше уже не в силах не обращать на них внимания. Я чувствую – Анна рядом со мной дрожит, как молодая кобылка перед охотой. «Что за чепуха», – страстно шепчет она.
Суд вызывает королеву – ей предстоит держать ответную речь. Судебный глашатай выкликает ее имя – один раз, второй, третий, но она делает вид, что не слышит, хотя глашатай стоит прямо рядом с троном и кричит на весь зал. Она поднимается, идет по залу, голова высоко поднята, направляется прямо к Генриху, сидящему на своем троне. Опускается перед ним на колени. Анна выглядывает из-за занавеса, шепчет: «Что она себе позволяет? Не может она этого сделать».
Я прекрасно слышу слова королевы, хотя мы прячемся в самом дальнем углу. Каждое слово доносится отчетливо, только легкий иностранный акцент заметнее обыкновенного.