Грохот башмаков на лестнице, громкий стук в полуоткрытую дверь.
Я иду посмотреть. Один из людей короля с письмом, на нем – королевская печать. Она оборачивается, лицо озаряется радостью. Она бежит через всю комнату, чтобы забрать письмо.
– Вот оно! Он не мог уехать без единого слова, он написал.
Она подносит письмо к свету, ломает печать, читает.
И стареет прямо на глазах. Краски ушли с лица, глаза погасли, улыбка исчезла. Рухнула на скамью под окном, а я вытолкала гонца из комнаты и захлопнула дверь прямо у него перед носом. Подбежала к королеве, опустилась на колени.
Она смотрит мимо меня, глаза полны слез.
– Я должна покинуть замок. Он отсылает меня. Кардинал и папа ему не указ, я отправляюсь в изгнание, и его собственная дочь тоже.
Гонец стучится опять и осторожно просовывает голову внутрь. Я вскакиваю на ноги, чтобы стукнуть дверью прямо по наглой роже, но королева удерживает меня за рукав.
– Ответ будет? – Он даже забывает добавить «ваше величество».
– Где бы я ни была, я остаюсь его женой и буду молиться за него, – произносит она твердо и поднимается на ноги. – Передай королю, я желаю ему приятного путешествия, сожалею, что не смогла попрощаться; если бы он предупредил, что выезжает так скоро, ему не пришлось бы пускаться в дорогу без благословения своей жены. Попроси его прислать весточку, здоров ли.
Гонец кивает, взглядом просит у меня прощения и исчезает. Мы молчим.
Идем к окну, смотрим на всадника, догоняющего обоз, который все еще тащится по дороге вдоль реки, потом всадник исчезает из виду. А король и Анна, верно, рука в руке распевают песни, уже далеко впереди на дороге к Вудстоку.
– Никогда не думала, что все так закончится, – говорит Екатерина слабым голосом. – Представить себе не могла, что он меня бросит, даже не попрощавшись.
Это было славное лето и для меня, и для детей. Генриху исполнилось пять, его сестре – семь, я решила – пора им купить пони, каждому своего собственного. Но в деревне не найти пару хороших пони, маленьких и послушных. Я пожаловалась во время нашего путешествия в Хевер Уильяму Стаффорду и поэтому не слишком удивилась, когда через неделю он вернулся без приглашения, прискакал на стройном охотничьем коне, ведя в поводу двух маленьких толстеньких пони – по одному с каждой стороны.
Мы с детьми гуляли в лугах около рва. Я помахала Уильяму, он свернул с дороги и вдоль рва подъехал к нам. Увидев пони, Генрих и Екатерина запрыгали от восторга.
– Не торопитесь, – предупредила я. – Подождем и посмотрим. Так ли они хороши, захотим ли мы их купить?
– Похвальная осторожность! Я ведь известный барышник.
Уильям Стаффорд слез с седла, поднес мою руку к губам.
– Где вы их отыскали?
Екатерина уже взяла за повод маленького серого пони, гладит ему нос. Генрих прятался за моей юбкой, только глазенки блестят – смесь восторга и страха.
– Представьте себе, нашел на дороге, – протянул Уильям Стаффорд лениво. – Могу отправить обратно, если не подходят.
У меня за спиной раздался протестующий вопль:
– Не надо!
Уильям Стаффорд опустился на одно колено, чтобы оказаться на одном уровне с сияющей мордашкой моего сына.
– Выходи, мальчик! – сказал добродушно. – У матери за спиной наездником не станешь.
– А он не кусается?
– Будешь кормить с ладони, – объяснил Уильям, – тогда не укусит.
Раскрыл мальчику ладошку, показал, как лошадь щиплет траву.
– А он может скакать галопом? – спросила Екатерина. – Как мамина лошадка?
– Ну, не так быстро, но может. А еще он умеет прыгать.
– Я смогу с ним прыгать? – У Генриха глаза как блюдца.
Уильям выпрямился, улыбнулся мне:
– Сначала научитесь просто сидеть на пони, ездить шагом, рысью и легким галопом. А уж потом – состязания и прыжки.
– Вы меня научите? – спросила Екатерина. – Пожалуйста! Оставайтесь на все лето и поучите нас ездить верхом.
Его улыбка стала откровенно победной.
– Мне бы и самому хотелось. Если ваша мама позволит…
Дети тут же повернулись ко мне.
– Скажи «да», – умоляла Екатерина.
– Пожалуйста! – ныл Генрих.
– Я и сама смогу научить вас ездить верхом, – запротестовала я.
– Но не для состязаний же! – воскликнул мой сын. – Ты ездишь в дамском седле, а мне нужно мужское. Я же мальчик, а когда вырасту, стану мужчиной!
Генрих приплясывает на одном месте, а Уильям смотрит на меня поверх его головенки:
– Что скажете, леди Кэри? Можно мне остаться на лето и поучить вашего сына ездить в мужском седле?
Мне, кажется, удалось скрыть смущение.
– Что ж, очень хорошо, если вам так хочется. Скажите там, в доме, чтобы вам приготовили комнату.
Каждое утро мы часами гуляем, дети шагом едут на своих новых пони. А после обеда выводим пони на длинных поводьях, они идут по кругу, сначала шагом, потом рысью и галопом, а дети прилипают к своим седлам, как репейники.
Уильям бесконечно терпелив с ними. Каждый день дети узнают что-нибудь новенькое, но я подозреваю – он сознательно не слишком торопится. Пусть научатся хорошенько держаться в седле к концу лета, но не раньше.
– А что, своего дома у вас нет? – не слишком доброжелательно спросила я как-то вечером.
Мы возвращаемся в замок, ведя в поводу каждый своего пони. Солнце садится, башенки на фоне заката придают дому вид сказочного замка, окошки мерцают розовым светом.
– Мой отец живет в Нортгемптоне.
– Вы единственный сын?
Ключевой вопрос.
– Нет, я второй сын, миледи, и ни на что не годен. Но собираюсь купить маленькую ферму в Эссексе. Есть у меня такая задумка – стать землевладельцем.
– А где вы деньги возьмете? Вряд ли у дяди на службе много заработаешь.
– Я был моряком и несколько лет назад получил вознаграждение, для начала хватит. Хорошо бы найти женщину, которая захочет поселиться в славном домике посреди собственных полей и знать, что ни королевская власть, ни королевская злоба ее не достанут.
– Король достанет где угодно, иначе он не был бы королем.
– Так-то оно так, но можно сделаться таким ничтожным, что тобой никто не заинтересуется. Единственная опасность – ваш сын. Он всегда будет на виду, пока считается претендентом на трон.
– Если Анна родит мальчика, мой будет не нужен.
Сама не понимая как, я не просто иду с ним в ногу, я уже следую его мечтам.
Он продолжает, ловко стараясь не спугнуть меня:
– Больше того, она захочет удалить его от двора. Он сможет расти с нами, мы воспитаем из него деревенского сквайра. Неплохая жизнь для мужчины. Может, самая лучшая. Не люблю я двор. А в последние годы вообще не знаешь, на каком ты свете.
Вот и подъемный мост. В согласии мы помогаем детям спешиться. Екатерина и Генрих несутся прямо домой, а мы с Уильямом ведем пони на конюшню. Двое парней выбегают и забирают у нас пони.
– Придете обедать? – спрашиваю как ни в чем не бывало.
– Разумеется. – Он отвешивает поклон, отходит.
Только в спальне, преклонив колени для молитвы на ночь, обнаружив, что мои мысли блуждают где-то далеко, поняла я, что позволила ему говорить с собой, как будто и впрямь мечтаю о славном домике посреди полей с Уильямом в супружеской постели.
Дорогая Мария!
Осенью мы возвращаемся в Ричмонд, а на зиму поедем в Гринвич. Королева больше никогда не будет жить с королем под одной крышей. Она направляется в Мор, старый дом Уолси в Хартфордшире. Король оставляет ей собственный двор, так что ей нечего жаловаться на дурное обращение.
Ты больше не ее придворная дама, отныне ты на службе у меня.
Мы с королем уверены – папа в ужасе от того, что король может сделать с Английской церковью. Он, конечно же, вынесет решение в нашу пользу, как только осенью вновь соберется суд. А я надеюсь на венчание осенью и сразу же – коронация. Почти все готово – и ненависть за ненависть.
Дядя очень холоден со мной, и герцог Суффолк настроен против меня. Летом Генрих отослал его, и я рада, что он получил урок. Слишком многие завидуют, следят за каждым моим шагом. Ты нужна мне в Ричмонде, Мария, как только я приеду. Ты не вправе вернуться на службу к королеве – Екатерине Арагонской из Мора, и в Хевере тоже незачем оставаться. Все, что я делаю, – для твоего же сына, не для меня одной, пожалуйста, помоги мне.
Осень 1531 года
Осенью я вернулась ко двору. Сомнений нет: королеву вышвырнули окончательно. Анна убедила короля, что нет никакого смысла соблюдать приличия и изображать верного мужа. С тем же успехом можно открыть всему миру истинное положение вещей, а на врагов просто не обращать внимания.
Генрих был щедр. Екатерина Арагонская в большом почете живет в своем новом доме, даже принимает послов, как будто по-прежнему остается возлюбленной и уважаемой супругой. При ней состоят двести человек, пятьдесят из них – придворные дамы. Правда, отнюдь не лучшие, слишком их много стекается ко двору и оказывается в распоряжении Анны. Мы провели веселенький день, выбирая тех, кто нам особенно не нравился, – чтобы отправить ко двору королевы. Так мы избавились от полудюжины девиц Сеймур – интересно, как вытянется лицо у сэра Джона Сеймура, когда он об этом узнает.
– Может, и жену Джорджа отправить в Мор? – предложила я. – Как он будет счастлив – вернется домой, а ее нет.
– Лучше пусть остается на глазах. Еще устроит что-нибудь. Хоть она и отвратительна, но все же отнюдь не пустое место. Спокойнее, если вокруг королевы одни ничтожества.
– Неужели ты все еще боишься ее? Она уже почти уничтожена!
Анна покачала головой:
– Я не буду чувствовать себя в безопасности до самой ее смерти. Так же как она – до самой моей смерти. Дело не в том, что мы делим короля и трон. Теперь она – моя тень, а я – ее. Мы неразрывно связаны. Одна из нас одержит полную победу, но не будет уверена, победила или проиграла, пока жива другая.