– Вот неугомонная! – жалуется неизвестно кому Анна. – Только что вернулась из Хевера и снова хочешь куда-то ехать. Муж нужен, чтоб тебя укоротить, засиделась ты во вдовушках.
Подсаживаюсь на скамью под окном к сэру Томасу:
– Ничего подобного, смотри, я сижу тихо, как спящий котенок.
– Еще подумают, что питаешь отвращение к мужчинам.
Придворные дамы в один голос смеются в ответ на это злобное замечание.
– Просто не хочется.
– Когда это тебе не хотелось? – возражает Анна.
Я только улыбаюсь:
– А тебе никогда не хотелось, а теперь посмотри, мы обе счастливы.
Сестрица закусывает губу, я представляю, сколько резкостей она могла бы наговорить, но не решается – добрая половина слишком вульгарна, а другую слишком легко обернуть против нее самой, ведь и она была королевской любовницей.
– Хвала Господу за это, – благочестиво говорит Анна, склоняя голову над работой.
– Аминь, – подхватываю я столь же сладко.
Дни в Вестминстере при дворе моей сестрицы тянутся бесконечно. Уильяма я вижу только мельком. Как церемониймейстер, он всегда возле короля. Король проникся к нему симпатией, советуется относительно лошадей, часто ездит верхом в его обществе. Ирония судьбы – такой не подходящий для светской жизни человек и в таком почете. Надо сказать, король охотно слушает откровенное мнение, во всяком случае пока оно совпадает с его собственным.
Только ночами мы с Уильямом наконец остаемся наедине. Он снял мансарду в старом доме как раз напротив дворца. Лежа без сна после любви, я смотрю на балки над головой, слышу, как птицы устраиваются спать в гнездах под соломенной крышей. Вся обстановка состоит из узкой кровати, стола и пары стульев. Больше ничего нет, больше нам ничего не нужно.
Просыпаться на заре, чувствовать его близость, восхитительное тепло, опьяняющий запах кожи. Я никогда не проводила ночь с человеком, который любил бы меня всем сердцем, любил ради меня самой, – какое головокружительное ощущение. Быть с тем, кого обожаешь, – и не надо ни скрывать свое обожание, ни преувеличивать, не надо ничего рассчитывать, я просто люблю его, моего единственного возлюбленного, и он любит меня так же просто, страстно, естественно. Не могу понять, как выдержала эти долгие годы, расплачиваясь фальшивой монетой тщеславия и похоти, не зная, что совсем рядом – чистое золото.
Коронация Анны омрачена неистовой ссорой с дядюшкой. Я слышу, как он орет, что она так возомнила о себе, что забыла, кому обязана своим нынешним высоким положением. Анна, самовлюбленная даже в ярости, положив руку на живот, объясняет, что мнит о себе не зря и очень хорошо помнит, кому обязана своим положением.
– Анна, побойся Бога, подумай о семье! – Дядя никак не может успокоиться.
– Забудешь о вас! Слетелись как мухи на мед. Ступить некуда, обязательно споткнешься о Говарда с просьбой об очередной милости.
– Я не прошу, – оборвал он. – Я требую.
– От меня? Вы говорите с королевой!
– Я говорю со своей племянницей, и, если бы не я, ее бы давно изгнали за позорную связь с Генрихом Перси, – брызгал слюной дядюшка.
Она вскочила на ноги, готовая наброситься на него.
– Анна, уймись! – вмешалась я. – Дядя, нельзя ее расстраивать! Ребенок!
Он по-прежнему жаждал крови, но сумел взять себя в руки.
– Конечно, ты права, – произнес с деланой вежливостью. – Сядь, Анна, и постарайся успокоиться.
Она рухнула на табурет, прошипела:
– Не смейте! Еще раз вспомните эту старую ложь, будь вы сто раз моим дядей, клянусь, отправитесь в ссылку.
– Я глава геральдической палаты, – сквозь зубы процедил он. – Я был одним из величайших людей в стране, когда ты под стол пешком ходила.
– А до битвы при Босуорте вашего отца заключили в Тауэр за измену. – В ее голосе зазвучало торжество. – Не забывайте, мы оба Говарды. Если вы против меня, то и я против вас. Одно мое слово – снова узнаете, как Тауэр выглядит изнутри.
– Скажи, попробуй, – произнес злобно дядя и вышел, даже не поклонившись.
Анна посмотрела ему вслед.
– Как же я его ненавижу, – прошептала она едва слышно. – Я его уничтожу.
– Не говори так, – поспешно возразила я. – Тебе нужна его помощь.
– Никто мне не нужен, – оборвала Анна. – Король всецело принадлежит мне. Он отдал мне свое сердце, свою любовь, я ношу его сына. Зачем мне чья-то помощь?
До коронации они так и не помирились. Дядя Говард должен сопровождать Анну в Сити. Джордж оказался прав – никто и никогда не видал коронации пышнее. Анна приказала уничтожить герб с гранатами на барке королевы, будто Екатерина была узурпатором, а не законной королевой. На его месте появились ее собственный герб и вензель – переплетенные инициалы, Анны и Генриха. Даже это оказалось поводом для насмешки – народ гоготал, притворяясь, что просто читает ГА-ГА! Увы, это был смех над бедной Англией. Новый девиз Анны «Самая счастливая» звучал повсюду, даже Джордж не выдержал, услышав эти слова впервые.
– Анна – и счастливая? Она угомонится, только когда станет Царицей Небесной и затмит саму Деву Марию.
Барки плывут к Тауэру, реют флаги – золотые, белые, серебряные. Король ждет нас у большого шлюза. Барку удерживают на одном месте, пока Анна сходит на берег. Смотрю на нее почти как на чужую. Она встает со своего трона и скользящей походкой спускается по трапу. Прирожденная королева, да и только! Платье сияет золотом и серебром, на плечах – меховая пелерина. Ее никак нельзя принять за мою сестру, кажется – вообще неземная женщина. Посмотришь – величайшая королева, которая когда-либо рождалась на свет.
Два дня мы провели в Тауэре, в первый вечер состоялся грандиозный пир, король, чтобы отпраздновать этот день, раздавал направо и налево награды. Восемнадцать человек стали кавалерами ордена Бани, еще дюжину король посвятил в рыцари, в том числе троих приближенных церемониймейстеров, среди них и моего мужа. Уильям разыскал меня, после того как король ударил его плашмя мечом по плечу и даровал поцелуй – знак вассальной верности нового рыцаря. Он повел меня танцевать, мы смешались с толпой придворных – никто не заметит, что сестра королевы танцует с церемониймейстером.
– Что скажете, миледи Стаффорд? – нежно говорит он. – Ваше честолюбие удовлетворено?
– Поднялся на первую ступеньку. Уверена, станешь знатнее Говардов.
– На самом деле я доволен. – Поглядывая на пару в центре круга, он переходит на шепот: – Я не хотел, чтобы брак принизил тебя.
– Будь ты крестьянином, все равно вышла бы за тебя!
– Любовь моя, помню, как ты расстраивалась из-за нескольких блошиных укусов. Нет, ты не вышла бы за крестьянина.
Со смехом поворачиваюсь к нему и ловлю на себе яростный взгляд брата, стоящего в паре с Мадж Шелтон.
– Осторожно, Джордж на нас смотрит.
– Лучше бы за собой смотрел!
– Что?
Наша очередь танцевать. Уильям выводит меня в круг, ведет – три шага туда, три шага сюда. Трудно избежать тесных объятий, трудно не смотреть друг на друга. Все время напоминаю себе – надо скрывать свои чувства. Уильям менее сдержан – просто пожирает меня глазами. Мы делаем круг, проходим под сводом рук. Я успокаиваюсь, только когда танец становится общим.
– Так что там с Джорджем?
– Попал в плохую компанию.
Громко смеюсь:
– Он же Говард, друг короля. Кому же еще связываться с плохой компанией?
– Должно быть, ничего особенного. – Уильям явно не хочет развивать тему.
Музыканты берут последний аккорд, я тащу Уильяма к стене.
– Теперь объясни толком, что ты имеешь в виду.
– Сэр Фрэнсис Уэстон всегда рядом с ним. – Уильям вынужден говорить. – А у него плохая репутация.
Я настораживаюсь:
– Что ты слышал? Какие-нибудь детские выходки?
– Больше, – коротко бросает Уильям.
– Что именно?
Уильям оглядывается по сторонам, явно мечтая избежать допроса:
– Говорят, они любовники.
Перевожу дыхание.
– Ты знала?
Молча киваю.
– Господи, Мария! – Уильям делает шаг прочь, возвращается. – Ты мне ничего не сказала? Твой родной брат погряз в грехе, а ты молчишь?
– Разумеется. Не хочу выставлять его на позор. Он мой брат, и, может быть, он еще изменится.
– Ты предана брату больше, чем мужу?
– Так же, – без промедления отвечаю я. – Уильям, он мой брат. Мы – тройка Болейн, мы нужны друг другу. Мы знаем десятки, сотни секретов друг друга. Наверное, я еще не до конца стала леди Стаффорд.
– Но твой брат! Содомский грех – это не шутки.
– Прежде всего он мой брат! – Беру его за руку, не обращая внимания на окружающих, тяну в сторону. – Джордж содомит, Анна – шлюха, а возможно, и отравительница, да я и сама шлюха. Дядя – самый коварный друг, отец – приспособленец, мать, Бог ей судья, говорят, она спала с королем раньше нас обеих! Обо всем этом ты знал или мог догадаться. Теперь скажи, достаточно ли я хороша для тебя? Я пришла к тебе, когда ты был никем. Если ты хочешь преуспеть при этом дворе, знай – ты выпачкаешь руки или в крови, или в грязи. Я выучила это еще молоденькой девушкой, и годы обучения были нелегкими. Можешь начать учиться сейчас, коли есть охота.
Уильям только рот раскрыл, слушая мою страстную речь. Отступает на шаг, смотрит на меня во все глаза:
– Я совсем не хотел тебя огорчать.
– Он мой брат, она моя сестра. Ничего не поделаешь, это моя семья.
– Они могут стать нашими врагами, – предупреждает Уильям.
– Даже если будут смертельными врагами, все равно – это мой брат и моя сестра.
Помолчали.
– Друзья и враги одновременно?
– Все может быть, – говорю я. – Как карта ляжет.
Уильям кивает.
– Так что говорят? – Я начинаю успокаиваться. – Что ты слышал о Джордже?
– Слава богу, это не очень широко известно, но говорят – вокруг твоей сестры тайный двор ее ближайших друзей. Сэр Фрэнсис, сэр Уильям Брертон, мужчины-любовники. Игроки, отличные наездники, на любой риск готовы ради удовольствия пощекотать нервы, Джордж – один из них. Встречаются, играют, флиртуют в ее покоях. Так что репутация Анны тоже под ударом.