Я ушла от Анны и Джорджа, бросилась к королевским покоям. В приемном зале Уильяма не было, и я не рискнула искать его в маленькой комнате, где он спал. Мне попался на глаза юноша с лютней, музыкант сэра Фрэнсиса Уэстона. Как его зовут, кажется, Марк Смитон?
– Не видели сэра Уильяма Стаффорда?
– Видел, леди Кэри, – вежливо поклонился он. – Он все еще играет в шары.
Я кивнула и вышла в парадный зал. Оглянулась: он меня не видит, – юркнула в боковую дверцу, а оттуда на широкую террасу, вниз по ступеням в сад. Уильям подбирал мячи, партия только что кончилась. Он повернулся, заметил меня, улыбнулся. Остальные игроки замахали мне, приглашая в игру.
– Хорошо, – кивнула я. – А какая ставка?
– По шиллингу за кон, – сказал Уильям. – Вы попали к отчаянным игрокам, леди Кэри.
Я открыла кошелечек, нащупала там шиллинг. Взяла мяч, толкнула, он покатился по траве. Даже близко не попал. Шагнула в сторону, уступая место следующему игроку. Уильям очутился прямо рядом со мной.
– Что случилось? – спросил он тихо.
– Ничего особенного, просто мне надо с тобой побыть наедине, и чем скорее, тем лучше.
– Я бы тоже не отказался. – В голосе смешок. – Не знал только, что ты такая бесстыжая.
– Да я не о том, – возмущенно отмахнулась я, огляделась – вдруг кто заметил, как я покраснела. До чего же хочется его коснуться. Так трудно стоять рядом и не протянуть руки. Я шагнула в сторону, будто хотела получше увидеть, куда катится мяч.
Партия еще не кончилась, а я уже проиграла. Уильям постарался побыстрее выйти из игры. Наши шиллинги остались на кону – их получит победитель, а мы сделали вид, что прогуливаемся, воздухом дышим на тропинке вдоль реки. Окна дворца выходят в эту сторону, поэтому я не осмеливаюсь взять его под руку. Идем рядом, как вежливые незнакомцы. Только когда добрались до пристани, он взял меня под локоток, вроде бы хотел поддержать, да так и не отпустил мою руку. От этого незамысловатого прикосновения меня всю теплом пронизало.
– Что случилось?
– Дядя. Решил выдать меня замуж.
Его лицо сразу потемнело.
– Так скоро? Уже подобрали мужа?
– Нет, пока только обсуждают возможности.
– Нам надо подготовиться, они скоро кого-нибудь найдут. Тогда мы во всем признаемся и постараемся внаглую выкрутиться.
– Да. – Я замолчала на минуту, взглянула на Уильяма, потом обратно на реку. – Он меня пугает. Когда он сказал, что пора выдать меня замуж, мне вдруг показалось, я сделаю то, что мне велят. Понимаешь, ему все повинуются. Даже Анна.
– Не гляди на меня так, любовь моя, а то я тебя поцелую на глазах у всего двора. Клянусь тебе, ты принадлежишь мне. Никому не позволю тебя отнять. Ты моя, а я твой. И все тут.
– Они отняли Генриха Перси у Анны. А они были женаты – не меньше, чем мы.
– Он был тогда сопливым мальчишкой. Никому не позволю встать между мной и тобой. – Он помолчал. – Но цена будет дорогая. Заступится за тебя Анна? Если она на нашей стороне, все получится.
– Ее такие новости не обрадуют. – Кому, как не мне, знать, какая эгоистка моя дорогая сестрица. – Но и вреда ей от этого нет никакого.
– Тогда давай ждать до последнего, а затем признаваться. А пока пора пустить в дело весь наш шарм.
Я рассмеялась, теперь ему понадобились мои придворные умения – я уж знаю, как пустить в дело шарм.
– Короля очаровывать?
– Нет, друг друга. Мне ни до кого в целом свете дела нет, кроме одной особы.
– Меня, – с тихой радостью угадала я. – А мне ни до кого дела нет, кроме тебя.
Мы провели ночь вместе в комнатке в маленькой гостинице. Стоило мне проснуться и повернуться к нему, он уже был рядом со мной. Мы засыпали друг у друга в объятиях, словно даже во сне не в силах расстаться ни на мгновение. Я проснулась утром, почувствовала всю тяжесть его тела. Он был во мне, и стоило мне шевельнуться, как в нем снова вспыхнуло желание. Я закрыла глаза и в полудреме позволила ему вновь наслаждаться моим телом, покуда сквозь занавески не пробилось утреннее солнце, не послышались шум и крики гостиничного двора, ясное предупреждение – пора возвращаться во дворец.
Он привез меня обратно на крошечном ялике, высадил на пристани, а сам поплыл дальше по течению, чтобы пристать там и возвратиться на полчаса позже. Я надеялась проскользнуть незамеченной в боковую дверь, добраться до спальни и даже попасть вовремя на утреннюю мессу. Но прямо у моей двери меня поджидал неизвестно откуда вынырнувший Джордж.
– Благодарение Богу, ты вернулась, еще час-другой, и всем было бы известно.
– Что такое? – быстро переспросила я.
– Анна не может подняться с постели. – Лицо мрачнее тучи.
– Я иду к ней! – Я помчалась по коридору, стукнула в дверь комнаты Анны, всунула голову внутрь. Она совершенно одна, в огромной роскошной спальне, лежит в постели, бледная, изнуренная.
– А, ты, – противным голосом сказала сестра. – Ну входи, чего уж там.
Я шагнула в комнату, брат за мной, плотно закрыл дверь.
– В чем дело?
– Кровотечение. И боль дикая, как при родах. Наверное, потеряю ребенка.
В ее словах такой ужас, мне просто не выдержать. Я знала, как выгляжу: волосы растрепаны, запах Уильяма все еще на коже; невыносимая разница – ночь, полная любви, и этот надвигающийся кошмар. Я повернулась к Джорджу:
– Приведи повитуху.
– Нет! – змеей прошипела Анна. – Не понимаешь, что ли? Если мы их сюда пустим, весь свет тут же узнает. Пока никто не знает, беременна я или нет, вокруг одни слухи. Я не могу рисковать – нельзя, чтобы знали, что я потеряла ребенка.
– Чепуха, – решительно заявила я Джорджу. – Мы же о ребенке говорим. И что, ему умирать из-за страха скандала? Перенесем ее в заднюю комнату, для слуг. Закроем ей лицо, задернем занавески. Я позову знахарку, скажу, что это для простой служанки.
Джордж застыл на месте:
– Коли девочка, не стоит и трудов. Лучше ей умереть, если опять девчонка.
– Бога ради, Джордж, это же младенец! Душа живая! Твоя родня, твоя плоть и кровь. Конечно, надо постараться ее спасти.
Его лицо окаменело, он больше не мой возлюбленный братец, он теперь как эти железные маски в суде, ни одна черточка не дрогнет, подпишут смертный приговор любому, лишь бы самих себя обезопасить.
– Джордж! Даже если это еще одна девчонка из рода Болейн, у нее тоже есть право жить – как у Анны и у меня.
– Хорошо. – Тон еще неуверенный. – Я перенесу Анну, а ты пошли за повивальной бабкой. И постарайся, чтобы никто не догадался. Кого ты пошлешь?
– Уильяма.
– О боже, Уильяма! – раздраженно бросил брат. – Что ему о нас известно? Он знает повивальную бабку? Найдет он ее?
– Я пошлю его туда, где бани. Там всегда есть повитухи. Он не проболтается – ради меня.
Джордж кивнул, пошел к постели. Я услышала, как он говорит с Анной, объясняет ей шепотом, нежно, ласково, она что-то бормочет в ответ. Но я уже выскочила из комнаты и помчалась в сад, надеясь перехватить Уильяма.
Я поймала его на пороге, отправила на поиски повивальной бабки. Он вернулся через час с довольно молодой и на удивление чистоплотной женщиной с узелком склянок и трав.
Я провела ее в каморку, где обычно спал паж Джорджа. Она оглядела затемненную комнатку и в испуге отпрянула. В этот ужасный момент Джордж и Анна, роясь в ящике с маскарадными костюмами, чтобы закрыть ее всем известное лицо, не нашли ничего лучшего, чем золотая птичья маска, в которой сестра танцевала во Франции. Анна, задыхаясь от боли, лежит на спине на узенькой кровати, раздутый живот торчит под простыней. Горят лишь несколько свечей, отбрасывая тени на посверкивающую золотую, с огромным загнутым клювом и пышными бровями маску ястреба. Словно жуткая аллегорическая сцена на картине с нравоучительным сюжетом – сверху лицо, символ жадности и тщеславия, темные глаза сверкают сквозь глазницы гордого золотого овала, снизу слабые, корчащиеся от боли ноги, а между ними – кровавое месиво.
Повитуха осматривала ее, стараясь почти не дотрагиваться. Выпрямилась, задала несколько вопросов про боли: когда начались, насколько сильные, сколько длятся. Потом сказала, что даст питье, пусть она поспит, может быть, удастся сохранить ребенка. Если тело отдохнет, отдохнет и младенец. Но в голосе надежды мало. Безучастное золотое лицо повернулось в сторону Джорджа, но сама Анна не проронила ни слова.
Повитуха сварила питье на разожженном в камине огне, Анна выпила полную кружку. Джордж поддерживал ее за плечи, пока она пила. Повитуха прикрыла ее тело простыней, и казалось, ужасная маска торжествует победу. Женщина пошла к двери, Джордж осторожно уложил Анну, вышел за знахаркой, сказал с истинной страстью в голосе:
– Мы ее не можем потерять, мы этого не вынесем.
– Тогда молитесь, – прозвучал короткий ответ. – Все в руках Божьих.
Джордж пробормотал что-то нечленораздельное и вернулся в комнату. Я вывела женщину из покоев, а Уильям отправился провожать ее до дворцовых ворот. Я тоже вошла в спаленку, мы с братом сидели у постели Анны, пока та спала и стонала во сне.
Пришлось отнести ее обратно в парадную спальню и сказать всем, что она неважно себя чувствует. Джордж играл в карты с придворными, будто ему все нипочем, дамы флиртовали, забавлялись картами, бросали кости – все как обычно. Я сидела рядом с Анной, послала кого-то к королю сказать от ее имени, что ей нездоровится и она до ужина не выйдет. Матушка, встревоженная напускной безмятежностью сына и моим отсутствием, вошла в спальню. Бросила один взгляд на лежащую в забытьи Анну и кровь на простынях, побледнела.
– Мы стараемся сделать все, что можно, – прошептала я.
– Кому-нибудь уже известно?
– Никому, даже король не знает.
– Хорошо, – кивнула она.
Проходил час за часом, Анна покрылась холодным потом. Я стала сомневаться в зелье, сваренном знахаркой. Положила ладонь сестре на лоб, теперь ужасно горячий. Взглянула на матушку:
– Она огнем горит.
Та только плечами пожала.