Он приветствует Анну радостным воплем, обнимает, целует. Можно подумать, он никогда не был рыцарем Верное Сердце для своей королевы Екатерины. Можно подумать, не стало его злейшего врага, а не женщины, двадцать семь лет преданно любившей его, умершей с его именем на устах. Он зовет распорядителя увеселений – поскорее устроить праздник с пиром, с танцами. Английский двор веселится – женщина, не сделавшая ничего плохого, умерла в одиночестве, разлученная с дочерью, отвергнутая мужем. Анна и Генрих одеваются в желтое – радостный, солнечный цвет. В Испании это траурный королевский цвет, хорошая получилась шутка – послы могут доложить императору о двусмысленном оскорблении.
Я не сумела выдавить улыбку, глядя, как Генрих и Анна празднуют победу. Повернулась, пошла к дверям. Кто-то ухватил меня за локоть – дядюшка.
– Ты останешься!
– Это низость.
– Да, возможно. Но ты останешься.
Попыталась ускользнуть, но он держит крепко.
– Она была врагом твоей сестры и нас всех. Она чуть не свалила нас, чуть не победила.
– И было бы справедливо! Мы оба знаем.
Улыбается от души. Его развлекает мое негодование.
– Справедливо или нет, она мертва, а твоя сестра стала королевой, этого никто отрицать не может. Испания не нападет, папа отменит отлучение от Церкви. Возможно, она была права, но ее правота умерла вместе с ней. Если Анна родит сына, мы получим все. Так что останься и смотри повеселей…
Я покорно остаюсь стоять рядом с ним. Анна и Генрих отошли к окну, говорят о чем-то. Сблизили головы, быстрое журчание их речи предупреждает любого – вот величайшие заговорщики на свете. Даже Джейн Сеймур поняла бы – ей не разрушить это единство. Когда королю нужен ум, такой же быстрый и такой же неразборчивый в средствах, как у него, он идет к Анне. Пусть Джейн молится за королеву, Анна будет плясать на ее могиле.
Придворные, предоставленные сами себе, разбиваются на группки и парочки, судачат о кончине королевы. Уильям оглядывает комнату, замечает – я стою с унылым видом возле дяди, подходит предъявить свои права.
– Она остается здесь, – заявляет дядя. – Мы должны держаться вместе.
– Она поступит так, как сочтет нужным, – возражает Уильям. – Не стану ей указывать.
Дядя поднимает бровь:
– Что за редкостная жена!
– Как раз такая мне подходит. – Уильям смотрит на меня. – Ты уходишь или хочешь остаться?
– Пожалуй, останусь. – Мне не хочется спорить. – Но танцевать не буду. Это неуважение к ее памяти, не хочу в этом участвовать.
Появляется Джейн Паркер, заглядывает Уильяму через плечо:
– Говорят, ее отравили. Вдовствующую принцессу. Умерла внезапно, в страшных мучениях, ей что-то подсыпали в пищу. Как вы думаете, кто мог такое сделать?
Старательно отводим глаза от королевской четы – кто больше их выиграл от смерти Екатерины?
– Это бесстыдная ложь. На твоем месте я не стал бы ее повторять, – советует дядюшка.
– Но весь двор только об этом и говорит, – оправдывается она. – Все спрашивают – если ее отравили, то кто?
– Так отвечай: ее вовсе не отравили, она умерла от тоски, слишком много тосковала. Полагаю, женщина может умереть и от клеветы, особенно если порочит могущественную семью.
– Это и моя семья, – напоминает Джейн.
– Совсем забыл, – отвечает дядя. – Ты так редко бываешь с Джорджем, от тебя так мало проку, я иногда даже забываю, что ты наша родственница.
Одно мгновение она выдерживает его взгляд, потом опускает глаза.
– Я бы и рада больше бывать с Джорджем, но он вечно пропадает у сестры, – заявляет она невозмутимо.
– У Марии? – делано удивляется дядюшка.
Джейн вскидывает голову:
– У королевы. Они неразлучны.
– Он понимает – надо быть полезным королеве, надо быть полезным семье. Ты тоже могла бы быть всецело в распоряжении королевы, да и в распоряжении мужа.
– Сомневаюсь, что ему вообще нужна женщина, – взрывается Джейн. – Кроме королевы, разумеется. Вечно он то с ней, то с сэром Фрэнсисом.
Я так и застыла, даже на Уильяма не осмеливаюсь взглянуть.
– Твой долг – быть рядом с мужем, нужна ты ему или нет, – спокойно отвечает дядя.
Боюсь, она начнет спорить, но Джейн только хитренько улыбается и отходит.
Анна позвала меня к себе за час до обеда. Заметила – я не переоделась в желтое к празднику.
– Тебе лучше поторопиться!
– Я не иду.
Думала, начнет требовать, но Анна предпочла уклониться от ссоры:
– Ладно, только объяви, что нездорова. Не желаю лишних вопросов.
Полюбовалась на свое отражение в зеркале:
– Можешь мне объяснить, почему я поправляюсь быстрее, чем с предыдущими? Значит, ребенок лучше растет, правда? Значит, он крепкий?
– Конечно, – успокоила я. – Ты хорошо выглядишь.
Она уселась перед зеркалом:
– Расчеши меня. Никто не делает этого лучше.
Сняла с Анны желтый чепчик, оттянула назад густые блестящие волосы. Взяла одну из ее серебряных щеток, потом другую, словно лошадь чищу.
Анна откинула голову в ленивом наслаждении.
– Он будет крепким. Никто не знает, как был зачат этот ребенок, Мария. И никто никогда не узнает.
Мои руки вдруг отяжелели, стали неловкими. В голове промелькнуло: колдуньи, заклятия, чем еще она воспользовалась?
– Он будет величайшим принцем, которого знавала Англия, – продолжала Анна тихонько. – Потому что я дошла до врат ада, чтобы заполучить его. Ты никогда не узнаешь.
– Так и не говори, – попросила я малодушно.
Она рассмеялась:
– О да! Подбери юбки, чтобы не выпачкаться в грязи, сестренка. Ради Англии я отважилась на такое, что тебе и не снилось.
Заставила себя снова взяться за щетку, успокаивающе приговариваю:
– Уверена, ты совершенно права.
Несколько минут она сидела спокойно, потом открыла глаза и удивленно произнесла:
– Мария, наконец-то!
– Что?
– Ребенок! Он только что шевельнулся.
– Где, покажи!
Она нетерпеливо шлепнула рукой по тугому корсажу:
– Вот здесь! Прямо здесь! – Она затихла, лицо сияет, раньше я никогда ее такой не видела. – Снова! Как легкое трепетание. Это мой ребенок, он шевелится. Хвала Господу, я жду ребенка, живого ребенка!
Она вскочила, волосы в беспорядке падают на плечи.
– Беги скажи Джорджу!
Даже зная их близость, я удивилась:
– Джорджу?
– Я имела в виду – королю, – поспешно поправилась Анна. – Приведи его сюда.
Я побежала в королевские покои. Его одевают к обеду, в спальне с полдюжины кавалеров. Прямо в дверях я присела в реверансе, он просиял от удовольствия при виде меня:
– Это же другая Болейн! Та, у которой хороший характер!
По комнате прокатились смешки.
– Королева умоляет вас, сэр, тотчас прийти к ней. У нее хорошая новость, которую она не может скрывать ни минуты.
Рыжеватые брови приподнялись. Вид у него поистине величественный.
– Она посылает вас, словно пажа, привести меня, как щенка?
Я снова сделала реверанс.
– Сэр, ради такой новости я готова бежать со всех ног, а вы, зная, в чем дело, пошли бы на свист.
За моей спиной раздался ропот, но король уже накинул золотистую мантию, разгладил обшлага из меха горностая.
– Ведите, леди Мария. Щенок готов идти на свист. За вами – куда угодно.
Я легонько коснулась его протянутой руки, он притянул меня ближе, я не противилась.
– Замужество идет вам, Мария, – шепнул он доверительно, пока мы спускались по лестнице, половина придворных – за нами. – Вы прелестны, как в те времена, когда были моей маленькой возлюбленной.
Чем сильнее он ластится, тем больше я настораживаюсь.
– Это дело давнее, – отвечаю осторожно. – Зато ваше величие с тех пор по меньшей мере удвоилось.
Как только у меня вырвались эти слова, прокляла себя за глупость. Хотела сказать: он стал могущественнее, прекраснее, а получилось – какая же я идиотка, – что он стал в два раза толще (чудовищная, но правда).
Он так и застыл, не дойдя трех ступенек до конца лестницы. Я глаз не смела поднять, чуть на колени не упала со страха. Хоть весь свет обойди, среди придворных дам не найдешь более неловкой, с моей страстью говорить комплименты и полным неумением делать это как следует.
Раздался громовой рев, я взглянула на короля и, к неимоверному облегчению, увидела – он хохочет.
– Леди Мария, вы что, совсем разум потеряли? – осведомился он.
Я тоже начала смеяться:
– Похоже на то, ваше величество. Я имела в виду, тогда вы были моложе, я была девчонкой, зато теперь вы король среди принцев, а получилось…
Мои слова заглушил новый раскат хохота. Придворные позади нас вытянули шею, наклонились, желая понять, что развеселило короля, почему я краснею от стыда и смеюсь одновременно.
Генрих обхватил меня за талию, крепко обнял:
– Мария, я вас обожаю! Вы лучшая из Болейнов, никто не может так рассмешить. Ведите меня скорей к жене, а то вы можете сказать совершенно страшные вещи, и придется отрубить вам голову.
Я выскользнула из его жестких объятий, повела дальше, на половину королевы, придворные – за нами. Анна все еще во внутренних покоях, я постучала в дверь и объявила о приходе короля. Она стоит с распущенными волосами, держа чепец в руках, лицо сияет удивительным светом.
Генрих входит, я закрываю за ним дверь, встаю перед ней – никто не сможет подойти ближе и подслушать. Это величайший миг в жизни Анны, пусть сполна насладится им. Пусть скажет королю, что беременна и в первый раз после Елизаветы ребенок шевельнулся у нее в животе.
Входит Уильям, видит меня перед дверью, проталкивается через толпу придворных:
– Стоишь на страже? Руки в боки, прямо как торговка, защищающая свое ведро с рыбой.
– Она сейчас рассказывает королю, что беременна. Имеет право обойтись, наконец, без этой проклятой Сеймур.
Появляется Джордж:
– Что рассказывает?
– Ребенок шевельнулся. – Я улыбаюсь брату, предвкушая его радость. – Она сразу же послала меня за королем.