Нико подталкивает Огаст к сиденью, и она сосредотачивается на том, чтобы не позволить надвигающемуся допросу о телесности Джейн отразиться на своем лице.
– Ловко, – говорит Джейн немного саркастично. – Эта книга все равно отстой. – Она показывает обложку – это раннее издание «Обитателей холмов» со стертым наполовину оранжево-красным рисунком. – Мне кажется, я читала ее раз десять, пытаясь разобраться, чем она нравится людям. Это депрессивная книга о кроликах. Я не понимаю.
– Разве это не аллегория? – предполагает Нико.
– Многие так думают, – на автомате говорит Огаст. Она переходит в режим «дочь библиотекаря» и не в силах остановиться. Она слишком сильно нервничает. – Многие думают, что это религиозный символизм, но Ричард Адамс сказал, что это просто история о кроликах, которую он придумал, чтобы рассказывать на ночь своим дочерям.
– Слишком много кровищи для сказки на ночь, – говорит Джейн.
– Ага.
– А где ты была? – спрашивает ее Джейн. – Кажется, я давно тебя не видела.
– А, – говорит Огаст. Она не может сказать, что поменяла весь свой маршрут, оплакивая совместный аккаунт на «Нетфликсе», которого у них никогда не будет. – Я… ну, мы, наверно, разминулись пару раз. По теории вероятности когда-то мы должны были сесть на разные поезда, да?
Джейн подпирает подбородок рукой.
– Да, ты права.
Нико скрещивает ноги и встревает:
– Вы и правда всегда были вместе в одном и том же поезде?
– Даже в одном и том же вагоне, – говорит Джейн. – Это безумие.
– Да, – говорит он. – Вероятность этого… ого.
– Мне просто везет, наверно, – говорит Джейн с ухмылкой. А Огаст слишком занята, пытаясь разобраться во всем остальном, чтобы разобраться в том, что это значит. – Я Джейн, кстати.
Она наклоняется вперед и протягивает руку Нико, и в его глазах искрится такое взволнованное любопытство, как будто Майла подарила ему антикварный будильник. Он осторожно берет ее ладонь одной рукой, накрывая другой сверху, что было бы странно или жутко, если бы это был не Нико. У Джейн смягчается улыбка, и Огаст смотрит, как на лице Нико мелькает какое-то еле заметное выражение, прежде чем он отпускает руку.
– Ты не отсюда, да? – спрашивает он.
– А ты? – говорит она.
– Я из Лонг-Айленда, – говорит ей Нико. – Но я прожил долгое время в другом городе, прежде чем переехал сюда.
– Ты тоже приехал учиться в колледж? – спрашивает Джейн, показывая на Нико и Огаст.
– Не-а. Из-за девушки. Колледж не совсем для меня. – Он задумчиво проводит большим пальцем по краю своего сиденья. – В этих поездах всегда такие интересные запахи.
– Мочи, например?
– Нет, например… вы чувствуете петрикор? Или серу?
Джейн смотрит на него, высунув язык.
– Я нет. Только мочу, в основном. Иногда кто-то роняет свою еду навынос, и тогда это моча и лапша со свининой.
– Ага, – говорит Нико. – Интересно.
– У тебя странный друг, – говорит Джейн Огаст, но без агрессии. Она не выглядит раздраженной, напротив, слегка позабавленной, как будто ей нравится, какой поворот приняла ее ночь.
– Он… – пытается ответить Огаст, – любит запахи.
– Очень люблю запахи, – говорит Нико. – Обожаю ароматы. Ты живешь в Бруклине? Или на Манхэттене?
Она медлит, прежде чем ответить.
– В Бруклине.
– Мы тоже, – говорит он. – Мы живем во Флэтбуше. А ты в каком районе?
– Я… я тоже во Флэтбуше, – говорит она.
Это удивляет Огаст. Джейн никогда не упоминала, что живет во Флэтбуше. И она никогда не казалась такой изворотливой. Нико расправляет плечи. Они оба знают, что Джейн врет, но это ничего не значит: может, она не хочет, чтобы парень, с которым она только что познакомилась, знал, где она живет.
– Интересно, – говорит он. – Может, мы когда-нибудь там увидимся.
– Да, может быть, – говорит она со смешком.
Огаст не знает, сколько времени нужно Нико и что именно он считывает с Джейн, но он смотрит, как она возвращается к своей книге, положив на колени руки вверх ладонями с расслабленными пальцами.
Огаст продолжает ждать, когда он задаст еще один вопрос. «Слушай, ты когда-нибудь проходила сквозь стены?» Или «У тебя есть какие-то незаконченные дела в мире живых, как, например, трагическое нераскрытое убийство или близкий, который должен дать всем рабочим на заводе рождественский выходной?». Или «Ты случайно не видишь существ с рогами, когда закрываешь глаза?». Но он просто сидит, и Джейн просто сидит, оба слишком непостижимые.
Наконец, когда они заезжают на первую станцию Манхэттена, Нико объявляет:
– Это наша станция.
Огаст смотрит на него.
– Да?
Он решительно кивает.
– Да. Ты готова?
Она бросает взгляд на Джейн, как будто та могла исчезнуть за прошедшие несколько секунд.
– Если ты готов.
Им приходится пройти мимо Джейн, чтобы выйти, и Огаст чувствует, как ее локоть удерживает рука.
– Эй, – говорит Джейн.
Когда Огаст поворачивается, в челюсти Джейн дергается та самая мышца.
– Не пропадай.
Нико останавливается на платформе и оглядывается на них.
– Ладно, – говорит Огаст. – Может быть, я… я увижусь с тобой в понедельник.
Выйдя на платформу, она поворачивается к Нико, как только поезд отъезжает, но он задумчиво смотрит в потолок. Она ждет, как монахиня в католической средней школе, ждущая новости о том, выбран ли новый папа.
– Да, – наконец говорит он. – Ладно. – Он опускает руки, которые держал скрещенными, и, повернувшись, начинает шагать вдоль платформы. Огаст приходится бежать, чтобы его догнать.
– Что «ладно»?
– Хм-м?
– Каков вердикт?
– А, тако, – говорит он. – Я остановился на тако. В нескольких кварталах отсюда есть ларек, который открыт допоздна; мы можем купить что-нибудь там и поехать домой на «Би».
– Я имела в виду, мертва ли Джейн!
– А! – говорит он с искренним удивлением в голосе. Иногда Огаст хочется хоть на секунду узнать, что творится в голове у Нико. – Нет, я так не думаю.
Ее сердце совершает кульбит.
– Не… не думаешь? Ты уверен?
– Почти, – говорит он. – Она очень… настоящая. Телесная. Она не привидение. Она материальная. Как думаешь, стоит мне в этот раз попробовать сейтан?
Огаст пропускает вопрос мимо ушей.
– То есть она живой человек?
– Я бы так не сказал, – говорит он. Кристаллы вокруг его шеи подпрыгивают на груди, пока он шагает. – Да, я возьму сейтан.
– Тогда что она такое?
– Она живая, – говорит он. – Но… одновременно неживая. Я не думаю, что она мертва. Она как бы… где-то посередине. Ни здесь, ни по ту сторону. Она кажется очень… отстраненной, как бы не до конца укоренившейся здесь и сейчас. Но, когда она до тебя дотронулась, казалось, что она окончательно здесь. И это интересно.
– Есть… есть какой-нибудь другой способ это проверить?
– Я о таком не знаю, – говорит Нико. – Прости, детка, это не совсем точная наука. У-у. Может, мне лучше взять креветки?
Точно. Не точная наука. Вот почему Огаст никогда раньше не консультировалась у экстрасенса. Ее мама всегда говорила: нельзя начинать с догадок. Первое, что Огаст от нее узнала, – начинай с того, что ты точно знаешь.
Она знает, что… Джейн была в 1976-м и Джейн здесь. Всегда здесь, в «Кью», так что, может быть…
Когда Огаст впервые встретила Джейн, она влюбилась в нее на несколько минут, а потом сошла с поезда. Так это и происходит в метро: ты встречаешься с кем-то взглядом, представляешь вашу совместную жизнь, пока едешь от одной станции до другой, и ты возвращаешься в свой день, как будто человек, которого ты любил в этом временном промежутке, существует только в этом поезде. Как будто его никогда не может быть где-то еще.
Возможно, с Джейн из «Кью» так все и есть. Возможно, «Кью» – это ответ.
Возможно, с «Кью» Огаст и надо начать.
Она оглядывается на противоположную платформу и почти различает надпись на табло прибывающих поездов. «Кью» в направлении Бруклина будет через две минуты.
– Ох, – невольно выдыхает Огаст, как от удара. – О черт, почему я раньше об этом не подумала?
– Сам знаю, – говорит Нико, – креветки, верно?
– Нет, я… – Она поворачивается, бросается к лестнице и кричит через плечо: – Иди возьми себе тако, увидимся дома. Я… я кое-что придумала!
Она теряет из виду Нико, когда бросается по ступеням вниз, врезаясь в урну и откидывая в сторону коробку от пиццы. Есть один способ доказать полностью, на сто процентов, что Джейн не то, чем кажется. Что это не просто у нее в голове.
Огаст знает этот маршрут. Она запомнила его, прежде чем начала по нему ездить, чтобы его понять. Это двухминутная поездка между Каналом и Принсом, а Джейн уехала в противоположном направлении.
Физически Джейн никак не может быть на прибывающем поезде, даже если бы она бежала, чтобы на него сесть. Она все еще должна ехать через Манхэттен. Если она будет на этом поезде, то Огаст будет знать точно.
Одна минута.
Огаст одна. Сейчас почти четыре утра.
Приближается шум поезда, и на носки ее кроссовок падает свет фар.
Скрежещут тормоза, и Огаст представляет ночь в пятнадцати метрах сверху, вселенную, смотрящую на то, как она пытается собрать воедино один крошечный уголочек ее тайны. Она таращится на свою обувь, на желтую краску, жвачку на бетоне и старается не думать ни о чем, кроме места, на котором ее ноги касаются земли, о его абсолютной определенности. Это настоящее.
Она чувствует себя невероятно маленькой. Ей кажется, что это самое грандиозное, что случалось с ней за всю ее жизнь.
Она дает поезду проехать вперед, пока он не останавливается. Не важно, будет она идти за каким-то конкретным вагоном или нет. Исход все равно будет таким же.
Огаст проходит через двери. И она там.
Джейн выглядит абсолютно так же: спущенная кутка, рюкзак на боку, развязывающиеся шнурки на одном конверсе. Но поезд другой. Прошлый был новее, с длинными гладкими скамьями, и табло остановок наверху рядом с рекламой. А этот старее, на полу больше пыли, сиденья – смесь выцветшего оранжевого и желтого. В этом нет никакой логики, но она здесь. Она выглядит тако