Она находит свою синюю резинку с прошлой ночи и пытается не думать о том, как убирала свои волосы, пока зубы Джейн кусали ее кожу. С Нико через стену, она могла бы с таким же успехом показывать на всю квартиру презентацию в Power Point, где ей отлизывают в метро.
Она хмурится на беспорядок в ее сумке. Упаковка батареек? Откуда она?
– Ох, – говорит она, понимая. – Ооо черт.
Боже, она не может поверить, что так долго этого не замечала. Вот почему нельзя целовать объект своего дела. Она хватает со стола телефон так быстро, что чуть не смахивает его в открытое окно.
«У меня к тебе странный вопрос, – пишет она Джейн дрожащими пальцами. Она слышит, как Нико и Майла в коридоре обсуждают бренды грунта. – Можешь открыть отделение для батареек в твоем радио и сказать, что ты видишь?»
Ничего. Там ничего нет. А что?
В твоем радио нет батареек?
Не-а.
Ты никогда не задумывалась, как оно работает?
Я подумала, что оно такое же, как мой плеер. В нем тоже нет батареек. Я в научно-фантастическом сериале и решила, что это его часть.
У тебя все это время был волшебный плеер, и ты никогда не думала, что его надо изучить?????? Или упомянуть???????
Я не знаю! Я говорила тебе, когда его показывала, что не знаю, как он работает! Я думала, ты знаешь!
Я думала, ты имела в виду, что не знаешь, как он работает, потому что он такой старый???
Ого, ты называешь МЕНЯ старой?
Если бы я думала, что ты сможешь умереть, я бы тебя задушила!
Она вылетает из своей комнаты в коридор, едва не влетев лицом в кактус Нико.
– Осторожно! Сесиль очень чувствительная!
Она игнорирует его, роняя упаковку на пол перед будильниками, которые Майла все утро спаивала вместе.
– Батарейки!
– Что?
– Батарейки, – повторяет Огаст. – Когда ты продала мне то радио, ты сказала, что надо вставить в него батарейки. Поэтому я купила эти, но… но это было посреди пелены возбуждения от поцелуев, и я забыла их ей отдать.
– Ага.
– Но оно все равно работает. Ее радио, ее кассетный плеер – черт, ее телефон, я дала ей портативное зарядное устройство для него неделю назад, но никогда не видела, чтобы она его использовала. Никакой ее электронике не нужны для работы батарейки. Это значит…
– …то, что удерживает ее в поезде, связано с электричеством, – заканчивает Майла. Она поднимает свои очки на лоб. – Ух.
– Да.
– Стой. Ого. Да, в этом есть логика. Дело не в поезде, а в ветке. Может быть, она привязана к…
– Току. Электрическому току путей.
– То есть… то есть то событие, которое выбросило ее из времени, могло быть связано с электричеством. Электрошок, например. – Она садится на пятки, заставляя банки «Лакруа» греметь по полу. Невозможно сказать, для чего они: для проекта Майлы или для гидратации. – Но такое напряжение на ветке – я не понимаю, как это просто ее не убило.
– И она точно не мертва, – любезно напоминает им Нико.
– Я тоже не знаю, – говорит Огаст. – Здесь должно быть что-то еще. Но это уже что-то, да? Это важно.
– Возможно, – говорит Майла.
Этот разговор растягивается на дни. Огаст записывает мысли на своей руке посреди экзаменов, делает записи во время смен в своем блокноте для чеков, встречается с Майлой в «Мисс Айви», чтобы в сотый раз это обговорить.
– Помнишь, когда я в первый раз попыталась сама с ней встретиться? – говорит Майла. Она распаковывает пакет с веганскими карри и котлетами – обед Нико. Он в задней комнате с клиентом, а мисс Айви осторожно следит за ними с другого конца магазина. – И я не могла ее найти. Но, когда ты привела Нико с собой, она была там.
– Да, – говорит Огаст. Она глядит на мисс Айви. Вряд ли это самая странная тема, которая тут обсуждалась. Но она все равно приглушает голос. – Но мы все в какой-то момент были в метро одни и видели ее.
– Но не до того, как ты нас знакомила. Ты важнейшая точка контакта. Мы можем ее найти, потому что она знает нас через тебя.
– Что ты имеешь в виду?
– Огаст, ты сама говорила: если она долго тебя не видит, то начинает пропадать. Она же не все время на каждом поезде – она появляется в том, на котором ты. Это ты удерживаешь ее здесь. Ты смотрела «Остаться в живых» – ты ее константа.
Огаст падает на шаткую табуретку, гремя полкой с кристаллами за ней. Ее константа.
– Но… почему? – спрашивает Огаст. – Как? Почему я?
– Подумай об этом. Что такое чувства? Как твое тело общается с твоим мозгом?
– Через электрические импульсы?
– И что ты чувствуешь, когда смотришь на Джейн? Когда говоришь с ней? Когда касаешься ее?
– Я не знаю. Как будто мое сердце сейчас вылезет из моей задницы и вожмет меня в мантию Земли, наверно.
– Вот именно, – говорит она, показывая пластиковой вилкой на Огаст. Она начала есть карри Нико. Если он в ближайшее время не закончит общаться с потусторонним миром, то лишится обеда. – Это химия. Это влечение. Это словно неспадающий стояк. И это приходит вместе со всеми этими суперсильными электрическими импульсами между твоими нервными окончаниями по всему твоему большому прекрасному мозгу. Если мы правы и ее существование привязано к электричеству ветки, то каждый раз, когда ты заставляешь ее чувствовать что-то, каждый раз, когда ты касаешься ее или целуешь, каждое взаимодействие между вами вырабатывает больше электрических импульсов, а значит, ты делаешь ее более… настоящей.
– Когда мы… – вслух произносит Огаст. – На днях, когда мы… сама понимаешь…
– Огаст, мы взрослые люди, просто скажи, что тебе вытрахали мозги.
На другом конце комнаты мисс Айви машет на себя бумагой так, как будто у нее прилив жара.
– Можно, пожалуйста? – молит Огаст. – В общем, перед этим, прямо когда я сказала, что хочу… поезд сломался. То есть ты хочешь сказать?..
На лице Майлы появляется хитрая улыбка.
– Боже мой. Она в прямом смысле обесточила поезд, потому что была возбуждена, – говорит она со сверкающим в глазах благоговейным восхищением. – Она икона.
– Майла.
– Она мой герой.
– Боже, то есть… то есть вот… вот почему… – говорит Огаст. – Это цикл обратной связи между ней и поездом. Вот откуда она знает, когда включится аварийное освещение, а когда – нет. Вот почему лампы сходят с ума, когда она расстроена. Это все взаимосвязано.
– И вот почему сработал ваш безумный план поцелуев в исследовательских целях, – говорит Майла. – Влечение между вами – искра в прямом смысле, и это та же искра, которая возвращает ее в реальность. Она чувствует что-то, ветка это чувствует, электрические импульсы в ее мозгу начинают вспыхивать, и это собирает ее обратно воедино. Это ты, Огаст. Ты причина, по которой она остается в одном месте. Ты то, что ее здесь удерживает.
«Это… много» —, думает Огаст.
Джейн пишет ей в тот вечер: «Скучала по тебе сегодня», – и Огаст думает о ее губах и ключицах в лунном свете и желает, но завтра экзамен, а после него сразу же ночная смена.
Поэтому она пропускает поезд, и Майла встречается с ней в «Билли», садясь за барную стойку с бургером и продолжая разговор с того места, на котором они закончили.
– Ладно, но почему я? – говорит Огаст.
– Я думала, мы покончили с твоим отрицанием того, что она хочет съесть шоколадное фондю с твоей задницы, а потом вместе взять ипотеку.
– Нет, я могу поверить в то, что она… что я ей нравлюсь, – говорит Огаст с интонацией, которая звучит так, как будто она совсем не может в это поверить. – Но она так долго пробыла в этом поезде. Я находила объявления – люди годами в нее влюблялись. Она раньше ни на кого не западала? Почему из-за встречи со мной она впервые остановилась в моменте?
Майла проглатывает огромный кусок говядины. Не то чтобы Нико заставляет ее есть вегетарианскую еду, просто Майла наслаждается мясом больше, когда Нико не грустит рядом из-за окружающей среды.
– Может, вы должны быть вместе. Любовь с первого взгляда. Так было со мной.
– Я не принимаю это как гипотезу.
– Это потому, что ты Дева.
– По-моему, ты говорила, что девственность – это концепция.
– Дева, ты гребаный девий кошмар. Все это происходит, а ты все равно ни во что не веришь. Типичная девья хрень. – Майла откладывает бургер. – Но, возможно, когда вы познакомились, была какая-то особая искра, которая спустила курок. Что ты об этом помнишь?
Боже, что она помнит? Кроме улыбки, добрых глаз и ауры панк-рокерского ангела-хранителя?
Она пытается вспомнить что-то еще: ободранное колено, то, как она натягивала рукава куртки на ладони, чтобы скрыть царапины, пытаясь не плакать.
– Я пролила кофе себе на сиськи, – говорит Огаст.
– Очень сексуально, – замечает Майла, кивая. – Я понимаю, что она в тебе увидела.
– И она дала мне шарф, чтобы это скрыть.
– Девушка мечты.
– Я помню, что было какое-то статическое электричество, когда я потянулась к шарфу и наши руки соприкоснулись, но на мне была одежда из шерсти, и шарф был шерстяным, и я не обратила на это внимание. Думаешь, это было оно?
Майла размышляет.
– Возможно. Или, возможно, это был побочный эффект. Энергия слетела с катушек. Что-то еще?
– Я тогда шла с работы, и она сказала, что я пахну панкейками.
– О. Хм. – Она выпрямляет скрещенные ноги, упираясь в барную стойку. – Она же работала тут, да?
– Да.
– И у этого места правда есть… очень особенный запах, да?
– Да… – говорит Огаст. – А. А! То есть ты думаешь, что это было чувственное воспоминание? Она узнала «Билли»?
– Запах сильнее всего вызывает воспоминания. Могло так и быть. Возможно, она тогда впервые столкнулась в поезде с тем, что по-настоящему узнала.