– Надень, Уэс. – Огаст вздыхает, бросая ему последнюю из оставшихся футболок с «Блинным домом Блинного Билли».
– Она маленькая, – спорит он. – Ты же знаешь, что я ношу XL.
– Я тебя умоляю, задница у тебя вполне себе средняя, – говорит громкий голос, и это Исайя с нарисованными бровями, вплывающий внутрь с вешалкой, полной драг-одежды, а следом за ним – драг-дочери, наполовину в образах. В хвосте идет Уинфилд, и как только они исчезают, чтобы накраситься, Уэс надувает губы, натягивает свою футболку размера S и плетется в угол, где его друзья из тату-салона уже разместили свой стенд.
Шесть бочек пива и десять ящиков ликера разгружают из чьего-то мини-вэна – любезность от «Слинки» и еще нескольких баров в районе, – Люси дает задание паре помощников официантов из «Билли», которые вешают свет на стропила над импровизированным танцполом и сценой, которую они сделали для шоу. Когда Майла выключает основной свет, Огаст приходится признать, что помещение выглядит невероятно со всеми этими бруталистскими линиями, гигантскими старинными рычагами и мрачными трубками проводов, изменившихся под свечением.
Восемь часов все ближе и ближе, и Огаст не может в это поверить, но у них все-таки получилось.
– Ты готов, старик? – спрашивает Огаст, собирая волосы в хвост и занимая место рядом с Джерри и его сковородой. Он и небольшая армия поваров весь вечер будут делать панкейки, а Огаст и Люси будут разносить их пьяным и голодным.
– Всегда готов, цветочек, – говорит Джерри, подмигивая.
Математически она знала, что они продали больше двух тысяч билетов. Но одно дело – видеть число, а совсем другое – видеть столько людей вживую, танцующих и разоряющихся у импровизированного бара. Джерри и повара начинают лить тесто на сковороду, и Огаст понимает, что они все-таки могут спасти «Билли» и Джейн в один вечер.
Первый час проходит в буйстве цвета, шума и кленового сиропа. Студенты из школы искусств осматривают то, что выставлено на аукцион, охая и ахая на огромную блестящую дергающуюся скульптуру Майлы, которую она назвала «ДЛЯ ЭТОГО НУЖНЫ КРЕПКИЕ НЕРВЫ». Люди стоят в очереди для того, чтобы Уэс или кто-то другой из его тату-салона нанесли им что-то импульсивное на руку. Сцену занимают первые квины, кружась под лампами и отпуская грубые шутки в микрофон.
Становится громче, и громче, и громче.
Люси наклоняется, стараясь наполнить тарелку панкейками до того, как пьяный в хлам студент Нью-Йоркского университета в вельветовой одежде и наполовину розовыми волосами успеет проглотить весь бесплатный сироп.
– Мы что, выдали слишком много талонов на выпивку?
Огаст смотрит, как две девушки рядом переходят от поцелуев к яростному спору и обратно к поцелуям за четыре секунды.
– Мы старались, чтобы они больше пожертвовали.
– Ты видела Майлу? – раздается голос справа от нее. Это Гейб, запыхавшийся и вспотевший, с быстро расслаивающимся молочным чаем в одной руке и мятым пакетом из Макдоналдса в другой.
Огаст оглядывает его.
– Чувак, сомневаюсь, что ей еще нужно филе-о-фиш. Прошло уже часа четыре.
– Черт, – говорит он. Он оглядывает все это столпотворение как раз в тот момент, когда Вера Гарри падает со сцены и ее начинает нести толпа. – Все стало… немного безумным, пока меня не было.
– Ага, – говорит Огаст. Шины на «Тесле» Гейба были проткнуты ножом в форме рыбы перед его поездкой, чтобы занять его на несколько часов. На вопросы Огаст не отвечает. – Хочешь выпить?
Ночь ревет – ребята из почтового отделения рядом с «Билли» танцуют, человек с кольцом в губе пьет две банки пива сразу, тела прыгают и шатаются, пока квин, которую иногда зовут Уинфилдом, выходит на сцену с фиолетовой бородой и исполняет социалистический номер под микс «Она зарабатывает деньги нелегким трудом»[53] и нарезкой из речей Александры Окасио-Кортес[54].
Пасхальный обед Исайи был сумасшествием. Июльское рождество было хаосом. Но это крупномасштабный хаос: яйца на стене, кто-то набивает тату с Чаки Финстером, драг-кинг по имени Ноб Дилан выделывает целые гимнастические этюды. Банка для чаевых рядом со сковородой для панкейков переполнена деньгами. Огаст кажется, что все чрево самого странного и квирного в Нью-Йорке выплеснулось на танцпол, издавая аромат сиропа, травки и лака для волос. Если бы она не была занята панкейками и планом по спасению Джейн, Майла и Нико вытащили бы ее туда, в облако блесток.
Возвращается чувство, которое она испытывала в «Делайле», и тянет ее за волосы, вжимает сердце в ребра. «Джейн должна быть здесь». Не в поезде, ожидающая, когда эта вечеринка вытащит ее из чистилища. А здесь, во всем этом, во всей этой непокорности, в комнате, полной людей, которые бы ее полюбили.
– И ради чего мы тут сегодня собрались? – кричит Бомба Бумбоклэт в микрофон.
– «Билли»! – кричит толпа.
– Кто сорок пять лет занимал угол на Черч и Бедфорд?
– «Билли»!
– Кто будет занимать его еще сорок пять лет?
– «Билли»!
– И что мы говорим арендодателям?
Толпа вдыхает, как единое целое, сквозь дым, сухой лед, испарения краски и ревет в один оглушительный голос, подняв к свету средние пальцы:
– Пошли на хрен!
Бомба Бумбоклэт уходит со сцены, и на телефоне Огаст звенит будильник.
Пора.
Потные пальцы Огаст сжимают телефон.
Она сможет это сделать. Она сможет.
На прошлой неделе она зарегистрировалась на одном сервисе конференц-связи, чтобы они висели на групповом звонке, пока пытаются выполнить задуманное – пиратская версия связи из «Миссия невыполнима». Она ныряет за связку шаров и начинает звонок.
Майла подключается первая, потом Уэс, Нико и, наконец, Джейн. Она точно знает, где находится каждый из них, потому что они заранее об этом договорились. Уэс взял перерыв, отойдя от тату-стойки, чтобы выкурить сигарету в опасной близости от пропитанных алкоголем бумажных стаканчиков. Майла кружит у края танцпола, следя за Гейбом, пока он наливает себе напиток. Нико этажом выше осматривает ограждение подиума, чтобы приглядывать за всеми.
– А я в метро, – говорит Джейн. – Ну, знаете, если кому-то интересно.
Огаст переключает телефон на громкую связь и сует его в передний карман своей футболки, как она сделала на вечеринке Исайи. Только на этот раз у нее в кармане не только Джейн, а вся семья.
– Вы готовы?
– Да, – говорит Майла.
– Как никогда, – говорит Уэс.
– Мне нравится, когда ты изображаешь главу мафии, – добавляет Джейн.
– Эти панкейки – просто фантастика, – говорит Нико явно полным ртом. – Передай Джерри, что он супер.
– Духовным покровителям есть что сказать по поводу того, сработает это или нет? – спрашивает Джейн.
Огаст поднимает глаза и видит, как Нико облизывает палец и поднимает его в воздух.
– Хм-м. У меня хорошие ощущения.
– Кайф, – говорит Майла. – Погнали.
Огаст не видит ее через огромную толпу, но она слышит, как в динамике меняется шум, пока она движется.
– Эй, Гейб? – говорит она. – Можно с тобой секунду поговорить?
Голос Гейба слабо доносится из динамика.
– Конечно, что такое?
– Нет, я имела в виду… наедине. – Майла делает упор на последнее слово.
Огаст слышала в квартире, как Майла говорила этим тоном с Нико, чаще, чем ей кажется, и обычно за этим следовала громкая музыка из их комнаты и поход Огаст в «Попайс» за дополнительным ужином.
– А-а. Ладно.
Она тащит его к чулану, который они заметили до этого, и Огаст наконец-то их видит: ладонь Майлы сжимает его локоть. Пропуск там же, где он был весь день, – висит на шнурке вокруг его шеи. Огаст смотрит, как Майла отстраняется от него, наклоняется к телефону, спрятанному под лямкой ее лифчика, и опускает голову, чтобы он не увидел, как двигаются ее губы.
– Нико, все, что я сейчас скажу этому парню, – полная и абсолютная ложь, я люблю тебя, и выйду замуж за тебя, и усыновлю с тобой сотню трехглазых воронов, или что там хочет твоя чудаковатая задница вместо детей, – шепчет она.
– Я знаю, – отвечает Нико. – Ты что, только что сделала мне предложение?
– Вот черт, похоже, да. – Майла открывает дверь и заталкивает Гейба туда.
– Я так на тебя зол, – говорит Нико. – У меня уже лежит кольцо дома.
– О боже, серьезно? – говорит Джейн.
– Мазаль[55], – вставляет Уэс.
– Народ, – говорит Огаст.
– Так, – говорит Майла. – Я начинаю. Выключаю звук, ребята. – Огаст видит ее руку под футболкой, снижающую громкость на телефоне, но микрофон она оставляет включенным. – Слушай, Гейб. Прости, что побеспокоила. Но я… я просто хотела поблагодарить тебя за то, что ты нам помог.
Огаст практически слышит, как он краснеет.
– А, пустяки. Для тебя все что угодно, Майлс.
– Майлс? – шепчут Огаст и Уэс в унисоне отвращения.
– Я хотела тебе сказать… мне так стыдно за то, что между нами произошло. Я была сволочью. Не знаю, о чем я думала. Ты заслуживал лучшего.
– Я благодарен за то, что ты это сказала.
– И я… я знаю, что у тебя есть полное право меня ненавидеть. Но, черт, я до сих пор постоянно о тебе думаю.
– Правда?
– Да… когда Нико спит, я думаю о тебе. Тот раз в лифте моей общаги, помнишь? Я два дня не могла ходить ровно.
– Фу, – говорит Уэс.
– Дилетант, – замечает Нико.
– И особенно когда я слышу ту песню, которая тебе нравилась, – помнишь? Когда она играет, и я думаю: «Ого, интересно, что сейчас делает Гейб. Какого я человека упустила». – Она вздыхает для драматического эффекта. – Я скучала по тебе. Я даже не знаю, чем ты занимался последние два года. Ты держался от меня подальше, да?
– Ну, если честно, в основном я занимался этой работой. Да, и я очень увлекся интервальным голоданием. И вейпингом. Это, типа, два моих главных хобби.