После того, как я провела пятнадцать минут в магазине, где работали последователи Люция, выкрутившие кондиционеры, кажется, на минусовую температуру, я стала иначе воспринимать и жару. Я окунулась в горячий воздух как в расслабляющую ванну, и переосмыслила свои воспоминания о солнце Камбоджи. Может быть, оно было и ничего. Здесь солнце расслабляло, размягчало мою вечную настороженность. Моя броня от всего мира таяла, как будто она была из очень крепкого вечного льда, который сдался только тропическому солнцу и заразительной расслабленности, которой щедро делились местные жители.
Я согласилась попробовать том ям в крошечной забегаловке с пластиковыми столами, приняла в дар нарезанный манго с клейким рисом и поймала брошенный мне с машины питьевой кокос с трубочкой. Никто из этих людей не хотел от меня никаких денег — все-таки «обучение» Люция сработало, причем надолго.
Моя кожа становилась такой же золотистой и мягкой, как у тайцев, хотя я забыла крем от солнца. Если это тоже был побочный эффект тьмы внутри, он мне нравился.
В темноту город ожил и засверкал как луна-парк. В заливе над морем взрывались фейерверки, на маленьких площадях открывались ночные рынки, подсвеченные теплыми желтыми лампами, в барах звучала разномастная музыка и в такт ей менялась подсветка — от розовой до густо-синей.
Вот теперь я готова была прогуляться до Walking Street, известного гнезда разврата и порока. Не уверена, что меня там могли чем-то удивить или шокировать…
…но у них получилось.
Улица пахла марихуаной, рыбным соусом и сексом. У входов на узкие лесенки, ведущие в ночные клубы так явно оформленные как бордели, что сомнений, кажется, не оставалось, стояли стайки почти голых девиц, демонстрирующих себя прохожим. В барах с одиноким коктейлем сидели менее молодые и свежие, но и для них находились клиенты. Прямо передо мной шел старик лет семидесяти на вид — он держал за задницу девушку, которыя выглядела едва-едва на восемнадцать. Меня чуть не стошнило.
Я побыстрее отвернулась, но куда бы я ни смотрела — вся улица пульсировала в едином ритме, все слова и жесты были направлены только на одно — секс, секс, секс.
На открытой площадке между двумя барами полуголая тайка разводила ноги, демонстрируя, как может двигать бананом в своем влагалище, не касаясь его руками. Вокруг нее постепенно собиралась толпа.
Кажется, мне чересчур.
Я сбежала оттуда и пешком по ожившим в ночи улицам — будто тут живут одни вампиры! — добралась до отеля.
Но на этом, конечно, ничего не кончилось.
В номере тоже пахло сексом. И кровью.
Белое, алое, золотое, коричневое, темное, снова белое.
Сначала я не фокусируюсь на том, что происходит, а вижу лишь цветные пятна, но звуки! Звуки приводят картинку к реальности — влажные шлепки, горячечное дыхание, сдавленные стоны.
Блять, что тут происходит?!
Среди белоснежных простыней в луже темной крови с раздвинутыми ногами лежит совсем молоденькая тайка с выбеленной кожей и светлыми волосами. Если бы я не видела, как молодо могут выглядеть азиатки почти до старости, я бы решила, что ей нет и пятнадцати. Над ней склоняется Демон — его член, блестящий от смазки, входит внутрь нее — мне слишком хорошо видно это от двери — и выходит обратно, выворачивая алое и влажное. Его пальцы на ее горле, ее руки раскинуты, и из запястий струится кровь.
Демон замечает меня и ухмыляется, откидывая черные пряди с лица. Он вбивается в брозово-темное упругое тело, но смотрит — на меня. Глаза в глаза. На секунду отпускает горло девушки и та хрипит и пытается поднять окровавленные руки, чтобы дотронуться до него, но Демон смахивает их с себя.
Мне сложно отвести глаза от этого одновременно отвратительного и притягательного зрелища.
Но я отвожу, потому что… Потому что мне надо увидеть Люция в расстегнутой белой рубашке, уже заляпанной кровью. Он сидит, прислонившись к спинке кровати, а над его ширинкой ритмично движется темноволосая головка еще одной тайки. Она все еще одета в короткое золотистое платье и такт ее движениям пайетки на нем перетекают и пускают зайчики в свете ночника у кровати. Под платьем ничего нет — это отчетливо видно, когда она выгибает спину, заглатывая член Люция до самого горла.
А Люций лениво кладет ей руку на голову и надавливает сильнее. Но смотрит он тоже на меня, и на губах его издевательская улыбка.
Мужские разговоры?!
О завоевании мира, значит?!
Когда я увидела Люция с Жаннетт, мой мир раскололся.
Но сейчас нет.
Сейчас я не испытывала той сосущей пустоты.
Мою кожу изнутри покалывал иголочками закипающий гнев.
Ярость.
Кровь бурлила в артериях и тьма в ней требовала действовать.
Но как?
Стон.
Демон прикусил запястье своей девицы и пьет ее, пока она дергается под ним. И ему это явно нравится.
Люций холодным взглядом наблюдает за мной и явно чего-то ждет.
— Да вы охуели в край?! — в кончиках пальцев начинает копиться тяжесть, которая просит выпустить ее наружу. И, ей-богу, я совершенно не против узнать, что я там умею как темная богиня. — Быстро прекратили эту херню!
Люций равнодушно отталкивает девушку, и я вижу что ее глаза нехорошо затуманены.
И укусы на шее тоже вижу, они даже не зажили, они сочатся кровью. Она пытается снова добраться до его члена, но Люций брезгливо отпихивает ее подальше. И переводит взгляд на меня, вздергивая бровь, мол, вот так? Ты довольна?
Я. Не. Довольна.
— Демон, бля!
— Ой, прости, она уже немножко умерла. Ты сильно будешь ругаться? — Демон вертит голову девушки, внутри которой все еще остается его член. Но, похоже, он действительно перестарался. — А можно я тогда вторую тоже допью?
Я закрываю лицо руками.
— Хорошо, я понял!
Даже не хочу видеть, что он делает и что именно он понял.
Запах крови и запах секса.
Я должна испытывать отвращение, но Люций приучил меня к тому, что запах крови И ЕСТЬ запах секса. И что бы я не думала сейчас головой, мое тело…
…мое тело обнимают очень горячие руки.
2.7 Немножко темного огня и секс с самим собой
Мне странно.
Мне страшно.
— Люц… — я оборачиваюсь и убеждаюсь — он.
С одной из редких улыбок, в которых нет насмешки. И которые пугают меня сильнее его ярости. Я не помню сейчас, когда еще он так улыбался, мне кажется, если я вспомню, я пойму, что это значит, но я не вспоминаю, у меня дело поважнее — почему он такой горячий? Что за чертова магия сотворила это с моим ледяным вампиром?
Я не могу понять что происходит.
Наш секс — кровавый, холодный, эстетичный.
Ледяные лезвия, боль-дрожь-острота-сладость.
Почему сейчас чернота в его глазах — это не бесконечная ночь без проблеска солнца, как обычно, а чернота застывшей лавы, под которой плещется лава кипящая. Алая, горячая, живая?
Почему его руки текут по моей коже, согревая ее в выстуженной кондиционером комнате и мне хочется льнуть к ним?
— Не смотри, — командует он, когда я хочу обернуться на кровать с кровавыми пятнами, посмотреть, что там Демон делает с трупом — или с трупами?
Я по привычке подчиняюсь и получаю в награду касание горячих губ.
— Идем… — он тянет меня за собой за дверь, в точно такую же комнату за стеной, но здесь теплее и все еще кипенно-белые простыни туго натянуты на кровати.
Я должна с ума сходить от происходящего, но…
Ловлю его поцелуи. Пропускаю белоснежные пряди между пальцами. Обжигаюсь о кожу.
— Как ты это сделал?
Стаскиваю с него окровавленную рубашку. Он в ответ снимает мою, но у меня под ней еще короткий топик, а у него — только бледная кожа, твердая грудь, впалый живот, а дальше уже только выступающие бедренные кости, но это надо расстегивать пуговицы на штанах, на ощупь это неудобно.
— Как? Скажи? — требую я, когда он дает мне вздохнуть, на секунду отрываясь от губ. Но это не помогает. Раньше у меня был секретный метод раскрутить Люция на ответы — секс. Сегодня он закончился.
Люций кладет ладони мне на спину, прижимает к себе, закручивает и роняет на кровать. Легкие одеяла тут же сбиваются в пушистые облачные груды, водопад шелковых волос закрывает от меня мир и остается только острый черный взгляд. И я вижу в нем что-то очень странное, что никак не могу узнать.
Горячие пальцы распутывают завязки моей юбки, но я останавливаю их:
— Нет! После того, как ты…
— Моя ревнивая сучка… — нежно шипит Люций мне в ухо и дергает завязки сильнее. — Хватит ревновать меня к еде!
— Твоя еда тебе отсасывала!
— Я могу хоть весь ею обмазаться, но это еда! — он переворачивает меня на живот, чтобы развернуть запахнутую юбку, но когда она наконец отброшена и я пытаюсь перевернуться обратно, горячее тело накрывает меня сверху, а змеиный шепот струится в ухо: — Ты же не еда?
— Я была едой, и ты меня трахал! — я пытаюсь приподняться, но получается лишь упереться задницей в его пах и почувствовать, что вся эта возня Люцию очень-очень по нраву.
— Ты никогда не была едой, идиотка, ты что, пропустила последние полгода? — он сопровождает раздраженное шипение уколом клыков где-то под ухом и я падаю обратно в приступе неожиданного облегчения. Слишком страшна его любовь, когда становится нежной.
— Я тебя ненавижу! — искренне признаюсь я.
Я ненавижу его как саму себя — остро, чисто и до костей.
За то, что мир уже никогда не станет для меня прежним.
За то, что он позволил мне прожить половину жизни без него.
За то, что чуть было не исчез — и мне пришлось бы жить без него и вторую половину.
За то, что секс с ним — это секс с самой собой. Я больше никогда не смогу испытать будоражащий страх, трепет новых касаний и узнавания, ожидание и предвкушение.
Но взамен у меня есть чувство такой абсолютной безопасности и доверия, какого не достичь никогда и никому. Кроме тех, кто однажды встретил свои половинки, четвертинки и прочие осколки. Сомневаюсь, правда, что у них был такой партнер по вечности.