Он был равнодушен. Спокоен до отвращения. Не убил ни одну горничную. Не вызверился ни на одного официанта. Спокойно заказал в гостиничном ресторане стейк и вино, вежливо попросил заменить этот стейк, когда его пережарили и вообще выглядел слишком… обыкновенным.
— Что происходит? — не выдержала я, когда Люций так же индиффирентно отослал обратно бутылку вина, велев принести вино из настоящего «неро-д’авола», а не мерло с красивой этикеткой.
— Все нормально, — ответил он и продолжил есть.
— В смысле — нормально? Почему ты ведешь себя… как… — я не находила слов.
Как обычный мужчина?
— Чем ты недовольна, любовь моя? — Поднял он брови. — Мы прилетели домой, как ты и хотела. Наслаждайся своим стейком. Вино попробуй. Что ты хочешь на десерт?
— Люций… — угрожающе сказала я. Пальцы судорожно сжимались на деревянной рукояти вилки из специального авторского набора, который подавали только к мясу.
— Как ты хочешь продолжить вечер? — Люций промокнул губы салфеткой и накрыл мою руку холодными пальцами. — Романтической прогулкой?
Я отдернулась от него и швырнула вилку в тарелку так, что она зазвенела на весь ресторан.
— Что. Блять. Происходит?
— Все отлично. Все так, как полагается в твоей картине мира, — Люций без улыбки взял бокал с вином, отпил глоток. — Разве тебе не нравится?
Вот теперь я уловила глубоко скрытую насмешку.
Настолько глубоко, что весь этот перфоманс стал казаться насмешкой большой.
— Что ты бесишься? — спросила я его. — Что я не так сделала?
— Я бешусь? — Люций отставил бокал и медленно, глядя мне в глаза, ответил: — Я пока еще не бешусь…
Так же медленно он отложил салфетку… И вскочил на стол.
— Позвольте! — попытался остановить его официант, но упал, захлебнувшись собственной кровью — Люций вспорол ему горло одним коротким движением, едва нагнувшись.
— А вот теперь бешусь! — сказал он, широко и безумно улыбаясь.
Еще две или три секунды весь ресторан шокированно разглядывал кровь, выливающуюся толчками из горла официанта, а потом взорвался криками, визгом, звоном разбивающегося стекла и топотом ног. Люди метались как безголовые курицы, толком не понимая, куда они бегут и зачем — их вела дикая, первобытная паника, и у меня было подозрение, что без дополнительного воздействия тут не обошлось.
В два прыжка Люций догнал какого-то холеного мужчину в деловом костюме, который бегал туда-сюда от дверей к окнам, некрасиво перекосив рот и всплескивая руками. Он прокусил ему шею, высосал свои самые сладкие несколько глотков крови и воткнул когти прямо в сердце.
Развернувшись с диким рыком, он догнал повара, который выскочил из кухни и бежал к выходу и полоснул его когтями по груди — кровавые пятна неопрятно и страшно смотрелись на белой куртке. Еще живой повар с недоумением разглядывал это безобразие и даже, кажется, попытался раздеться, но наконец потерял сознание от боли.
— Что с тобой? — я так и осталась сидеть за столиком. Вино было и правда ярким и необычным, не зря он выпендривался. И стейк остывал.
— Я бешусь, — ответил Люций, высматривая следующую жертву с видом хищника.
Допив свой бокал, я вздохнула и встала, перегородив ему путь к десятилетней девочке, которая вжималась в стену в противоположном конце зала, безошибочно вычислив, кто тут главный хищник. Видимо то, что она боялась конкретно его, Люцию и понравилось.
— У тебя крыша уехала нахуй или что? — жестко спросила я свою темную половину. — Мне тоже готовиться?
— Или что… — почти пропел он.
— Люц.
— Хуюц.
— Какой ты милый… — фальшиво оскалилась я. Еще немного — и я выпущу из себя тьму, чтобы его утихомирить. — Ты не думал, что тебе сносит крышу от того что последняя наша часть близко?
— Не так уж и близко… — Люций наконец посмотрел на меня. Последний безголовый посетитель ресторана нашел, наконец, выход, и ему больше некого было пугать до полусмерти.
— То есть, ты знаешь где она?! — неиллюзорно охренела я от таких новостей.
Я-то думала, нам предстоят долгие месяцы поисков. Демону еще повезло — где гарантия, что наша удача найдет нас так же легко?
Люций промолчал.
В полной тишине кровь капала с белоснежной скатерти на пол с отвратительным хлюпающим звуком.
— Мне кажется, или за нами придут? Выяснять, кто тут бесится? — озабоченно спросила я.
Переезжать не хотелось. Мы только устроились.
— Не придут. Помнишь тех сумасшедших баб из дурки? Они оказались чертовски неуловимы и теперь у всех вампиров города есть занятие поинтереснее, чем отвлекаться на драки в ресторанах.
— Даже спрашивать не буду, откуда ты знаешь… — я отошла и села за чей-то стол. Тарталетки на огромном серебряном блюде были расставлены в шахматном порядке — с черной икрой, с красной, с черной, с красной… Хотелось попробовать, но почему-то было брезгливо.
— Не спрашивай.
— Не буду, — я вздохнула и налила себе вина — дерзко, в бокал для воды. Почему-то на него моя брезгливость не распространялась.
Мы помолчали.
Люций подошел ко мне, встал за спиной и положил руки мне на плечи. Изящно изогнулся и подхватил тарталетку с черной икрой. Его ничего не смутило. Почему только я все время парюсь о чем-то странном и неважном?
— Ну и где? — наконец спросила я.
— В Миассе.
— Понятия не имею, где это.
— Тебе не понравится, — ухмыльнулся Люций.
5.0 Соблазнение тьмой
Он был прав. Мне не понравилось.
Весна и не думала приходить в Миасс — ледяные порывы ветра бросали в лицо снежную крупу, поземка заметала унылые бетонные плиты, уложенные вдоль панельных домов вместо дороги, небо было однотонно-серым и хмурилось тучами. Возможно, старожилы и могли почувствовать в восточном ветре нотки оттепели, но после теплых южных штатов мне здесь было мрачновато. Ничего хорошего в таком месте произойти не могло.
Даже мое стремление к слиянию немного попортилось, превратившись в нудную обязаловку вместо предвкушаемого праздника.
— Вот только Челябинска мне и не хватало в жизни… — пробормотала я, выбираясь из раздолбанной «Лады Калины», на которой усатый таксист привез нас к скоплению высоток, между которыми свистел ветер, не задерживаясь в кронах низкорослых деревьев. Наверное, это были новостройки, и деревья просто не успели вырасти. Впрочем, отсюда было видно и частный сектор — серые дома-развалюшки за разнокалиберными заборами. Я и Москву-то любила очень местами, а прочие города, особенно провинциальные, виделись мне филиалом самого унылого из кругов ада.
— Напомни мне, зачем мы сюда приперлись? — мрачно спросила я Люция.
— Она здесь, — он кивнул на четырнадцатиэтажку у самой дороги.
— Она?..
Опять мне делить его с какой-то девкой? На этот раз вечность?
Мне это все нравилось все меньше и меньше.
Даже напоминание себе, что раз это осколок той же души, что и мы, она мне обязательно понравится, никак не помогало.
— Что будем делать? — спросила я и пнула кусок арматуры, торчащий из края плиты. Он отозвался глубоким низким гулом, заставив вибрировать и свою плиту, и соседнюю, и, кажется, всю импровизированную дорогу.
— То, что мы умеем лучше всего…
Люций наконец отвел темный взгляд от высотки и зашагал против ветра к единственному ее подъезду. Я поразмыслила и, догнав его, неуверенно предположила:
— Трахаться?
— Угадала, — сухой смешок царапнул меня по скуле как порыв метели. — Соблазнять.
Тяжелая железная дверь подъезда захлопнулась с низким стоном, оставив нас наедине с гулом старых ламп дневного света. Серые стены, темно-серые почтовые ящики, исцарапанные противовандальные створки лифтов — это была самая подходящая обстановка для того, что мы собирались сделать. Где же еще?
В конце концов, меня Люций соблазнял вообще в кабинете психиатра.
Он скинул легкую куртку, оставшись все в тех же джинсах и худике. Распустил волосы.
Встряхнулся.
И вдруг словно что-то щелкнуло — и он засиял.
Тьма во мне встрепенулась, узнавая любимую магию вампирского гламура. Или флера. Или харизмы. Как бы то ни было, но теперь вместо скучного хипстера я вновь видела перед собой мужчину с очень опасным темным взглядом, остро-режущими скулами, сияющими в полутьме белоснежными волосами и хищными повадками существа, привыкшего всю свою жизнь сражаться и любить.
Причем «любить» здесь — эвфемизм.
Тьма потянулась из меня к Люцию, связывая нас тонкой пуповиной, пульсирующей в такт биению сердца. И если от меня к нему текло восхищение и вожделение, то обратно он отдавал эту самую харизму в готовом к употреблению виде. Так что и я встряхнулась и сделала то же самое, что он — расправила плечи, улыбнулась и почувствовала, как улыбка эта сияет обаянием и опасностью.
Усталость словно пряталась под радужной пыльцой магической красоты. Той, от которой не отвести глаз — а потом не вспомнить.
Зеркало в лифте отразило меня по-новому. Так, что мне самой захотелось провалиться в собственные сияющие глаза, не отрываться от налитых как августовские поздние ягоды губ. Я даже потрогала собственную шею, внезапно ставшую притягательной настолько, что на долю мгновения я пожалела, что не могу лизнуть сама себя.
Но рядом встал Люций — и я мгновенно забыла о собственном отражении. К счастью, его можно было касаться, не опасаясь столкнуться с ограничениями физического мира. Я приникла к его губам, раздвигая их языком, чтобы нащупать острые кончики клыков.
Он хмыкнул, отстраняя меня:
— Не увлекайся. С тобой мы уже разобрались.
Стало обидно и захотелось сбежать сквозь белую мглу пурги, спрятаться подальше и с замиранием сердца ждать, пока он отыщет и сладко накажет.
Черные глаза вспыхнули:
— Непременно, наркоманочка моя. Позже.
На тринадцатом этаже — какая ирония! — Люций дотронулся кончиками пальцев до простой деревянной двери одной из квартир. Я почувствовала, как запульсировало пространство вокруг, откликаясь на его зов.