орода дерева (ясень), из которого было сделано топорище. Опрос жителей села и соседних районов с целью выяснить, у кого мог быть топор с ясеневым топорищем, не дал результатов. По нашим письменным требованиям были опрошены жители и других районов Азербайджана, а также соседних республик. Мы установили, что в Азербайджане ясень почти не растет. Кроме того, топорища здесь делаются несколько иначе. Видимо, топор был приобретен где-то еще. А на месте убийства его оставили со вполне определенной целью — сбить следствие с правильного пути.
Однажды, допрашивая Алиева, я решил выяснить, не имеет ли этот топор какого-либо отношения к нему. Чтобы Аляс не заподозрил истинных целей беседы, я не делал никаких записей. В разговоре как бы невзначай я поинтересовался подробностями его прошлой жизни и узнал, что после освобождения он работал в Нижнечирчикском районе, в артели по заготовке камыша для строительных нужд.
Я немедленно навел необходимые справки. Один из сведущих людей рассказал, что заготовка камыша производится с помощью топоров. Тогда я отправил фотографию «нашего» топора с запросом в прокуратуру Нижнечирчикского района и вскоре получил ответ. Бывший сосед Аляса, Керимов, подтвердил, что топор, изображенный на снимке, очень похож на имевшийся когда-то в хозяйстве Алиева. Более того, Керимов объяснил, почему он запомнил этот топор. Однажды зимой Аляс поссорился с колхозником Нариманом и набросился на него с топором. Аляса обезоружили, а топор Керимов некоторое время хранил у себя и вернул его Алиеву, лишь когда тот уезжал.
На следующий день, захватив с собой топор, следователь Аббасов вылетел в Ташкентскую область. Он окончательно установил, что в тех местах делают топорища именно такой формы. Затем этот топор в числе нескольких других был показан Керимову, и тот сразу опознал его, заявив, что именно этот топор Аляс взял с собой, когда уезжал на родину.
Эта была первая брешь в казавшемся непоколебимым алиби Алиева. Позже мы установили, что убийцы пользовались тремя топорами и умышленно оставили на месте происшествия только один, не похожий на другие и не известный никому в городе Геокчай, рассчитывая тем самым дезориентировать следствие.
На месте происшествия была найдена также кепка. Выясняя, кому она могла принадлежать, мы получили данные о пропаже кепки у Махмуда Багирова. Кепку предъявили для опознания нескольким жителям села, и двое из них заявили, что Махмуд носил именно такую кепку. Однако Багиров отрицал, что эта кепка принадлежит ему, ссылаясь на то, что ее размер на два номера меньше размера других его головных уборов. Он демонстративно примерил кепку — она была ему явно мала.
Судя по отсутствию фабричной маркировки и другим признакам, найденная кепка не являлась изделием массового производства, а была пошита в индивидуальном порядке. После долгих поисков мы нашли мастера, который ее шил. Им оказался кустарь-шапочник Мовлаев, проживающий в районном центре. Он опознал кепку как пошитую лично им и заявил, что продал ее Багирову. При этом добавил:
— Когда Махмуд выбрал эту кепку, я ему заметил, что она не подходит по размеру. Но он ответил, что любит носить кепку сдвинутой на затылок, и приобрел ее.
Однако Багиров продолжал отрицать, что кепка принадлежит ему и что он как-либо причастен к преступлению.
Я решил еще раз допросить Алиева. После нескольких не относящихся к делу вопросов я неожиданно спросил его:
— А за что вы хотели убить Наримана?
— Это неправда! — машинально воскликнул Аляс, но, спохватившись, спросил: — Когда? О чем вы? В первый раз об этом слышу...
Я показал ему топор. Аляс долго молчал. На лбу его выступили капельки пота. Я не нарушал тишину. Но вот Аляс тряхнул головой, хлопнул руками по коленям и произнес:
— Я знаю, кто убил Горчиевых. Братья Мовлаевы. Они брали у меня этот топор...
Возникла новая трудная задача — разыскать братьев Мовлаевых — Бала Киши и Гасана. Они не жили в этом селе около тридцати лет. В период коллективизации, боясь раскулачивания, они уехали, а куда — никто не знал. Работникам милиции Азербайджана пришлось проявить исключительное мастерство, чтобы по имевшимся скудным, многолетней давности сведениям разыскать их.
Мовлаевых нашли в городе Алаверди Армянской ССР, где они жили под другими фамилиями (женившись, взяли фамилии жен). Вскоре было установлено, что к преступлению они никакого отношения не имеют. Стало ясно: Алиев, спасаясь от ответственности, оговорил невиновных людей, рассчитывая, что мы их не разыщем.
И только после этого Аляс во всем признался и рассказал, как «соорудил» себе алиби. Он действительно сел на поезд, который отправлялся в Тбилиси. Но, отъехав немного от станции, выпрыгнул из него. Алиев признался, что это он приходил на рассвете к дежурному по станции и справлялся, когда идет поезд на Тбилиси. Узнав, что поезда ходят лишь раз в сутки, добрался до Тбилиси на попутной машине. Там на вокзале он встретился с семьей, ожидавшей поезда на Донецк. Вот почему Аляс не смог узнать проводников вагона — он видел их мельком. Алиев назвал трех соучастников, а затем убийцы выдали и организатора преступления. Им оказался Иманкули Курбанов.
Изобличенный сообщниками, он отрицал свою причастность к преступлению.
Мы установили, что, вынашивая план расправы с Горчиевым, Иманкули понимал: сделать это без посторонней помощи нельзя, ведь все односельчане знали о его ненависти к председателю колхоза. Когда в селе появился Аляс, Иманкули за бутылкой водки уговорил его расправиться с Горчиевым, пообещав щедро заплатить. Аляс соблазнился деньгами, а также возможной наживой при грабеже квартиры. Точно таким же образом Иманкули уговорил Ибрагима Ахундова, Махмуда Багирова и Мамеда Гасымова — местных пьяниц, бездельников и лентяев, которым председатель не раз делал замечания по работе.
Ахундов на одном из допросов рассказал:
— Нам Иманкули говорил, что сам не может принять участие в этом деле, так как достаточно ему появиться в селе, чтобы его тотчас заподозрили. Поэтому он будет находиться в другом месте, чтобы отвести подозрение не только от себя, но и от нас. И на самом деле, накануне убийства он уехал...
По приговору суда убийцы были расстреляны, а их пособница Кахраба Мирзоева осуждена к длительному сроку лишения свободы.
Так оказалось, что два «чистых» алиби — Курбанова и Алиева — имели самое прямое отношение к гнусному преступлению.