Я сразу же отправился в Грузию, в то самое село, чтобы предъявить фотоальбом свидетелям, которые помнили исчезнувших ребят и могли их опознать. Таких свидетелей насчитывалось 15 человек. Один за другим они рассматривали фотоальбом. Вот кто-то опознал Павлика по одной фотографии, кто-то — по другой, кто-то — по третьей. Кому-то из свидетелей показалось, что узнал Эдика, но он не был в этом уверен. В результате к концу дня настроение у меня явно ухудшилось. Оно и понятно. Можно сказать, рушились последние надежды на успех.
На следующий день повторилось то же самое. В итоге 14 свидетелей назвали в общей сложности 11 «тех самых» Эдиков и Павликов. Фотоальбом не был предъявлен только восьмидесятилетней свидетельнице Мамия, которая не могла явиться к следователю по состоянию здоровья. Но буквально перед самым моим выездом в Москву она приехала без всякого предупреждения. Несмотря на свой преклонный возраст, держалась спокойно и с достоинством. Не испытывая никакого энтузиазма, я предъявил ей альбом. Мамия внимательно просмотрела его и не совсем уверенно указала на снимок Павлика, обозначенный номером 33. До нее на эту фотографию никто не обратил внимания. Мне показалось, что старушка заблуждается, — так мало было сходства внешности подростка, изображенного на снимке, с внешностью Павлика, описанной свидетелями. Заметив на моем лице скептическое выражение, Мамия усмехнулась:
— Хоть я и стара, но все же, сынок, ты проверь этого Павлика.
Я пообещал ей. И тут же послал в Казань телеграмму о необходимости проверить, в частности, «Павлика № 33».
Накануне майского праздника в одной из казанских закусочных между двумя парнями происходил такой разговор:
— Генка, ты на праздники-та наколол что-нибудь? — спросил один.
— Угу, — ответил другой, допивая пиво. — Лавчонка-та на вид хоть и невзрачная, но в ней все есть...
Их разговор был прерван на самом интересном месте, когда собутыльники стали подсчитывать, сколько они получат от «Бати» за эту операцию. Парней пригласили в отделение милиции.
Геннадий Моргунов внешне настолько изменился, что его внешность уже совершенно не соответствовала внешности разыскиваемого Эдика (оказалось, что там, в Грузии, он сначала представился своим настоящим именем, но В. Лагун стал звать его Эдиком по причине сходства с каким-то своим родственником). По словам свидетелей, видевших его полтора года назад, Эдик был небольшого роста. Сейчас передо мной стоял высокий парень лет 20. Впечатление он производил отталкивающее: мутные глаза, под которыми темнели отечные мешки, толстые губы, оттопыренные уши, а главное — выражение полного безразличия к окружающему.
Геннадий — «Эдик» недолго отрицал, что выезжал в сентябре полтора года назад в Грузию. Но когда ему напомнили, что во время «путешествия» он оставил там часть своих вещей, он снова начал все отрицать. Пришлось сообщить ему, что и его мать, и соседи опознали его одежду и вещи, оставленные в доме убитой Тамары Лагун. Моргунов заметно заволновался, когда ему показали эти вещи. Дальше, как говорится, разговор пошел начистоту. При этом в его сознании никак не укладывалось, что мы «докопались» до истины. Ведь хотя «дело» он и его дружок и не довели до конца, однако следы, как им казалось, они скрыли очень «чисто».
Знакомство с Павлом Покониным я решил начать прямо с показа вещей. Разложил их в углу кабинета на столе и прикрыл газетой, причем так, чтобы отдельные вещи можно было без труда рассмотреть.
В кабинет быстрой походкой вошел парень среднего роста. Продолговатое лицо с острым подбородком, бегающие глаза, длинный нос и темные волосы с челкой на лбу делали его похожим на настороженного хищного зверька. Не спрашивая разрешения, он сел. На мои вопросы отвечал спокойно, но, как только разглядел в углу кабинета вещи, занервничал. Видимо, узнал.
— Что вас так заинтересовало? — спросил я его. — Если эти вещи на столе, то можете подойти и рассмотреть их.
Я убрал газету. Павел, опустив голову, некоторое время молчал — должно быть, раздумывал, как вести себя дальше. Наконец спросил:
— И как это вы нашли?..
Такой же вопрос не раз задавал в ходе следствия и Моргунов. Они не знали, какую огромную работу проделали сотрудники милиции Татарии, которым пришлось проверить всех Павликов, указанных свидетелями в альбоме. Проверили они и «Павлика № 33». И оказалось, что восьмидесятилетняя В. Мамия не ошиблась. Соседи Павла Поконина подтвердили, что в указанное время он ездил на юг, и опознали его вещи. Выяснилось также, что ездил он не один, а со своим дружком Геннадием Моргуновым.
Как говорится, круг замкнулся. Под давлением неопровержимых улик оба признались, что в сентябре по наущению своего «друга» — уголовника-рецидивиста Жлобина, по кличке Батя, выехали «на гастроли» на побережье Черного моря. Там они намеревались заняться грабежом. Присматривая «объект», познакомились с В. Лагуном и нанялись к нему собирать фрукты. Как только представился случай, совершили убийство. А чтобы завести следствие на ложный путь, они избрали орудием преступления принадлежавший Лагуну молоток, а также подбросили на место преступления его шапку и клочок газеты, в которую были завернуты его ботинки. Преступники признались, что вслед за Тамарой намеревались убить и В. Мамия, а затем ограбить два дома. Но им помешало неожиданное возвращение из города В. Лагуна. Они были вынуждены бежать, оставив у него в доме свои вещи. Спустя некоторое время они уверовали в свою безнаказанность, но ошиблись. Несмотря на то что они тщательно замели следы, их все же разыскали. Результаты розыска позволили не только обезвредить преступников, но и полностью реабилитировать мужа Тамары Лагун.
В суде Поконин и Моргунов полностью признали себя виновными и повторили свои показания, данные на предварительном следствии. Верховный Суд Грузинской ССР приговорил их к суровому наказанию.
Что, пожалуй, было бы не под силу даже герою Конан-Дойля — Шерлоку Холмсу, так как он действовал в одиночку, сделали наши следственные органы. Мы добились успеха только потому, что нам помогли в этом сложном розыске сотни советских людей: криминалисты-исследователи, милиционеры, дружинники — буквально все, к кому мы обращались за помощью.
В нашей работе нам помогает весь народ. Поэтому незыблем и всегда действует основной принцип советского правосудия: ни одно преступление не должно остаться нераскрытым, ни один преступник не должен уйти от справедливого наказания!
Кримпленовая моль
1. Таинственный «Князь»
Таможенный досмотр пассажиров, вылетавших из Шереметьевского аэропорта, подходил к концу. Все было буднично, и со стороны могло показаться, что таможенники только формально выполняют свои обязанности. К стойке подошел очередной пассажир. Небрежно щелкнув замками, он открыл чемодан и стал аккуратно, не спеша выкладывать на стол личные вещи.
— А при себе у вас ничего запрещенного к вывозу нет?
— Ничего! — поспешно заявил он, вынимая из кармана пухлое портмоне. В нем оказались деньги в размере, заявленном в декларации.
Когда же ему предложили предъявить содержимое внутренних карманов костюма, он заколебался, густо покраснел и неохотно выложил... восемнадцать сберегательных книжек на предъявителя с вкладами на сумму свыше ста тысяч рублей.
При более тщательном обследовании обнаружили, что чемодан пассажира имеет двойное дно, куда были уложены различные ценности на шестьдесят тысяч рублей.
— Ваши? — спросили его.
— Нет.
— А чьи?
— Они принадлежат одному гражданину по кличке Князь.
В объяснительной записке, которую ему пришлось писать, задержанный подробно изложил, каким образом к нему попали сберегательные книжки и ценности и как он должен был ими распорядиться. За успешное проведение операции таинственный «Князь» обещал ему двадцать пять процентов комиссионных и заверил его, что в последующем передаст для вывоза за границу еще большую сумму. Пассажир также подробно рассказал, где, когда и при каких обстоятельствах он познакомился с неизвестным по кличке Князь, описал его приметы и сообщил, где он обычно проводит время.
Так в руки сотрудников советских органов попала скудная информация о человеке по кличке Князь.
Поиски его оказались нелегкой задачей. Это был осторожный и предусмотрительный человек. Откуда же у него такие деньги?
2. Завсегдатаи ипподрома
Приехав в Москву в очередную командировку, Юргайтис Повилас Казис, как обычно, остановился в гостинице «Минск». Знакомых в столице у него было много. Оно и понятно. Каждый старался поддерживать дружбу с начальником коммерческого отдела Каунасского шелкового комбината имени Зибертаса. Комбинат являлся постоянным поставщиком дефицитной фондовой[2] ткани для швейных фабрик и объединений.
Деловые связи со многими должностными лицами московских швейных предприятий у Казиса подкреплялись личными. Поэтому, сделав несколько телефонных звонков, он со своими друзьями Михаилом Шевченко, Николаем Потаповым и Семеном Фридманом вскоре появился на трибуне ипподрома. Не сговариваясь, они направились к кассе тотализатора. Юргайтис купил двадцать билетов, хотя и не знал лошадей и вообще участвовал в этой игре впервые. Ставил он наугад, тем не менее ему повезло и он выиграл пятьдесят рублей. Состязания длились еще долго. С каждым заездом страсти болельщиков и участников тотализатора разгорались. Когда перед очередным заездом мимо трибун прошел любимец публики Резвый, Шевченко заспорил с Фридманом.
— Держу пари за Резвого, — заявил он.
— На сколько? — спросил Семен.
— На пятьсот!
— Согласен.
— И я ставлю столько же за Резвого, — объявил Казис.
Но Резвый не оправдал их надежд, и они оба проиграли. Однако проигрыш пятисот рублей не омрачил настроения Казиса. По окончании программы он поспешил к себе в гостиницу. Не успел войти в номер, как зазвонил телефон. Подняв трубку, Юргайтис услышал знакомый голос:
— Здравствуй. Есть дело.
— Ну заходи.
Через полчаса в номер вошел Илья Ханукашвили — модно одетый молодой человек лет тридцати двух.
— Я собирался сегодня выехать к тебе в Каунас. Нужен «нашлайте», — прямо с порога начал он.
— Сколько?
— Двадцать тысяч метров.
— Условия оплаты?
— Разумеется, прежние — пятьдесят копеек за метр.
— Хорошо, — ответил Юргайтис. — Неси письмо.
На следующий день Илья Ханукашвили принес письмо Московской швейной фабрики «Сокол» в адрес Каунасского шелкового комбината имени Зибертаса. Из письма следовало, что швейная фабрика, являясь получателем фондовой ткани, отказывается от двадцати тысяч метров «нашлайте» в пользу Министерства путей сообщения СССР.
Казис внимательно прочел документ и, удостоверившись в подлинности подписей и печати, спросил:
— Договоренность с железнодорожниками имеется?
— Конечно. Вот письмо торгового отдела Всесоюзной торгово-снабженческой конторы «Трансторгснаб». А вот и аванс, — продолжал Ханукашвили и вручил Казису пять тысяч рублей. — Остальные пять передам, как только отгрузите товар.
В тот же вечер Ханукашвили устроил в честь своего друга Казиса роскошный банкет в ресторане гостиницы «Минск». Были приглашены еще несколько человек, участников межреспубликанской ярмарки, и в том числе представительница Ленинградского объединения «Первомайская заря» Эльвира Петровна Горшанская. Илья явился в новом костюме цвета маренго и с бриллиантовым перстнем на правой руке.
Банкет прошел весело. В промежутках между тостами обсуждались деловые вопросы.
— Ах, эти фонды, — прикрыв глаза и покачивая головой, сетовала Горшанская. — От некоторых артикулов я бы с удовольствием отказалась. Ведь есть большая экономия ткани...
— Зачем отказываться от фондов? Лучше передай их Илье, — предложил Казис.
— Да... Но я же не имею права...
Воспользовавшись тем, что гости пошли танцевать, Казис шепнул Илье:
— Есть возможность еще добыть дефицит. Хочешь?
— Конечно! Какой может быть разговор?
— Тогда поговори с Эльвирой.
Ханукашвили тут же, в ресторане, договорился с Горшанской встретиться утром в номере Казиса.
Свидание состоялось. Не выясняя, какую именно ткань, в каком количестве и на каких условиях объединение может передать ему, Илья вручил Эльвире Петровне письмо Московской центральной торгово-закупочной базы Главугольурса Министерства угольной промышленности СССР, адресованное Ленинградскому объединению «Первомайская заря», являющемуся фондодержателем ткани. В письме содержалась просьба дать указание предприятиям-изготовителям — Каунасской шелковой фабрике «Кауно-аудиняй» и Каунасскому шелковому комбинату имени Зибертаса — отгрузить на базу Главугольурса фондовых тканей на сумму двести тысяч рублей.
— Столько я не могу передать, — ответила Горшанская, прочитав письмо.
— А сколько?
— Примерно на восемьдесят тысяч рублей с «Кауно-аудиняй» и на пятьдесят тысяч с Каунасского комбината.
— Сколько вам платить?
— А сколько дадите?
— Два с половиной процента от общей стоимости.
Горшанская тут же прикинула сумму — больше трех тысяч рублей.
— Я согласна, — кивнула она и пообещала к вечеру передать Ханукашвили два письма — на фабрику «Кауно-аудиняй» и на комбинат имени Зибертаса. Ханукашвили тотчас же рассчитался с Горшанской, передав ей в присутствии Казиса 3250 рублей. Вся сделка заняла несколько минут.
После ухода Горшанской Ханукашвили спросил Казиса:
— Нельзя ли ткань «Первомайской зари» заменить на артикул 92511? Она не подходит мне по конъюнктуре.
Тот задумался.
— За изменение ассортимента заплачу отдельно.
— Хорошо, — угодливо ответил Казис. — Сделаю.
За это «сделаю» Ханукашвили передал ему сберегательную книжку на предъявителя с вкладом 1500 рублей.
Итак, согласие об изменении ассортимента и отгрузке базе Главугольурса дефицитной ткани за счет фонда объединения «Первомайская заря» было достигнуто. К вечеру Горшанская занесла в номер Юргайтиса и отдала ему для Ильи два обещанных письма, подписанных ею за директора объединения. В тот же вечер Казис встретился с Ханукашвили в ресторане гостиницы «Украина» и передал ему одно письмо — в адрес фабрики «Кауно-аудиняй», а второе, адресованное комбинату, он, как представитель этого комбината, оставил себе.
— Когда приедешь к нам? — спросил он на прощанье.
— Скоро, — неопределенно ответил Ханукашвили.
— Имей в виду, руководство Каунасской базы начинает ко мне придираться. Так что не затягивай.
— Не беспокойся, приеду — все улажу.
3. Операция «Нашлайте»
Начальник отдела реализации фабрики «Кауно-аудиняй» Вилькенис встретил Илью в своем кабинете как старого, доброго друга.
— С чем приехал?
Ханукашвили выложил на стол несколько писем различных швейных фабрик Москвы и Ленинграда с просьбой передать их фонды торгово-закупочным базам ряда министерств.
Вилькенис внимательно прочел каждое письмо.
— Все сделаем, но не сразу, — предупредил он.
— Хорошо. Только начни сегодня же с «Первомайской зари».
Тотчас же было подготовлено в адрес Каунасской базы «Литтекстильторга» письмо: «Ленинградское швейное объединение «Первомайская заря» обратилось к нам с просьбой, чтобы остаток фонда сего года отгрузить Московской центральной торгово-закупочной базе Главугольурса, всего на сумму сто тысяч рублей. Поскольку мы с объединением «Первомайская заря» имеем прямые договорные отношения и нас связывает долголетняя взаимная помощь, просим вас его просьбу выполнить. Фабрика, со своей стороны, готова просьбу объединения выполнить с последующим изменением ассортимента».
Ханукашвили прочитал письмо.
— А почему на сто тысяч рублей, ведь объединение уступает лишь восемьдесят тысяч?
— Ты что, недоволен?
— Да нет! Наоборот!
Из кабинета Вилькениса Илья позвонил Юргайтису на комбинат.
— Привет, старина! Готовь письмо на базу. Сейчас заеду.
Когда Илья положил трубку, Вилькенис спросил:
— Когда увидимся?
Илья понял намек:
— Как получу согласие базы, заеду и рассчитаюсь...
— Пока ты ехал, я успел все подготовить, — встретил гостя улыбкой Казис. — «Нашлайте» получил? — и вопросительно посмотрел ему в глаза.
— Да. Вот остальные пять тысяч рублей, — ответил Ханукашвили, передавая сберегательную книжку на предъявителя.
С письмом от Казиса он поехал на Каунасскую базу «Литтекстильторга». Управляющего базой Павла Петровича Тимченко на месте не оказалось. Тогда, не теряя времени, Ханукашвили зашел к его заместителю, Николаю Ивановичу Денисову. Тимченко часто болел, и все вопросы практически решал за него Николай Иванович.
Денисов работал с Ханукашвили уже давно и по его письмам отправил сторонним организациям сотни тысяч метров «нашлайте». Эта ткань пользовалась большим спросом на предприятиях легкой промышленности, каждый ее метр был расписан по фабрикам, и недопоставка дефицитной ткани фондовым получателям ставила под угрозу производственные планы. За это выплачивались штрафные санкции в крупных размерах. Конечно, не из кармана Денисова. За три года база «Литтекстильторга» добровольно, без обращения в арбитраж выплатила в виде штрафов 184 тысячи рублей. А Денисов и Тимченко на «законных» основаниях меняли ассортимент ткани и адреса получателей.
Денисов встретил Ханукашвили тепло и, как всегда, перед тем как начать с ним деловой разговор, выпроводил из кабинета всех «посторонних».
— Николай Иванович, нужно ваше согласие, — начал Илья.
— Смотря с чем пришел... — Денисов взял гостя за плечи и усадил в кресло.
Ханукашвили положил на стол письма комбината имени Зибертаса и фабрики «Кауно-аудиняй», а также копии писем объединения «Первомайская заря» и Московской торгово-закупочной базы Главугольурса, которая просила отгрузить ткани в ее адрес. Наметанным взглядом Денисов сразу увидел, что письма, несмотря на то что они оформлены по всем правилам, не имеют юридической силы, потому что на них нет визы контрольно-регулирующих органов. Денисов знал, что без этой визы он не имеет права изменять ассортимент и адресатов фондовых тканей. Однако ревизорская служба смотрела на отсутствие этой важной визы сквозь пальцы. И он дал свое согласие. Правда, перед этим все же позвонил домой управляющему базой:
— Павел Петрович, приехал Ханукашвили за фондами. Письма есть. Надо бы удовлетворить его просьбу.
— Хорошо, — ответил Тимченко, — только пусть он заглянет ко мне домой.
Денисов вышел из кабинета, чтобы отдать печатать на машинке распоряжение об изменении ассортимента и отгрузке фондовой ткани базе Главугольурса. Ханукашвили тут же положил на стол тысячу рублей и прикрыл газетой. Вернувшись, Денисов приоткрыл уголок газеты, улыбнулся, выдвинул ящик стола и сбросил туда пачку денег.
— Павел Петрович просил тебя заехать к нему, — складывая газету, произнес он. — Между прочим, я советую познакомиться с заведующим секцией по отгрузке шелковых и шерстяных тканей Семеном Григорьевичем Шнейдерманом. Дело в том, что отгрузочные документы проходят через него. Чтобы он не был против этих отгрузок, его тоже надо отблагодарить.
— Раз надо, так надо, — ответил Илья.
Денисов позвонил Шнейдерману и пригласил его к себе. В кабинет вошел худощавый мужчина среднего роста, лет пятидесяти.
— Семен Григорьевич, познакомьтесь, это Илья Ханукашвили.
— Очень приятно, я о вас много слышал.
— Это вам за аккуратное исполнение наших заявок, — улыбнулся Илья и передал Шнейдерману пятьсот рублей. Тот без малейшего смущения молча положил деньги в карман.
В этот же день Ханукашвили посетил Павла Петровича Тимченко. Он жил в уютной трехкомнатной квартире. Невзирая на болезненное состояние и далеко послепенсионный возраст, на заслуженный отдых уходить не спешил.
— Я привез письма... — начал Илья, но Павел Петрович перебил его:
— Я в курсе дела.
Ханукашвили понял. Он вытащил из внутреннего кармана пиджака тысячу рублей и положил на журнальный столик:
— Не смею вас больше беспокоить.
Хозяин дома не стал его задерживать.
На улице Ханукашвили остановил такси и попросил шофера отвезти его в аэропорт. Там он приобрел билет на очередной рейс в Москву и стал коротать оставшееся до вылета время в буфете. В уме Илья прикинул, сколько барыша принесла ему операция с фондовыми товарами. Правда, в его практике бывали и такие сделки, когда за трое-четверо суток он «зарабатывал» денег и побольше. «Но и на этот раз грех жаловаться», — подумал Илья, засыпая в удобном кресле самолета.
4. ЧП в Риге
Самолет прибыл в Рижский аэропорт по расписанию. Абрама Иосебашвили никто не встречал, да он в этом и не нуждался. Рига была ему знакома не хуже Тбилиси. Притом этого не по годам энергичного человека интересовали не достопримечательности города, а совершенно конкретные предприятия, где сидели люди, ждавшие его приезда. И если бы Абрам дал телеграмму, то возле трапа самолета стало бы тесно от «преданных» друзей. Но он предпочел не афишировать свое появление в Прибалтике, так как сейчас ему предстояло латать серьезные дыры в работе «фирмы», а это он не мог доверить даже «специалисту по Прибалтике» Илье Ханукашвили.
Дело в том, что Московская торгово-закупочная база Главугольурса перешла на другой режим работы и утратила значение основного перевалочного пункта для переброски дефицитных тканей из Прибалтики в Грузию. Кроме того, Иосебашвили все чаще стал замечать, каким недобрым, тяжелым взглядом встречали его рабочие базы. Все авралы по отгрузке тканей в Грузию они безошибочно связывали с его появлением. К тому же директор базы Хамидулов, понимая размеры риска, стал заламывать за письма и посредничество огромные комиссионные. Нужно было срочно искать новые пути, но выполнить выношенную в мыслях бессонными ночами операцию Иосебашвили долго не мог — не было подходящей ситуации. И вот она подвернулась. Родной брат Абрама — Михаил вылетел в Киев, чтобы подыскать надежную базу, а он в Риге должен предупредить нужных людей об изменении адреса. И пойдет дефицит по новому каналу.
Несмотря на солидный возраст и полноту, Иосебашвили легко сбежал по трапу и направился к стоянке такси. Весь его багаж состоял из тощего кожаного портфеля. Усевшись рядом с шофером, он властно произнес:
— Люблю быструю езду!
Водитель такси Алексайтис с готовностью откликнулся на желание пассажира. Но кончилось это плохо. На одном из перекрестков едва не столкнулись с грузовиком. Чудом машина проскочила мимо пешеходов и врезалась в столб. Когда после больших усилий удалось открыть дверцу, Иосебашвили буквально вывалился из машины. Из внутреннего кармана его пиджака на асфальт выпало несколько пачек денег в банковской упаковке. К месту происшествия почти одновременно с автоинспекторами подъехала машина скорой помощи. Кто-то бережно собрал деньги и положил в портфель.
Пострадавшие были доставлены в Рижский травматологический институт. У Иосебашвили оказались сломаны нога и три ребра. Его документы свидетельствовали о том, что он постоянно проживает в Тбилиси и работает товароведом торгово-закупочной базы «Грузуголь». Водитель такси Алексайтис отделался легкими ушибами и через три дня был выписан из института.
Иосебашвили пришел в сознание только на следующий день. Немного осмотревшись и ощупав себя, он произнес:
— Где мои деньги? — и стал отчаянно нажимать на кнопку вызова медсестры. — Где мои деньги?!
— Не волнуйтесь, больной, — успокоила его вошедшая дежурная сестра. — Ваши деньги в полной сохранности, находятся в бухгалтерии.
— А сколько? — не унимался Абрам.
— Я точно не знаю, но, как слышала, около восьми тысяч рублей.
— Ого! — не удержавшись, воскликнул один из соседей по палате.
Иосебашвили сообразил, что ему необходимо объясниться.
— Деньги не мои, ребята, а казенные...
В этот же день Абрама навестил местный житель Илья Семенович Гутман.
— Пошли телеграмму в Тбилиси и вызови жену, — приказал Иосебашвили. — Ты же знаешь, что я терпеть не могу больничную еду.
— Я буду носить! Вот и сейчас принес тебе икорку, фрукты, телятинку, — подобострастно говорил Гутман.
— Все равно вызови Соню...
Через день из Тбилиси прилетела жена Иосебашвили — Соня Мхатвари. На ее руках сверкали массивные золотые кольца с бриллиантами, на груди покоился такой же массивный золотой кулон старинной работы. Хотя Абрам и называл ее своей женой, однако по документам они значились разведенными. Тем не менее Соня Мхатвари считалась хозяйкой четырехкомнатной квартиры в лучшем районе Тбилиси, устланной коврами ручной работы и наполненной дорогим антиквариатом (мысль обезопасить все эти ценности и толкнула Абрама Иосебашвили на фиктивное расторжение брака). При этом ни один член ее семьи никогда и нигде не работал, а супруг всю жизнь имел очень скромный оклад.
За долгие годы совместной жизни Соня хорошо изучила капризный характер мужа. Она два раза в день навещала его и приносила ему еду, которую готовила сама. Ежедневно она покупала на базаре свежие продукты, а пищу готовила на частной квартире, где снимала комнату.
В больнице Иосебашвили не чувствовал себя отрешенным от дел. Часто в палате появлялись различные деловые люди. И хотя другие больные привыкли к таким визитам и не прислушивались к разговорам, но все же они обращали внимание на то, что в этих разговорах часто употребляются слова «артикул», «контейнер», «кримплен», «фонды», «дефицитный»...
Наступил день, когда Иосебашвили выписали из института. И, несмотря на то, что он еще немного хромал и пользовался палочкой, все, кто встречал его, да и он сам, были довольны.
В Рижском аэропорту, обычно мрачный, он расчувствовался, когда увидел Илью Гутмана с женой, которые приехали провожать его с большим букетом цветов.
— А это тебе, — приняв букет, Иосебашвили снял с руки японские часы «Сейка» и передал Гутману.
Затем Илья Семенович получил подробный инструктаж, адреса нужных людей и обещал выполнить все, о чем просил Иосебашвили. Так никто, кроме Гутмана, и не узнал, зачем же тот приезжал в Ригу. А Гутман умел молчать.
5. Паутина растет
Осень в Киеве была теплая и сухая. Последний день рабочей недели подходил к концу, и Давид Исакович Гольдберг, старший товаровед торгово-закупочной базы УРСа Министерства химической промышленности УССР, названивал друзьям, приглашая на рыбалку. В это время к нему в кабинет вошел невысокий плотный мужчина с густой проседью на висках.
— Здравствуйте, — не спрашивая разрешения, произнес он с очень заметным кавказским акцентом.
— Здравствуйте, — холодно ответил Давид Исакович.
— Я из Грузии, работаю, как и вы, по снабжению.
— А я вас не знаю, — сдержанно заявил Гольдберг.
— Да, правильно. Я прочел вывеску на улице и решил зайти поинтересоваться. Коллеги все-таки! Как у вас дела? План выполняете?
— С планом туго, — признался Гольдберг.
— Могу помочь, — доверительно сообщил незнакомец.
— Каким образом? — удивился Давид Исакович.
— Я договорился в Латвии о получении большого количества дефицитной ткани.
— Ну и что же?
— Если вы согласитесь, эту ткань будут высылать вам на базу, а вы будете направлять ее в Грузию, в магазины, какие я вам укажу.
— Ну и потом?
— Вот и все. За счет моих товаров вы будете выполнять план и еще от меня получать «свежую копейку». Для начала вот вам тысяча рублей, — не дожидаясь согласия, незнакомец вынул из кармана пачку денег и положил их на стол.
Давид Исакович быстро спрятал деньги в ящик стола, но, видимо, сообразив, что совершил опрометчивый шаг, тотчас настороженно спросил:
— А за что?
— Это только аванс, а что делать, я уже сказал.
Ответ незнакомца немного успокоил Давида Исаковича — ведь он не предлагал ему стать сообщником в бандитской шайке, а перевалка... это же пустяки, и Гольдберг уже с улыбкой спросил:
— А как вас зовут?
— Михаил Иосебашвили.
Нет смысла воспроизводить дальнейший диалог между ними. Главное — полное взаимопонимание было достигнуто.
— Я позвоню и сообщу, что вам придется делать дальше, — заявил перед уходом Иосебашвили.
Буквально через неделю Иосебашвили вновь внезапно появился в кабинете Гольдберга, но на этот раз Давид Исакович встретил его приветливо и даже с радостью.
— Привез проект письма — просьба об отгрузке в ваш адрес фирмой «Латвия» шерстяных и шелковых тканей. Нужно только отпечатать и оформить.
Давид Исакович с любопытством прочел документ и лишь после этого дал свое согласие. «Содержание письма, по сути дела, ни к чему не обязывает, — подумал он. — Обычная просьба об отгрузке ткани».
Буквально за полчаса эта просьба была оформлена в официальный документ с надлежащей подписью и печатью.
Михаил остался доволен оперативностью и усердием нового партнера и поблагодарил его (естественно, не словами), а на прощанье предупредил о необходимости встретиться в ближайшее время в Москве на ярмарке.
Примерно через месяц он позвонил Гольдбергу из Москвы.
— Вы не забыли, что в понедельник в Сокольниках начинается очередная ярмарка?
— Конечно нет, — ответил Давид Исакович. — Я уже приобрел билет.
В понедельник Иосебашвили встретил Гольдберга на платформе Киевского вокзала.
— Не волнуйся ни о чем, ты мой гость, — громко и весело приветствовал он. Шофера такси Михаил попросил отвезти их в гостиницу «Советская». В вестибюле первоклассной московской гостиницы швейцар поздоровался с Иосебашвили. Давид Исакович понял, что его партнер здесь не впервые.
У дежурного администратора, не спрашивая, есть ли свободные места, Михаил бесцеремонно взял анкету и отдал Гольдбергу:
— Заполняй!
Когда анкета была заполнена, Иосебашвили вручил ее дежурному администратору:
— Устройте моего гостя в «люксе»...
Комфортабельный двухкомнатный номер Гольдбергу понравился. Михаил уселся в мягкое кресло, и они тотчас же приступили к делу.
— Я переотправил по товарно-транспортным накладным шерстяных и шелковых тканей, поступивших из Латвии, на сумму 777 518 рублей, — поспешил доложить Давид Исакович.
— Спасибо, дорогой. Товар уже поступает в магазины. Но ты больше не направляй в Гори и Зугдиди. Его ждут в магазинах № 2, 4, 23 и 24 «Тбилтекстильторга», — не дожидаясь подтверждения Гольдберга, Иосебашвили картинным жестом вынул из кармана две пачки денег: — Тут три тысячи рублей за твои труды. А теперь отдыхай. Вечером поедем в ресторан «Новый Арбат». Немножко посидим, музыку послушаем. Познакомлю с братом. Учти, он главный в нашем деле!..
— Да, чуть не забыл, — робко перебил Давид Исакович. — Наша торгово-закупочная база в связи с ликвидацией Министерства химической промышленности передается в другое объединение — «Укрнефть», — он ожидал взрыва гнева от своего щедрого партнера за столь запоздалую информацию. Но гнева не последовало.
— Это хорошо, что ты предупредил, — после непродолжительного молчания произнес Иосебашвили. — Ничего, я договорюсь, ткань будут посылать по новому адресу...
В зале ресторана за дальним столиком сидела компания уже подвыпивших мужчин. Абрам Иосебашвили выделялся среди них нарочитой небрежностью одежды. Михаил подвел Гольдберга и представил:
— Познакомься, Абрам. Это Давид Исакович из Киева.
— Очень приятно, — Абрам небрежно подал свою короткую пухлую руку.
Устроившись за столом, Гольдберг стал рассматривать соседей. Никого из присутствующих он не знал. Михаил, захмелев, стал необычайно болтлив и назвал Гольдбергу некоторых «приятелей» своего брата.
— Со многими из них тебе придется встречаться, — говорил он, — но без меня или брата они тебе куска брезента не продадут.
Тут же, на банкете, Гольдберг по совету Михаила начал переговоры с директором одного из магазинов о поставке фондовой ткани.
Расходились очень поздно. Когда Абрам Иосебашвили поднялся из-за стола, Гольдберг обратил внимание, что он хромает на правую ногу. То ли из чувства сострадания, то ли из любопытства он, не удержавшись, спросил Михаила:
— С ним что-нибудь случилось?
— Не говори, в Риге с ним случилось несчастье! — и на лице Михаила отразилась такая боль, будто он сам пострадал в аварии.
А на другой день Гольдберг окончательно договорился с директором магазина о том, что магазин поставит в Киев дефицитные ткани на сумму триста тысяч рублей. Через месяц товар стал поступать на базу и в той же упаковке отправляться в указанные Михаилом магазины. Фондовые ткани шли беспрерывно... Гольдберг тщательно считал, на какую сумму он переправил товары. Ведь от этой суммы ему причиталось полпроцента комиссионных.
6. По следам преступлений
Поиски таинственного «Князя» велись долго и упорно. Большая группа оперативных работников методично проверяла базы и рестораны, где, как сообщил задержанный в аэропорту представитель иностранной фирмы, появление «Князя» наиболее вероятно. В этой поисковой работе использовались, в частности, данные словесного портрета, хотя не было никакой гарантии, что эти данные достоверны. В конце концов поиски увенчались успехом. Возле одного из московских ресторанов таинственный «Князь» был арестован. Им оказался уже знакомый читателю Илья Ханукашвили. После некоторого запирательства он стал давать правдивые показания.
Свое состояние он нажил, служа у Абрама Иосебашвили «мальчиком на побегушках». Он подробно рассказал, как именно проделывались преступные махинации. За взятки должностные лица различных швейных и текстильных предприятий в течение продолжительного времени «делали» ему адресованные поставщикам письма об отказе от фондов в пользу сторонних организаций. В свою очередь эти организации — торгово-закупочные базы некоторых союзных министерств — приняли на себя не свойственные им посреднические функции и поступавшую к ним фондовую ткань направляли в торговые точки Грузии, где она реализовывалась по завышенным ценам.
Ханукашвили признал, что в результате таких преступных операций он вместе с соучастниками нажил большую сумму денег. Он назвал должностных лиц ряда предприятий и организаций Москвы, Ленинграда, Каунаса, которым вручались взятки, и пояснил, что деньги для взяток он получал от Абрама Иосебашвили.
Исчезновение Ханукашвили не вызвало переполоха среди клиентуры. Он и раньше часто и надолго уезжал из Москвы «по делам». Но Абрам Иосебашвили, без ведома которого Илья не имел права куда-нибудь отлучаться, почувствовал неладное и поспешил скрыться из Москвы.
Следственные органы объявили всесоюзный розыск Абрама Иосебашвили. Во многих городах страны — Вильнюсе, Риге, Киеве, Ленинграде, Москве, Тбилиси, — где орудовали его коммивояжеры, были произведены обыски. Вместе с письмами швейных предприятий и торгово-закупочных баз об отказе от фондов и передаче дефицитной ткани были изъяты деньги и ценности на сумму более 350 тысяч рублей.
Бухгалтерской проверкой удалось установить, что письма швейных фабрик нигде не регистрировались. Эти письма не имели юридической силы, так как само предприятие не может отказываться от фондов. Только фондодержатель (министерство) может заменить один сорт ткани другим или передать часть фондов другой организации. Потребителю же предоставлено право лишь отказаться от ненужной продукции, но не перераспределять ее. Следствие располагало неопровержимыми фактами о злоупотреблении служебным положением некоторых должностных лиц с фабрик и торгово-закупочных баз, которые за взятки выступали посредниками в махинациях махровых жуликов.
Иосебашвили хитроумно, как паук, плел сеть своих преступлений и зорко следил за отгрузкой «транзитного» товара. Договариваясь с директорами магазинов Грузии, он каждый раз указывал, какие именно ткани и по каким завышенным ценам продавать. И строго контролировал, чтобы во всех городах и магазинах эти цены были одинаковыми.
Ни один из тех, кто вступил в сделку с Иосебашвили, не задумывался о возмездии. «Озарение» пришло позже.
Вот что написал подследственный Казис: «Соблазн получить ни за что большие деньги оказался у меня сильнее голоса совести. Но это только кажущееся обогащение. «Ни за что» деньги не платят — их нужно «отработать» ценой потери совести или прямого преступления, а иногда тем и другим вместе. Но наступает расплата за ошибки. Сейчас совесть пробудилась во мне и беспрерывно меня мучает. Чистосердечное признание поможет мне облегчить душу, а следствию — полнее разобраться во всем. Мои колебания позади. Во время обыска в моей квартире было найдено 9800 рублей. Но у меня есть еще два тайника, и спрятанные в них деньги я добровольно сдаю государству, чтобы хоть в какой-то мере погасить ущерб, причиненный моей преступной деятельностью».
И действительно, Казис указал у себя на даче два тайника и выдал 13 150 рублей.
Но некоторые из подследственных вели себя иначе. Они, видимо, заранее готовили себя к встрече со следователем и старались все предусмотреть. Так, Михаил Семенович Мачульский из Ленинградского швейного объединения «Ладога» двухэтажную дачу записал на имя матери. Автомашину, которой он постоянно пользовался, ему якобы по доверенности предоставила жена. Кстати, с женой он официально считался в разводе, но жили они вместе. В коммерческих делах Мачульский всячески пытался вуалировать следы преступлений. Например, отказываясь в пользу какой-либо базы от строго фондированной ткани, выделенной для «Ладоги», он требовал, чтобы эта база в свою очередь выделила объединению, допустим, искусственный мех «в порядке обмена или исходя из производственной необходимости». Причем никакой необходимости в мехе у объединения не было, все это Мачульскому было нужно, как говорится, для отвода глаз.
Дело по обвинению Ханукашвили и других суд рассматривал долго, шаг за шагом выявляя каждую незаконно оформленную сделку, терпеливо и последовательно разбираясь с каждым подсудимым.
Все они приговорены к различным срокам лишения свободы. В связи с тем что Абрам Иосебашвили скрывался, а расследование по делу созданной им преступной группы подходило к концу, материалы на него были выделены в отдельное производство.
7. «Курортник»
Шло время, и работники милиции установили все связи и места возможного появления Абрама Иосебашвили. Стало известно, что в последнее время он лихорадочно скупал ценные вещи, порой переплачивая комиссионную стоимость. Приемник «Сателлит», шуба, платиновый браслет, четыре пары японских часов в золотом корпусе, магнитофон, телевизор... Только за три дня он истратил пятнадцать тысяч рублей.
Следствие уже знало, что за спиной этого преступника было пять классов школы и тринадцать лет лишения свободы по четырем судимостям, две из них во время Великой Отечественной войны — за хищения социалистической собственности. Первые его шаги после освобождения в 1946 году были неудачными: аферу с тканями разоблачили, и он был вновь осужден на пять лет. Казалось бы, пути в торговые организации для него навсегда отрезаны, но он все же сумел занять должность товароведа торгово-закупочной базы «Грузуголь». Здесь он тщательно изучил все операции, связанные с возможностью получать дефицитные фондовые ткани, и, когда в республике вырос спрос на них, предложил свои услуги знакомым директорам промтоварных магазинов.
Курортный сезон в Сочи, как и на всем Черноморском побережье, в том году начался рано. Теплые и солнечные дни увеличили приток «дикарей». Не было дня, чтобы к Клавдии Андреевне Филатовой, проживающей в поселке Хоста, не обращались приезжие за ночлегом. И хотя дом ее стоял не на бойком месте, а на окраине поселка, тем не менее желающих хватало.
Однажды утром к ней в калитку постучался незнакомец:
— Хозяйка, сниму комнату!
— Не сдаю!
— Хорошо заплачу!
— Ну-ка зайди во двор, — предложила Филатова. Вошел, заметно хромая на правую ногу, хорошо одетый полный мужчина, пожилой, невысокого роста. В руке он держал небольшой чемодан.
— Я один, — сообщил он. — Мне нужна комната.
— Три рубля за сутки, — объявила Филатова.
— Согласен.
Филатова была немного удивлена тем, что незнакомец пожелал жить у нее за такую плату. «Впрочем, — подумала она, — мне-то что? Главное, платил бы аккуратно».
— Хозяйка, вот вам тридцать рублей аванса.
— А сколько времени вы будете жить? — спросила она, уже почтительно.
— Там видно будет, — неопределенно ответил новый постоялец.
Кроткий, как окрестила своего жильца Филатова, был мало похож на обычных курортников, которые целый день пропадали на море. Он все время просиживал во дворе, под деревьями. Ничем не увлекался, книг, газет не читал, больше находился в раздумье. Никто его не навещал, и сам он не старался завести с кем-либо знакомство.
Каждые десять дней он без напоминаний платил за комнату. Это хозяйку устраивало, хотя новый жилец отличался некоторыми странностями. Например, по понедельникам он тщательно перекрашивал изрядно поседевшие темные волосы в рыжий цвет. Этот цвет ему вовсе не шел, но он почему-то упорно закрашивал не только голову, но и усики. Так он прожил полтора месяца.
Однажды рано утром его разбудили сотрудники милиции.
— Ваши документы?
Кроткий долго рылся в карманах костюма, затем в чемодане наконец нашел паспорт.
— Вам придется проследовать вместе с нами. Возьмите с собой вещи, — заявил капитан.
Абрам Иосебашвили (а это был он) понял, что наступила развязка. На следующий день он был самолетом доставлен в Москву.
На первом же допросе Иосебашвили вдруг отказался понимать русский язык. Ему тут же предъявили личное дело, автобиографию, письма на русском языке, написанные его собственной рукой, и заключение графологов об идентичности почерка. «Языковой барьер» рухнул, но на все вопросы Иосебашвили отвечал односложно: не знаю. А однажды, войдя в кабинет следователя, он полез под стол. Симуляция была очевидной, что и подтвердили эксперты Научно-исследовательского института судебной психиатрии имени Сербского.
Три месяца в Московском городском суде шло судебное разбирательство по делу Абрама Иосебашвили. Десятки свидетелей, бывшие коммивояжеры и посредники с различных позиций развенчали своего «кумира и благодетеля», раскрыли метод организации подпольной фирмы дельцов и даже дали практические советы, что нужно сделать в системе снабжения предприятий фондовыми тканями для того, чтобы где-то вновь не завелась кримпленовая моль.
Суд приговорил Абрама Иосебашвили к длительному сроку лишения свободы.
И сейчас, когда участники преступных махинаций получили по заслугам, вновь хочется сказать, что жулики и их пособники не смогли бы длительное время оставаться безнаказанными, если бы соответствующие хозяйственные и контролирующие органы осуществляли надлежащий надзор за правильным расходованием фондов.