Она берет бутылку водки со стола, поднимает ее в тосте и говорит:
– За еще шесть месяцев июня!
Кто-то встряхивает бутылку шампанского и начинает обливать нас. Холлис делает глоток водки и передает бутылку мне. Кто-то снова включает музыку, все танцуют и обнимаются, даже Мина.
– НА КОЛЕНИ! – кричит один из парней и начинает заливать водку в открытые рты всех желающих. Холлис, мокрая и липкая от шампанского, целует меня, и тут… Все происходит очень быстро. Народ, сталкиваясь друг с другом, проходит мимо нас. Кто-то из толпы протягивает бутылку над Миной. Она качает головой, но тот, кто вытянул руку, не видит этого или не понимает. Бутылка наклоняется. Мина, крепко сжимая рот, пытается увернуться, но толпа за спиной ей мешает.
И вот она мокрая насквозь. Как и все мы. Остальные смеются и танцуют, но я вижу, как меняется в лице Мина. Я отпускаю Холлис и в одну секунду оказываюсь рядом с Миной, у которой уже подгибаются колени. Она задыхается. Люди начинают понимать, что что-то не так.
Я несу ее в дом. Пьяные одноклассники медленно оборачиваются на нас. Холлис бежит за нами, спрашивая, что случилось. Я не обращаю на нее внимания.
Как только мы оказываемся в доме, Мина начинает всхлипывать. Я несу ее в подвал, где есть ванная. Когда я включаю воду, она немного приходит в себя, но продолжает часто и тяжело дышать. Мина снимает очки, немного прибавляет температуру воды и просит меня уйти.
– Я останусь.
– Иди, я справлюсь.
– Мина!
– Пожалуйста, возвращайся на вечеринку. – Она поворачивается ко мне спиной. – Пожалуйста. Как будто ничего не случилось.
Я выхожу, сажусь на пол у двери в ванную и прислушиваюсь к звукам воды, чтобы узнать, не плачет ли она.
10
Мина
Мне тринадцать, и здесь слишком темно, чтобы что-то разглядеть, или, может быть, у меня закрыты глаза. Я лежу на кровати в отеле. Кто знает, сколько людей лежало здесь до меня. Я не могу пошевелиться, потому что на мне что-то тяжелое. В воздухе стоит резкий запах.
Мне восемнадцать, и впервые в жизни я не чувствую себя изгоем. В воздухе снова стоит резкий запах, но я заставляю себя оставаться на месте, посреди толпы, дышу через рот и стараюсь сосредоточиться на чем-нибудь. На фоне темно-синего неба раскачиваются золотые шары, из белой глазури торта торчат высокие розовые свечи. И вот так выглядит любовь – растрепанной и сияющей. Кто-то пытается взять меня за руку и закружить в танце, но мне самой нужны мои руки, чтобы обнять себя и не дать рассыпаться на части. Но вдруг меня окружает обжигающий запах алкоголя. Я закрываю глаза, чтобы спрятаться от него, – но это ошибка, которую я повторяю из раза в раз.
••
Мне тринадцать, здесь слишком темно, и я не могу пошевелиться. На мне лежит кто-то тяжелый. Кто знает, сколько людей лежало здесь до меня.
Я тру кожу, пока она не начинает гореть. Мне надо очиститься от этого запаха. Снова стать самой собой. Я одна, но я понимаю, где нахожусь, и знаю, что Кэплан тут, рядом.
– Как долго меня не было?
– Фигня. Минут двадцать. Я могу прикоснуться к тебе?
Я качаю головой.
Кэплан протягивает мне полотенце.
– Прости, – говорю я.
– Не извиняйся. – Кэплан ведет меня через дом и парадную дверь на улицу. Я сажусь на бордюр, меня еще немного потряхивает, а еще становится холодно. И я чувствую себя глупо.
– Я…
– Пожалуйста, Мина, хватит извиняться.
– Но мне есть за что.
– Если уж кому и надо просить прощения, так это мне. Это я заставил тебя прийти.
– Глупо получилось. Никто меня не задирал. На меня не вылили свиную кровь.
– Ну да, только водку.
– Было здорово. Все веселились. А я все испортила.
Мы сидим молча. До нас доносятся звуки вечеринки.
– Со мной уже давно такого не случалось, – говорю я.
– Это из-за запаха?
– Да, наверное. – Я опускаю голову между коленями.
– Я могу прикоснуться к тебе?
– Да, – отвечаю я земле. – Сейчас все нормально.
Кэплан опускает руку на мою спину и начинает массировать ее широкими круговыми движениями.
– Я могу спросить тебя кое о чем?
– Конечно.
– Ты поэтому не хочешь учиться в Йеле? Потому что все это случилось с тобой во время той поездки с семьями друзей отца?
– Не знаю. Да, наверное. Он там учится.
Рука Кэплана замирает на моей спине.
– Сейчас он на третьем курсе, а значит, в следующем году все еще будет там.
– Я думал… Ты никогда ничего толком не рассказывала. – Голос Кэплана звучит как-то странно, искаженно. Это пугает меня. Я решаюсь поднять на него глаза.
– Ты никогда не говорила, что знаешь его, – продолжает Кэплан. – Я думал, это какой-то незнакомец. Кто-то из тех, кто остановился в том же отеле.
– Я не очень хорошо его знала, – отвечаю я. – Но да, он один из тех детей. Поэтому он и провожал меня до номера. И поэтому… Не смотри на меня так. Иначе я расплачусь.
Кэплан словно язык проглотил.
– Кэплан, не вздумай плакать, черт тебя подери!
Его руки обвиваются вокруг меня. Помедлив, я опускаю голову ему на плечо. Если бы не Кэплан, не знаю, как и когда я бы снова научилась позволять людям касаться меня.
– Их гребаная открытка на Рождество до сих пор висит на нашем холодильнике, – говорю я и начинаю смеяться.
– Боже, Мина!
– Ну это же смешно!
– Что тут смешного?
Когда я перестаю смеяться, Кэплан спрашивает:
– Зачем ты вообще подавала туда документы? Если знала, что он там учится?
– Я не думала, что меня примут.
Теперь Кэплану приходится ждать, пока я поплачу.
– Знаю, все посчитали меня неадекватной, когда я не стала подавать документы в другие университеты. Но я уже сказала тебе. Мичиган не был запасным вариантом. – Я рада, что моя голова лежит на его плече и он сейчас не может видеть мое лицо. – Я просто хочу быть там же, где и ты.
– А я хочу, чтобы никто из нас вообще никуда не уезжал.
Я слышу шорох колес по гравию. К нам стремительно приближается Куинн, спрыгивает с доски и подхватывает ее.
– Привет!
Кэплан не отвечает, я отодвигаюсь от него.
– Привет, Куинн.
– У вас тут все в порядке? – Он разглядывает нас в темноте.
– Да, все хорошо, – отвечает Кэплан.
– Как скажешь, – говорит Куинн. – Просто вон там, на подъездной дорожке, собрались девчонки, они перешептываются и смотрят сюда с таким видом, как будто это место преступления.
– Я просто как раз собирался проводить Мину домой, – объясняет Кэплан.
– Нет. – Я встаю с бордюра. – Вечеринка еще не кончилась. Возвращайся к Холлис.
– Все нормально, пойдем…
– Не будь тупицей. Ты не можешь уйти.
– Хватит уже. Я провожу тебя домой.
– Я и сама могу дойти.
– Знаю, что можешь, просто…
– Я могу проводить Мину?
Мы оба смотрим на Куинна.
– Ну если ты не против? – говорит он, засунув руку в карман и пиная кроссовкой бордюр.
Его плечи ссутулены, брови подняты. Он явно нервничает. Ни разу не видела, чтобы Куинн нервничал. Мне снова хочется смеяться. Я чувствую себя странно – забавно и легко, как будто плыву.
– Ты же только что пришел сюда.
– Да, но лишь затем, чтобы проверить, тут ты еще или нет. В смысле вы с Кэпом. Так что, если ты уходишь, мне с тобой по дороге. Ну почти.
– Хорошо, – отвечаю я.
– Ты уверена? – спрашивает Кэплан. Он тоже нервничает. – Я не собираюсь оставаться с ночевкой, так что забегу к тебе, когда вернусь домой…
– Нет, оставайся, – отвечаю я, складывая полотенце и отдавая его ему. – И передай Холлис, что я прошу прощения за то, что мне пришлось уйти. И за то… Короче, просто еще раз поздравь ее с днем рождения от меня.
– Ладно. – Кэплан продолжает стоять с полотенцем в руках.
Как только мы с Куинном выходим на дорогу, он возвращается обратно по подъездной дорожке.
– Итак, какого хрена ты вся мокрая? – спрашивает Куинн.
– Ох, это длинная и нудная история.
– И поэтому Кэплан так смотрел на тебя?
– Как?
– Как будто ты маленький птенчик?
– Да. Не знаю.
– Ты… ну, типа, хочешь поговорить об этом?
– Хм.
– Тебе не обязательно…
– Нет, все в порядке.
– Это не мое дело.
Последние фразы мы произносим одновременно. Я по-прежнему чувствую себя странно. Но не в плохом смысле.
– Нет, правда, все в порядке. Ничего такого, я просто перенервничала, – отвечаю я.
– Больше, чем обычно?
– Ты сейчас прикалываешься?
– Да, немного. – Уголки губ Куинна чуть-чуть приподнимаются. – Не смог удержаться. Но и просто спрашиваю.
– Кто-то вылил на меня водку. Я запаниковала, и мне пришлось принять душ, потому что это меня успокаивает. Вот почему я вся мокрая.
– Насквозь, – говорит Куинн. – Теперь понятно.
– Правда?
– Ну да. – Он пожимает плечами. – У всех нас есть свое странное дерьмо.
– Не думаю, что остальные из-за своего дерьма срываются и портят другим вечеринку.
– Сомневаюсь, что ты испортила вечеринку.
– Но зато точно опозорилась.
– Ну на прошлой неделе, на том же самом заднем дворе, я, пытаясь раскурить бонг, блеванул прямо у всех на глазах, потому что целый день бухал.
– Фу, какая мерзость!
– Зато тебе полегчало? – спрашивает Куинн. Вдруг свет уличного фонаря падает прямо ему на лицо.
– Знаешь, а вообще да.
– Помнишь, как в четвертом классе мисс Грант не разрешила мне складывать оригами во время теста, тогда я перевернул парту и меня отправили к директору?
– Да, помню.
– Вот видишь?
– Что ты хочешь сказать? Что все будут помнить об этом до конца своих дней?
– Нет. Что у всех нас свои тараканы.
– Спасибо, Куинн.
– Пожалуйста, Мина.
– И спасибо, что провожаешь меня до дома.
– Не парься.
– И еще спасибо, что пригласил меня на выпускной. Даже если ты просто прикалывался.
– Ты благодаришь за то, что мне искренне хотелось сделать, – отвечает Куинн.