– Прости, – в итоге говорю я.
– Ничего страшного, – отвечает она, сидя на краешке ванны в полотенце. – Я буду волноваться, только если ты начнешь вести себя странно и расстроишься из-за этого.
– Ну, по-моему, я не веду себя странно.
– Но тебе не по себе?
– Нет, я чувствую себя удивительно нормально.
– «Удивительно нормально». Ладно. – Холлис смотрит на меня, а потом встает и обнимает.
– Прости, – снова говорю я.
– Все в порядке.
– Хочешь, я поласкаю тебя?
– Нет, но можешь расчесать мне волосы?
– Конечно. Хотя… ой, уже поздно. Мне пора домой.
– Ну ладно.
Холлис подходит к зеркалу, смотрит на себя, перебрасывает волосы через плечо и отжимает их в раковину.
Я ухожу.
По дороге домой я пишу Мине, чтобы узнать, как у нее дела. Она не отвечает, что, по-видимому, означает, что у нее все хорошо и она не прячется в туалете. У дома я бросаю взгляд на ее окно – света нет. Когда я уже иду по своей подъездной дорожке, из-за угла выезжает машина Куинна. На самом деле у него нет машины, зато есть у его старшего брата, который сейчас учится в университете штата. Он разрешает Куинну пользоваться ею только тогда, когда тот может предложить равноценный обмен. Но даже в этом случае Куинну приходится садиться на автобус до Ист-Лансинга, чтобы забрать ее. В последний раз, когда нам зачем-то понадобился автомобиль, Куинну пришлось выполнять роль «трезвого водителя» для всего братства три недели кряду.
Я останавливаюсь на подъездной дорожке и жду, чтобы помахать, когда они выйдут и увидят меня. Можно будет спросить Куинна, не хочет ли он покурить, но они идут к двери Мины и не замечают меня. Мина сцепила руки за спиной, обхватив себя за локти. Вдруг до меня доходит, что я сейчас похож на гребаного извращенца – стою и наблюдаю за ними. Я осторожно, чтобы они меня не услышали, поворачиваюсь, переставляю ногу, моргаю… и тут они начинают целоваться. По-настоящему, блин, целоваться, цепляясь друг за друга и раскачиваясь на месте. Охваченный паникой, я прячусь за мусорными баками в конце подъездной дорожки и приседаю, обхватив колени руками и дыша так, словно только что пробежал шесть миль. Словно кто-то уронил что-то очень тяжелое мне на голову. Или даже все небо целиком. Я смотрю наверх. Такое чувство, что улица взмывает ввысь, навстречу звездам. Сквозь туман в голове я представлю, что будет, если кто-нибудь застукает меня скорчившимся за мусорным баком. Мне приходит в голову, что лучше всего будет проползти по подъездной дорожке к дому на четвереньках, чтобы Мина и Куинн меня не увидели, но стоит лишь начать, и я понимаю, что веду себя как последний идиот и мне снова нужно стать нормальным. Чувствовать себя нормально, действовать нормально, например встать и свистнуть им или что-то в этом духе, но когда я поднимаюсь во весь рост, то вижу, что Куинн держит руки на Мининой заднице. Белая юбка задралась до талии. На ней простые белые трусики.
Я заставляю себя развернуться и пойти по подъездной дорожке. Мне едва удается сдержаться, чтобы не перейти на бег и не хлопнуть дверью. В случае чрезвычайной ситуации спокойно продвигайтесь к выходу и все такое. Мама пытается заговорить со мной, когда я прохожу мимо, но с моими ушами, видимо, что-то случилось. Я иду в свою комнату, ложусь на кровать ногами к изголовью и пялюсь в потолок.
Холлис однажды сказала, что парни так легкомысленно относятся к своим чувствам, что не замечают проблем, пока те не перерастают в опухоль. Примерно в четыре часа утра я решаю, что не позволю этому случиться. Я не буду глупым. Я не буду отрицать очевидное. Я буду действовать наперед.
Мне нравится Мина. Ну и что тут такого? Рано или поздно этот день должен был настать. Люди дружат с теми, кто им нравится. Такое случается на каждом шагу. Люди дружат с горячими девушками, и эта дружба не разрушает их жизни. А чувствую я себя так, наверное, потому, что сейчас ей нравится кто-то другой, другой мой хороший друг, и это естественно. Подумаешь!
На следующий день в школе, когда я выхожу из класса после первого урока, Мина стоит с Куинном у фонтанчика с водой. Когда она наклоняется, чтобы попить, он кладет руки на ее талию и прижимает ее бедра к своим. Мина так сильно хохочет, что чуть не давится водой. Глядя на них, я с такой силой врезаюсь в открытую дверь, что искры сыплются из глаз.
Похоже, у меня все-таки уже опухоль.
14
Мина
После моего первого и единственного в жизни свидания я закрываю дверь, сажусь на пол и опускаю голову между колен. «Что бы я ни чувствовала, это не так уж плохо», – говорю я себе.
Я повторяю эти слова, держась за лодыжки. Все не так уж плохо. Я понимаю, что улыбаюсь. Мне хочется смеяться, но я не понимаю почему. Мы с Куинном вроде как смеялись и вроде как целовались. Все не так уж плохо.
Конечно, в великих фильмах и книгах поцелуи похожи на фейерверки. Я не чувствую ничего подобного. Потом я вспоминаю, как в детстве каждый год Четвертого июля рыдала, потому что салют был слишком большим, слишком ярким и слишком громким. Так что все к лучшему. Я снова закрываю глаза и мысленно проверяю тело. Кажется, все в порядке. У меня даже не болит живот, хотя я съела тонну жевательного мармелада.
На втором этаже из-под маминой двери льется свет. Я заглядываю в комнату, но она уже спит. Я подхожу, чтобы выключить лампу.
– Я устала так долго не спать, – бормочет мама. – Мне очень хочется услышать про твое свидание.
– Все хорошо. Спи, мам.
– Я знаю, ты говорила, что оно не настоящее… – Она вздыхает и кладет руки под щеку.
– На самом деле нет. Оно было настоящим.
– Настоящее свидание?
– Да.
Она улыбается, не открывая глаз. Я жду продолжения, но мама снова уснула. Я иду в ванную, чтобы умыться и почистить зубы, но зависаю перед зеркалом, разглядывая себя и пытаясь решить, изменилось ли что-то во мне. Губы кажутся чуть-чуть припухшими, на щеках горит румянец. Я ощущаю себя расколотой на множество мелких частей. Смущенной, но красивой. Рот выглядит как-то по-другому. А может, мне просто так кажется, не знаю.
В конце концов я укладываюсь спать без обычных ритуалов. У меня непрочитанное сообщение от Кэплана. Он спрашивает, как дела. Я прошу у него прощения за сегодняшнее поведение и благодарю за поддержку. Еще я пишу ему, что мне было весело и что, может быть, я все-таки вырасту в обычного, нормального человека.
На следующий день я словно оказываюсь в чьей-то другой жизни. Куинн провожает меня с урока на урок, и мы идем так близко, что задеваем друг друга плечами.
– На нас все смотрят! – говорю я.
Он пытается взять меня за руку, и я толкаю его в мусорную корзину. И вот мне уже некогда обращать внимание на других, потому что я не могу перестать смеяться.
Мы идем на урок истории, и Куинн вдруг заходит в класс вместе со мной. Он останавливается в дверях, и всем его отлично видно. Учителя еще нет. Одноклассники наблюдают за нами, словно за актерами в кино.
– Безумие какое-то, – говорю я, жалея, что не распустила волосы, чтобы только он мог видеть мое лицо.
– Но это же хорошо, правда? – спрашивает Куинн.
– Пока не знаю.
– Что ж, дай знать, когда поймешь. – Он делает глубокий вдох, словно готовясь к чему-то, и засовывает руки в карманы.
– Что?
– Я собирался поцеловать тебя в щеку.
– Не надо! Я же умру от смущения.
Сверкнув глазами, Куинн все-таки целует меня, но так быстро, что скорее ударяется о меня подбородком, и тут же убегает.
– Привет! – кричит мне Кэплан, когда я сажусь за парту перед ним. Он наклоняется вперед, и задние ножки его стула поднимаются.
– Поспокойнее, – шепчу я.
Кэплан переставляет свой стул в проход между партами, слева от меня. Справа сидит Лоррейн Дэниелс, но она, слава богу, слишком занята рисованием в блокноте и не обращает на нас внимания.
– Так, рассказывай!
– Да нечего тут рассказывать. Я же уже говорила, было здорово.
– Вы теперь встречаетесь? – Кэплан придвигает свой стул еще ближе.
– Прекрати!
– Мисс Кейн еще не пришла.
– Ты выпендриваешься.
– А ты нет?
В класс входит заменяющий учитель, волоча за собой древний телевизор на колесиках. Она выключает свет, и во мне словно что-то щелкает. Я смотрю прямо перед собой и пытаюсь сдержать слезы. Одно дело – когда тебе кажется, что ты притворяешься совершенно другим человеком. Когда ты просто чувствуешь себя глупо. Совсем другое – когда ты действительно глупо выглядишь.
– Мина, – шепчет Кэплан.
Я качаю головой.
– Мина, прости, я пошутил.
Мы сидим в темноте и смотрим документальный фильм о бубонной чуме. Все это время я ощущаю на себе взгляд Кэплана. В конце концов я уже больше не могу этого выносить и отпрашиваюсь в туалет. Кэплан, конечно, идет за мной.
– Кэплан, отстань!
– Мисс эта, как там ее, сказала, что мы должны пойти вместе, потому что пропуск только один.
– Какая случайность!
Когда я наконец поднимаю на него взгляд, он пялится на меня, в кровь искусав нижнюю губу. Под его глазами синяки.
– Что с тобой происходит? – спрашиваю я.
– О, меня убивает Черная смерть!
Не стоило бы, конечно, но я смеюсь.
– Ты не выпендриваешься. В отличие от Куинна. И я его понимаю, потому что ты… ну… короче, прости. Я сморозил глупость.
– Ничего. Просто все так странно. Очень странно.
– Совсем нет.
Я закатываю глаза.
– Перестань. Все нормально. Можно я тебя обниму?
Вот еще один пережиток прошлого. На протяжении многих лет я буквально подскакивала, стоило кому-нибудь коснуться меня. Кэплан же всегда сначала спрашивал. Мне стало лучше со временем, и ему больше не нужно разрешение, но он по-прежнему спрашивает. То ли случайно, то ли по привычке, то ли и то и другое.
– Конечно, – отвечаю я.
– Снова друзья? – спрашивает он, удерживая меня в объятиях чуть дольше, чем я ожидала.
– Только больше не веди себя как козел.