Я удивленно моргаю.
– Ты получила все, что хотела.
– Что, прости?
– Теперь ты водишься вот с этим?
Из магазина выскакивает Куинн, с гордостью размахивая чипсами и упаковкой пива.
Я непонимающе смотрю на Лоррейн.
– Я просто хотела поздороваться.
– Ну да. – Она поворачивается к парню слева, который на протяжении всей нашей беседы с открытым ртом таращился на мигающую неоновую вывеску, и просит у него еще одну сигарету. Кто-то сигналит мне.
– Его зовут Куинн, – говорю я ее ботинкам.
– Знаю.
– Тогда зачем притворяешься?
Я разворачиваюсь и ухожу, прежде чем она успевает ответить, чувствуя себя героиней драмы, пусть и немного растерянной. Я сижу в джипе мальчиков с Куинном. Мир с ревом проносится мимо, пока мы летим по улице, а послеполуденное солнце окрашивает все в золотистые тона. Мы на скорости переезжаем «лежачего полицейского», и один из парней случайно опрокидывает на меня шоколадный коктейль. Наверное, когда так много людей в тесноте жмутся друг к другу, что-нибудь обязательно проливается. Но я слизываю немного коктейля с пальца, и он оказывается очень вкусным.
Когда мы приезжаем к Руби, они с Холлис тащат меня наверх и снимают с меня бело-шоколадную рубашку. Я сажусь на кровать и скрещиваю руки на животе, но тут Руби подходит с влажной салфеткой и начинает вытирать молочный коктейль с моей шеи и ключиц. У нее такое милое и сосредоточенное выражение лица, и от этого проявления заботы мои руки разжимаются сами по себе. Холлис перебирает платья в шкафу Руби.
– Только не увлекайся, пожалуйста, – говорю я ей.
С первого этажа кто-то кричит, что они не могут открыть домашний бар, и Руби уходит, а Холлис поворачивается ко мне с крошечным лоскутком бледно-голубой ткани.
– Очень смешно, – говорю я.
– Я не прикалываюсь.
– Если я спущусь в этом, меня все засмеют.
Холлис поднимает брови.
– Что? – спрашиваю я.
– Я в жизни не встречала таких тупых гениев.
Я вдруг чувствую себя несчастной, и мне хочется домой, тем более что до него всего десять минут ходьбы. Но я голая, липкая и полностью во власти самого ужасного в мире человека, Кэплан бог знает где, а Куинн внизу, вероятно, ждет, что я выпью и снова сяду к нему на колени. Мне хочется домой все больше, но я не могу встать, потому что на мне нет рубашки, и эти две вещи по какой-то причине связаны. К тому же если я сделаю какое-нибудь резкое движение, то могу расплакаться.
– Боже, только не делай такое лицо! – говорит Холлис. – Слушай, просто примерь это, и, если ты посмотришься в зеркало и тебе не понравится, я не буду заставлять тебя спускаться вниз. Никто ничего не увидит. Даже я. Я закрою глаза.
– Я уже и так знаю, что мне не понравится.
– Тогда почему ты боишься его примерить?
Я забираю у нее платье и отворачиваюсь.
– А что не так с той девчонкой? Ну у «Квикстопа».
– Ты слышала ее? – спрашиваю я, возясь с лямками.
– Оно держится на шее, просто шагни в него. Нет, но она раза четыре закатывала глаза.
– Это подруга из школы. Хотя, наверное, не совсем, скорее просто знакомая. Она насмехалась надо мной из-за того, что я теперь тусуюсь с вами.
Должно быть, я говорю так специально, потому что злюсь и чувствую себя униженной из-за того, что Холлис наряжает меня, словно куклу.
Она лишь фыркает:
– Месть ботаников!
А потом добавляет:
– Мне жаль, что она наговорила тебе всякой фигни. Какое право она имеет упрекать тебя в чем-то? Люди поливают дерьмом других, когда их обидели или они завидуют. Ты чем-то ее обидела?
– Не припомню такого, – отвечаю я.
– А значит, не позволяй ей испортить тебе все веселье.
– Если это и правда так, тогда почему ты все время дерьмово относилась ко мне?
Я застываю в ужасе от своих слов. Неужели я настолько опьянела от одного коктейля и капельки внимания? Холлис кладет ладони мне на плечи, и я вздрагиваю. Она разворачивает меня к зеркалу.
– Ну что, Мина, как тебе?
15
Кэплан
Закончив с отработкой, я, даже не став заходить домой, чтобы закинуть вещи или взять машину, направляюсь прямиком к Руби. Последние пару кварталов я преодолеваю бегом, и рюкзак стучит по спине. Я убежден, что, если оставлю Мину в компании Холлис, та поженит их с Куинном быстрее, чем они скажут «да». И все-таки не надо было бежать, потому что, добравшись до места, я весь обливаюсь по`том и страдаю от какого-то непонятного чувства.
Все собрались в гостиной Руби вокруг трех плоских коробок из-под пиццы, скрепленных скотчем, на которых ручкой написаны имена и пари. У меня учащается пульс. Этому кошмару не хватает только надписи «Сними один предмет одежды». Мины и Холлис нигде не видно, и я собираюсь отправиться на их поиски, когда Куинн замечает меня и окликает. Все оборачиваются, и я, не снимая дурацкого рюкзака, залпом выпиваю банку пива.
Я допиваю уже третью, когда Куинн вдруг оглушительно свистит. Подняв голову, я вижу, как Холлис спускается по лестнице с незнакомой мне девушкой – точно не с ней я провел бо`льшую часть жизни. На Мине светло-голубое платье с открытой спиной, а волосы собраны на макушке, только несколько прядей падает на лицо. Она смотрит на меня и пожимает плечами, отчего голубое платье поднимается и опускается, а потом идет к Куинну, который ждет у подножия лестницы. Он протягивает ей руку, а я закрываю глаза.
– Почему ты не снял рюкзак?
– Что?
Холлис забирает у меня рюкзак.
– А, точно. Спасибо.
– Не волнуйся за нее, – говорит Холлис, проследив за моим взглядом. – С ней все в порядке, правда. И, мне кажется, ей весело.
Мина все еще разговаривает с Куинном. Она не скрещивает руки на груди, как делает обычно, когда ей некомфортно.
– Посмотри на ее позу. Она выглядит совершенно другим человеком. Вот она – сила хорошего платья.
– О? Наверное. Мне кажется, парни редко обращают внимание на такую фигню.
Я захожу на кухню, где, слава богу, никого нет. Включив холодную воду, я подставляю запястья под кран. Этому меня когда-то научила Мина. Так можно справиться с тошнотой и паникой. Я надеюсь, что заболел. Что скоро слягу с гриппом, и тогда это все объяснит. Вообще-то я надеюсь, что у меня что-то настолько серьезное, что придется лечь в больницу, а не разбираться, что, черт подери, делать дальше. Я разминаю запястья под струей воды.
– Привет!
Я подпрыгиваю от неожиданности, разворачиваюсь и вижу Мину, которая скользит ко мне по кухне, как какая-то гребаная фигуристка.
– Это холодная вода?
– Именно! – Я поворачиваю кран и вытираю руки о шорты.
Вблизи она больше похожа на саму себя, но все равно какая-то другая. На носу снова веснушки, губы немного потрескались, но глаза радостно блестят, а на щеках играет румянец.
– Тебе правда весело? – спрашиваю я.
– Знаешь, если честно, да. – Мина начинает вышагивать по кухне. – Звучит как-то убого, ведь мы всего лишь старшеклассники, и все эти чувства не важны, а еще этот шаблон…
– Ну и что, что ты все еще старшеклассница? Как это может помешать тебе наслаждаться моментом? И, кстати, напомни, что такое «шаблон».
– Да, точно! Именно так я себя и ощущаю – я впервые в жизни наслаждаюсь моментом. Не знаю даже. Я была очень осторожной, очень сдержанной, я так плотно затянула узелки на клубке своих чувств, что казалось, стоит мне глубоко вздохнуть, и я взорвусь. Но он словно дернул за ниточку, клубок начал распутываться, а я… пока не взорвалась. Я просто…
Мина прижимает ладони к сердцу и с удивлением опускает на них глаза, а потом вскидывает руки в воздух. Опустив их, она улыбается.
– Я просто дышу.
– Это круто, правда. Дышать – это ведь хорошо, верно?
– Верно. А «шаблон» означает что-то несущественное и банальное.
– Тогда ты полная противоположность шаблону. Как и все, что ты делаешь или говоришь. Или чувствуешь.
– Почему ты так смотришь на меня? Я выгляжу по-дурацки?
Мина скрещивает руки на груди.
– Нет, не делай так! – говорю я чуть ли не со злостью и опускаю ее руки. Тогда она сцепляет перед собой указательные пальцы.
– Ты опять пялишься.
– Нет.
Вдруг она ошарашенно смотрит на меня.
– Нет, правда! Ты как все остальные парни!
– Что?
– Ты так смотришь на меня из-за обнаженных рук?
Я не могу ничего придумать в ответ. Мина смеется, пока я пытаюсь уловить смысл. Я ничегошеньки не понимаю.
– Я разочаровалась в тебе, – говорит она. – Немного обнаженной кожи, и ты уже сам не свой?
– Ну… – отвечаю я, начав двигать туда-сюда кухонное полотенце по релингу[25], чтобы не смотреть ей в глаза, – я считаю, что у тебя красивые руки. Что в этом плохого?
– Красивые?
– Э-э-э… типа… сильные?
– О господи…
– Да, прости, но, по-моему, ты только что спускалась по лестнице, как Гермиона на Святочном балу. И не смей притворяться, что это не так! – Я чуть ли не кричу на нее.
– Боже, ненавижу эту сцену.
– Правда? Не знал.
– Я имею в виду, что она, конечно, стала легендарной, – отвечает Мина, забирая у меня полотенце и аккуратно складывая его, – но в фильме они зачем-то заставили Гарри пялиться на нее во все глаза. Книжный Гарри никогда бы не стал так смотреть на Гермиону. Эта голливудская интерпретация обесценила простоту и силу их дружбы!
– Что? А почему так не могло быть?
– В смысле?
– Он что, не мог быть ее лучшим другом, а потом присмотреться к ней и понять, что она суперкрасивая?
– Да, наверное. Эй, у тебя все в порядке?
Я вытираю лицо руками.
– Да. Просто… по-моему, у меня температура.
– Температура?
Мина пытается потрогать мой лоб, но я уворачиваюсь.
– Ага. Или черепно-мозговая травма…
– Кэплан?
– И я соскучился по тебе. Только не подумай, что я неадекват.
– Ох… – Ее лицо смягчается. – Я тоже по тебе соскучилась.