– Ты, блин, серьезно? – Куинн жутко смеется. – Ты у нас слишком правильный, чтобы говорить о девчонках? С каких это пор, Кэп?
– НО ЭТО МИНА! – Я разворачиваюсь. – Это Мина, и тебе нельзя говорить о ней такие вещи!
– Мина – не какой-то особенный вид, Кэплан.
– И ты не можешь… просто переспать с ней. – Я заставляю себя перейти на шепот. Мне бы очень хотелось, чтобы остальные парни свалили на хрен отсюда.
Куинн молча смотрит на меня, а потом, не понижая голоса, говорит:
– Могу. Если она этого хочет.
– Ни хрена она не хочет!
– Хочет. Мы уже говорили об этом.
– Но если ты давишь на нее…
– Боже, не давил я на нее, мать твою!
– Нет, ты не понимаешь. – Я осознаю, что почти кричу, что парни рядом все слышат, но меня уже понесло. – Ты не понимаешь.
– Это заметно, ясно? По тому, как она себя ведет, когда мы вместе; по тому, как реагирует ее тело; по тому, как она дышит…
Я изо всех сил бью его по лицу. Он, пошатываясь, пятится, прикрывая рукой глаз. Мы смотрим друг на друга с одинаковым потрясением. Куинн, кажется, вот-вот повалится на землю, но вдруг размахивается свободной рукой и бьет меня по носу.
– Так, да пошло все на хрен! – говорит Ноа. – Пойду приведу кого-нибудь.
Острая белая боль заставляет меня закрыть глаза. Я пытаюсь подобрать ощущениям какое-то знакомое сравнение, но, видимо, есть вещи, которые не похожи ни на что другое.
– Чего я не понимаю? – орет Куинн. – Ты думаешь, что у тебя есть какие-то сраные права на нее? Что между вами есть некая волшебная связь только потому, что у вас обоих нет отцов? Вот только это чушь собачья, Кэплан! Твой отец не умер. Он всего лишь ушел из семьи.
Когда я снова открываю глаза, вся моя рубашка в крови. По-моему, это та самая рубашка, которую мама купила специально к выпускному. Тут откуда ни возьмись появляется Холлис.
– Господи! Боже мой, прекратите! Сейчас же! Вставай, Куинн. Да, я знаю, что тебе охренеть как больно, но все равно поднимайся.
Она тащит нас обоих к парадному входу моего дома.
– Я в порядке, – говорю я. – Хватит.
– Я тоже в порядке, – заявляет Куинн.
– Вы как дети, оба. Ничего у вас не в порядке.
– Отвали на хер! – Куинн отталкивает ее и уходит по подъездной дорожке.
– Он злится на меня, а не на тебя, – говорю я.
– Да ладно!
Я пытаюсь осторожно отодвинуться от двери.
– Мне даже ни капельки не больно.
– Кэплан, ты весь в крови. Если ты сейчас вернешься на вечеринку, будет скандал.
Я все еще пытаюсь сопротивляться, но Холлис крепко держит меня за запястье.
– И твоя мама очень расстроится.
Я позволяю ей отвести меня в дом, в ванную. Она заставляет меня снять рубашку, а потом начинает меня вытирать. Я достаю из кармана фляжку и делаю глоток. Холлис начинает возмущаться, и я говорю:
– У меня чертовски болит лицо, ясно?
– Ты же вроде утверждал, что в порядке.
– Я не в порядке.
Тон моего голоса заставляет Холлис замолчать. Она как раз начинает смывать кровь с моих волос, когда кто-то окликает меня по имени. Я встаю.
– Будет отлично…
– Это Мина, – перебиваю я и протискиваюсь к выходу.
Мина врывается в дом. Она останавливается, когда видит меня на лестнице. Я без рубашки, все еще в крови.
– Что ты сделал? – спрашивает она. Я открываю рот, но снова закрываю его. – Что ты сказал Куинну?
– Я просто… я не…
– Кэплан, – говорит Мина ледяным голосом. – Отвечай немедленно! Что ты ему сказал?
– Я… ну они с парнями болтали о выпускном, о вас с ним, и я просто…
– Что ты ему сказал?
– Ничего!
– Нет, ты все-таки что-то сказал, потому что он бросил меня.
Из меня словно выкачивают весь воздух.
– Он… он бросил тебя?
– Он сказал… Он сказал, что ты был предельно ясен, что мы должны перестать встречаться и что нам не следует идти на выпускной вместе. – Ее голос начинает звенеть, и я невольно делаю шаг к ней. Но она отталкивает меня обеими руками. – Ты рассказал ему. Ты рассказал ему обо мне, обо всем, и он испугался.
– Нет! – Я пячусь, осознав, в чем именно она обвиняет меня.
– Тогда что? В чем ты был «предельно ясен»?
– Я просто сорвался, понятно? Мне не понравилось, как он говорил о тебе. Я бы никогда никому ничего не рассказал бы, Мина, и ты прекрасно это знаешь.
– Тогда почему? – Она снова толкает меня. – Почему он бросил меня?
– БОЖЕ МОЙ! – кричит Холлис из-за моей спины. – Хватит уже! Ты, иди сюда! Да, да, я уверена, что Кэплан сделал какую-то глупость, но гадать нет никакого смысла. Садись.
Она усаживает Мину на нижнюю ступеньку.
– И ты. Ты тоже. И не разговаривайте. Не кричите. Не трогайте друг друга и не деритесь! – Холлис сердито смотрит на меня. – Просто сидите спокойно.
– Не приказывай нам, словно мы маленькие! – говорю я.
– А то что?
– Куда ты собралась? – спрашивает Мина.
– За Куинном, – отвечает Холлис. – Чтобы мы могли спросить у него, что именно произошло.
Я встаю.
– Я не хочу его видеть!
– СЯДЬ.
24
Мина
Мы с Кэпланом молча сидим на лестнице. Через какое-то время он протягивает мне фляжку.
– Ты пытаешься шутить? – Я отодвигаюсь от него и щиплю себя за руку, чтобы сохранить самообладание.
Холлис возвращается вместе с Куинном. Вид у него изможденный. Его глаз уже опух. Он смотрит на нас, сидящих на лестнице, словно мы двое наказанных детей.
– Твоя мама тебя ищет, – говорит он коленям Кэплана.
– Через минуту он сможет уйти, – командует Холлис. – Почему ты порвал с Миной? Это из-за Кэплана?
– Да, – отвечает Куинн.
– Что он тебе сказал? – продолжает допрос Холлис.
– Он ничего не говорил. Все и так очевидно.
Я чувствую, как в горле встает ком. У меня длинный список страхов, и самый ужасный из них – что люди прочтут меня как открытую книгу. Что они почувствуют мою слабость, увидят мои изъяны.
– Что? – спрашивает Холлис, глядя прямо на меня. – Что именно тебе очевидно?
Куинн делает глубокий вдох.
– Что они любят друг друга целую вечность, пусть даже пока сами еще этого не понимают, и поэтому я ухожу со сцены, ясно? Я больше так не могу, это уже слишком. Это какой-то нездоровый вайб, ребята, и я хочу, чтобы вы об этом знали. Дерьмовая мыльная опера. Это совершенно ненормально. И мне жаль, правда жаль, Мина, потому что я считаю тебя очень классной, но вам, ребята, просто пора уже заткнуться и быть вместе, потому что вы делаете всех вокруг несчастными, включая самих себя, и я больше не могу в этом участвовать, понятно? Возможно, ты была права. Может, я просто хочу пойти на выпускной один в костюме клоуна. Так что отстаньте уже от меня, мать вашу!
Повисает тишина.
– Прости за лицо, – говорит Куинн Кэплану, а потом обращается ко мне: – А ты прости, что я смеялся, когда парни говорили про тебя всякие пошлости.
– Что они говорили? – спрашиваю я.
– Тебе лучше не знать, – вмешивается Холлис. – Поверь мне. И моему опыту.
– Они говорили, если очень образно, что секс с тобой будет классным.
– И что ты сделал? – Я встаю, чтобы посмотреть на Кэплана сверху вниз. – Кинулся защищать мою честь? А если и правда секс со мной будет классным?
Я понятия не имею, что заставляет меня это говорить, но на глаза уже наворачиваются слезы. Во мне поднимается гнев, и я даже боюсь представить, что еще может излиться наружу.
Они кричат мне вслед, когда я выбегаю через калитку, пересекаю улицу, влетаю домой, поднимаюсь по лестнице и забираюсь под одеяло, где рыдаю до тех пор, пока внутри ничего не остается. Я плачу, как в детстве, когда еще не умеешь говорить, поэтому просто издаешь какие-то животные звуки, и так громко, как только могу, потому что меня никто не слышит. Все на другой стороне улицы, бесконечно далеко, на чудесной вечеринке в честь моего самого старого друга. Моего единственного друга, который знает обо мне слишком много; который знает все и не может не хотеть оградить меня от остального мира, от обычных людей – или, что даже более вероятно, оградить их от меня.
Спустя несколько часов я переворачиваюсь на другой бок, чувствуя себя мокрой, жалкой и выжатой как лимон, и слышу, как где-то под одеялом звонит телефон. Я игнорирую его, но он начинает звонить снова. Вытащив его, я вижу на экране имя Холлис.
– Привет.
– Привет, прости, но мне нужна твоя помощь.
– Что случилось?
– Я не могла придумать, кому еще позвонить.
– Ты в порядке?
– Да, а вот Кэплан нет. Ты можешь выйти на улицу? Мы здесь, недалеко.
– Сейчас буду.
Я натягиваю свитшот поверх платья, но о том, чтобы обуться, уже не думаю.
Я легко нахожу их, потому что Кэплан издает отвратительные звуки, тщетно пытаясь извергнуть содержимое желудка. Холлис стоит у него за спиной и пытается усадить его, взяв за подмышки. Выглядит она ужасно. Все ее платье испачкано рвотой. Голова Кэплана перекатывается из стороны в сторону. Я сажусь перед ним, чтобы помочь Холлис удержать его в вертикальном положении. Его веки подергиваются, но стоит ему увидеть меня, как он начинает плакать. Его голова падает на мое плечо, он наваливается на меня всем весом и бормочет что-то нечленораздельное.
Я смотрю на Холлис, она смотрит на меня.
– Что произошло?
– Понятия не имею, – отвечает она. – После того как ты убежала, я велела ему надеть чистую рубашку, вернуться на вечеринку и взять себя в руки.
Кэплан уже рыдает на моем плече, продолжая оседать, и я чуть не падаю на асфальт вместе с ним.
– И?
– И он выполнил первые два пункта, а потом выпил всю эту дурацкую фляжку, которую дал ему брат Куинна. Я нашла его в кустах, всего облеванного, он по-прежнему был не в себе, и я заставила его пройтись со мной по улице, чтобы его мама ничего не увидела. Но сейчас ему давно уже пора быть дома, она не перестает звонить ему, а я не могу поднять его на ноги.