Я прислоняюсь к стене и некоторое время стою так, добавляя ситуации чуть больше драмы. Потом не спеша возвращаюсь на урок физики.
Вечером того же дня я паркую машину вторым рядом, чтобы забрать Мину с работы в «Дастиз Букс», и изо всех сил налегаю на клаксон – просто мне хочется немного пошуметь. Она выходит в своем классическом образе: с легким раздражением на лице и в то же время едва сдерживая улыбку. В ее руках большая коробка.
– Из-за тебя меня уволят, – говорит Мина, садясь в машину и опуская коробку мне на колени. На ней черным маркером выведено большими буквами: «КНИГИ ДЛЯ МИНЫ». Я отъезжаю с такой скоростью, что взвизгивают шины.
– Господи, Кэп!
– Тебя не уволят, – говорю я. – Сара любит меня.
– Да, все женщины определенного возраста тебя любят.
– Эй! Меня любят все женщины всех возрастов!
Она закатывает глаза и открывает окно.
– Прости, это была шутка.
– Заткнись.
– Так, а что в коробке? – спрашиваю я. – Еще одна кучка книг, которые никто не хочет покупать?
– Нет. Я специально так подписала коробку, чтобы спрятать ее на работе. Это подарок тебе.
Я резко останавливаю машину у тротуара, чуть не переехав бордюр.
– И вылезай из машины, – говорит Мина. – Неуравновешенный тип. Я поведу.
Пока она обходит машину спереди, я открываю коробку. Внутри лежит еще одна коробка, обувная, а внутри оказывается пара синих высоких конверсов, прошитых желтыми нитками, с желтым язычком[11]. Мина открывает водительскую дверь.
– Мин… – Я вытаскиваю один кед и верчу его в руках. На пятке, тоже желтым, вышито: «КЭП». Мина, прислонившись к двери, наблюдает за мной. – Ну ты даешь!
– Я же говорила, что ты поступишь.
– Отступление от традиций? – Я легонько пинаю ее потрепанными черно-белыми кедами, которые сейчас на мне.
– У нас новая традиция. Я решила, что в них ты будешь выглядеть совершенно по-идиотски на вечеринках и на фотках в соцсетях.
Я вылезаю из машины и обнимаю ее, по-прежнему сжимая в руке кед.
– Спасибо!
– А, ерунда.
– Это не ерунда! Ты действительно думала, что меня возьмут.
Мина высвобождается из объятий.
– Я не думала. Я знала. – Она садится за руль.
– Обожаю, когда ты ведешь себя как стерва, – с гордостью заявляю я, усаживаясь на пассажирское сиденье, и тут же принимаюсь развязывать шнурки старых конверсов, чтобы надеть новые клоунские кеды. Мина широко улыбается.
– Сними ноги с приборной панели.
– Это моя приборная панель. А почему ты так улыбаешься?
– Да так, не важно.
– Давай-ка без всяких этих «не важно».
Это у нас с детства. Мы оба остались без отцов в восемь лет, и у нас с Миной часто стали появляться мысли, которые не хотелось озвучивать. Поэтому Мина стала часто повторять эту фразу, чтобы мы не замыкались в себе. Не ребенок, а гений.
– Кстати, ты только что наконец послушался меня. Я про «быть» и «вести себя».
– В смысле?
– Я однажды запретила тебе называть меня или кого-то еще сукой, но разрешила говорить, что я веду себя как сука. Или как стерва. Ну типа раз в год. Когда так и есть.
Я думаю о Холлис и о том, как она придралась к моим словам по поводу ее детского поведения, и тут же вспоминаю, что до сих пор не рассказал Мине, что мы снова вместе.
– Стой, не туда! – говорю я.
– Но это дорога к тебе домой.
– Нам еще нужно забрать Куинна. Он до сих пор в школе. Отбывает наказание.
– За что?
– Наверное, снова катался по коридорам на скейте.
– Похоже на то.
Мы останавливаемся на парковке и ждем Куинна. Мина снова улыбается. Подозрительно часто за один день.
– А теперь что? – спрашиваю я.
– Поверить не могу, что мы сможем учиться в одном универе!
– Мина, да ладно тебе!
– Разве ты никогда не думал, как весело будет мешать мне, когда я буду сидеть в библиотеке? Иначе ты не узнаешь, как она выглядит изнутри.
– Мина, ты будешь учиться в Йеле. Ты же уже твердо это решила.
– Я всегда могу изменить свое решение, – отвечает она, словно это какая-то шутка. – Я прохожу и в Мичиган, чтобы ты знал.
– Ну да, это был твой запасной вариант.
– Мичиган не был запасным вариантом. Я буду рада учиться там. Иначе я бы поступала и в другие университеты.
– Да, но ты не стала, потому что исполнилась твоя мечта – тебя взяли в Йель.
– А ты что, не хочешь, чтобы я училась с тобой в Мичигане? – Тон ее голоса тут же меняется. Она смотрит на свои руки, сжимающие руль.
– Нет! Что? Мина, я думал, ты прикалываешься!
Она так сильно сжимает руль, что костяшки ее пальцев белеют.
– Эй, ты чего? Спустись на землю. О чем ты думаешь? – Я убираю ее руки с руля и кладу их на ее колени.
– Ой, прости, – отвечает Мина, тряхнув головой. – Все нормально.
– Нет уж, хватит. Конечно, это здорово, если мы будем учиться вместе! Ты мой лучший друг! Это будет… Это будет круто. Я даже мечтать о таком не могу. Да и не стоит об этом думать. Ни мне, ни тебе. Твое место в Йеле.
– А мне кажется, мое место рядом с тобой.
Что-то в ее голосе заставляет меня покраснеть.
– Хэй-о! – раздается в открытое окно голос Куинна. Он гигантскими прыжками пересекает лужайку перед школой, победно размахивая над головой скейтбордом.
Мина отворачивается от меня, глядя в другое окно.
– Что это было? – спрашиваю я у ее плеча.
– Не важно, – отвечает она и заводит двигатель, потому что Куинн уже забирается на заднее сиденье.
С ним в салон проникает ночной воздух. По моей коже пробегают мурашки.
– По-моему, тебя предупредили, что в следующий раз заберут эту штуку, – как ни в чем не бывало говорит Мина, кивая на скейтборд, и выезжает на темную улицу. Но мне не видно ее лица, потому что ветер раздувает ее волосы, скрывая его от меня.
– Куда им! – отвечает Куинн и стискивает меня в медвежьих объятиях, почти оказываясь на переднем сиденье. – СИНИЕ, ВПЕРЕД[12], МАТЬ ВАШУ!
– Пристегнись, – наказывает ему Мина.
– И ты позволишь ей вот так говорить со мной в твоей машине?
– Ага, – отвечаю я, отталкивая его от себя. – Позволю. Смотри, что она мне подарила.
Я сую ему под нос свою ногу.
– Хрена себе! – Он смеется. – Значит, вы, ребята, больше не будете ходить в одинаковой обуви?
– А ты дерзкий, – говорит Мина. – Очень бесстрашно с твоей стороны упоминать о моих кедах.
– Эй, да ладно тебе! – отзывается Куинн. – Все знают, что в младших классах мальчишки ведут себя как мудаки, потому что втюрились.
Мина закатывает глаза.
– Улет! – сообщает Куинн, рассматривая желтую вышивку.
– Завидуешь? – спрашиваю я.
– Размечтался, капитан!
Мичиганский университет почти сразу отклонил заявление Куинна. Он не особо расстроился. Куинн вообще никогда не расстраивается.
– Красный мне больше идет, – говорит он. – Да и девочки в Индиане будут погорячее. Ой, сорян, Мина!
Он откидывается на спинку сиденья и застегивает ремень безопасности.
– Да ладно, не надо изображать из себя рыцаря ради меня.
– Нет, что ты! Я настоящий рыцарь! До мозга костей. Я извинился, потому что ты тоже поступила в Мичиган – похоже, туда поступают лучшие девчонки.
Мина показывает мне язык. Не припомню, чтобы она хоть раз так делала раньше.
– Вообще-то Мина собирается в Йель, – говорю я.
– Я же сказала, – возражает она, – что буду учиться там, где захочу.
– Да, черт побери! Может, Мина хочет устроить бунт? – говорит Куинн. – Пошлет к чертям альма-матер и наконец заживет полной жизнью!
– Вот именно, – соглашается Мина. – Знаешь что, Куинн? За это ты можешь включить свою музыку.
– Мы должны слушать мою музыку, – ворчу я. – Это моя машина.
– Это машина твоей мамы.
Куинн врубает музло, и вместо того, чтобы отчитать его и приказать не кричать, Мина открывает окна сзади и подпевает:
– О, детка, у тебя есть все, что мне нужно, но ты говоришь, что он просто друг. – Она поворачивается ко мне, явно простив. – Но ты говоришь, что он просто друг[13].
За что она меня простила? Да плевать. Прохладный воздух наполнен чем-то необъяснимым, словно сейчас начало года, а не конец. Мина ведет машину, подняв одно колено, Куинн поет во всю глотку, раскинув руки в стороны и распластавшись на заднем сиденье, и воет, как волк на луну. Мимо проносятся уличные фонари, то освещая наш маленький мир, то снова оставляя нас в темноте, как в старом кино, как будто кто-то переключает затвор камеры, и два моих самых старых школьных друга едут со мной домой.
На мой восьмой день рождения папа подарил пару черных высоких конверсов, потому что я увидела их на рекламном щите по дороге домой и сказала, что их могла бы носить шпионка Гарриет[14], книжку про которую я тогда постоянно перечитывала. Ее жизнь была полна приключений, мода ее не интересовала, ей было важнее решать поставленные задачи. А потом, через месяц, папа погиб в аварии на том же самом шоссе. Это произошло за милю[15] от того рекламного щита и съезда к нашему дому. У другого водителя случился сердечный приступ, так что никто не был виноват. Это было очевидно.
Я не собиралась снимать эти кеды – ни на похороны, ни во время первой панической атаки, когда маме удалось стянуть с меня одежду и засунуть под душ, чтобы я успокоилась, и, конечно, я носила их в школу. Когда я в первый день вошла в них в кабинет нашего третьего класса и у Кэплана Льюиса, моего главного мучителя, оказались на ногах точно такие же кеды, я сразу поняла, что это не сулит ничего хорошего. Куинн Эмик тут же встал на стул и, показывая пальцем, объявил, что я ношу мальчишескую обувь, потому что у Кэплана такая же. Все засмеялись. Поначалу я продолжала носить их в школу, чтобы одноклассники думали, будто мне плевать, а потом, через две недели, мне и правда стало плевать. Потому что папа умер. Я носила эти кеды каждый день. Одноклассники перешептывались, что я, наверное, не снимаю их, даже когда ложусь спать, а потом, посмеявшись, они возвращались к своим делам.