И вот я перешел через дорогу вместе с мамой, стараясь вести себя так, как будто это обычная суббота. Мина была на кухне, ела тост. Помню, что это была корочка, тот самый дерьмовый кусок, который никто никогда не хочет есть. Она сказала, что ее мама еще не вставала, и тогда моя мама отрезала нам по куску пирога, положила на тарелки, а остальное понесла наверх, в комнату мамы Мины, захватив только две вилки.
Мы съели пирог и решили отправиться на прогулку, потому что наши мамы до сих пор не спустились. Это был первый холодный день после жары в том году, и я очень удивился, когда мы пошли к озеру. Мина дошла до конца западного пирса и села там. Может, она плакала, но я решил не мельтешить рядом и не пошел за ней, а обогнул озеро, шагая по холодному песку. Из трубы одного из больших домов на южной стороне озера поднимался дым. Помню, как подумал тогда, что лето ушло от нас слишком рано. Я подошел к восточному пирсу, тоже сел, прямо напротив Мины, и стал ждать. Не хотелось думать, что озеро, такое неспокойное и сверкающее, скоро замерзнет. Я вспомнил, что всего чуть больше года назад наблюдал, как Мина катается по нему на коньках вместе со своим отцом. Я надеялся, что в тот момент она думала не о том же самом. Вскоре Мина встала и тоже пошла вокруг озера. Сначала она казалась такой маленькой, пока шагала с другого берега, засунув руки в карманы куртки, но чем ближе подходила, тем больше становилась. Мина уселась рядом со мной. Я не мог придумать ничего успокаивающего, поэтому спросил первое, что пришло на ум:
– Как думаешь, почему озеро Понд так называется?
– Я не думаю. Я знаю. Я прочитала об этом в книге о Ту-Докс.
Она говорила чуть-чуть гнусаво, как при простуде, кончик ее носа покраснел – то ли от слез, то ли от холода. Я выжидающе смотрел на нее.
– Ладно. Итак, в восемнадцатом веке…
– И у кого может быть восемнадцать век?
– Век – это сто лет. А веко – это часть глаза.
– О, как ресницы и зрачок?
– Ты хочешь узнать про озеро Понд?
– Да, прости. – Я едва сдержал улыбку, потому что Мина становилась собой.
– Когда Ту-Докс стал городом…
– Как город может стать городом?
– Он уже город, но это должно быть прописано в специальном документе – уставе, – чтобы другие люди, не горожане, знали, что это по-настоящему.
– Но те, кто живет в городе, уже это знают?
– Более-менее. Я могу продолжать?
– Да.
– И вот, когда Ту-Докс стал городом, люди поняли, что озеру нужно дать название, потому что горожане называли его то прудом, то озером, но два картографа…
– Картографа?
– Это те, кто составляет карты.
– Это такая работа?
– Да.
– Ясно. Круто. Мне бы понравилась такая работа. Продолжай.
– Эти два картографа были закадычными друзьями, и они стали придумывать название для озера. Но тут между ними возник спор, озеро это все-таки или пруд. Они спорили до глубокой ночи…
– Это правда или ты выдумываешь? – спросил я. Мина вздохнула, но я знал, что она уже не думает о том, о чем думала, сидя на западном пирсе.
– Так говорится в книге. Это что-то типа легенды.
– Ладно.
– Итак, по легенде, они спорили до поздней ночи. А потом, прямо перед рассветом, отправились измерять озеро. Каждый пошел по берегу, начав с одного из пирсов, потому что раньше люди измеряли дистанцию при помощи шагов. Выяснилось, что оно чуть больше озера, но картографы не могли не принять во внимание, что под описание пруда оно тоже подходит.
– Ха! Значит, это и то и другое?
– Да. Два картографа спорили и спорили, а когда взошло солнце, они устали от споров. Им больше не хотелось ссориться, но они так ни к чему и не пришли и тогда решили: пусть озеро называется прудом. Озером Понд.
– Озеро Понд. Ясно. Это была хорошая история. Спасибо.
– По-моему, из тебя получился бы отличный картограф.
– С чего ты взяла?
– Ты всегда знаешь, куда идешь.
Обходя озеро, чтобы встретиться с Куинном на восточном пирсе, я прохожу мимо компании ребят возраста Олли, от которых разит травкой.
– Будьте осторожней! – говорю я им, пытаясь насмешить, но они лишь пялятся на меня.
– Это же Кэп Льюис! – говорит один из них.
Куинн уже на пирсе. Он снял обувь и носки, опустил ноги в воду и теперь скручивает косяк. Куинну в этом нет равных. И это удивительно, потому что у него огромные руки и странные, похожие на паучьи лапки, пальцы. Но он всегда был мастером в таких вещах. Когда мы были маленькими, Куинн был одержим оригами. Он отрывал кусочки от листов тетрадей и складывал их в крошечных зверушек, которых выстраивал в ряд на своей парте, при этом не отвлекаясь от урока, так что учителя не особо злились.
– Отвратительно, – говорю я, глядя на его ноги, бледными пятнами выделяющиеся в темной воде.
– Давай, золотой мальчик! Или боишься запачкать свои пальчики?
Я скидываю обувь и стягиваю носки, а потом сажусь рядом с Куинном и беру у него косяк.
– Видал тех желторотиков? – спрашивает он.
– Ага, они меня узнали.
– Охренеть можно.
– Ага, я проходил мимо, и они такие: «Это же Кэп Льюис!»
Куинн откидывается назад.
– Чувак, иногда ты ведешь себя как настоящий козел.
– Именно так я себя тогда и почувствовал.
– Да ладно тебе, наслаждайся. Это сейчас у тебя такая жизнь: ты все делаешь правильно, имеешь все, что захочешь, но в следующем году ты опять окажешься на самом дне.
– Не говори так, – отвечаю я, передавая ему косяк. – Мы не можем иметь все, что захотим.
– Эй, я могу тебя кое о чем спросить?
За все десять лет, что я знаю Куинна, он ни разу не хотел кое о чем меня спросить.
– Ты что, убил кого-то?
– Ха-ха. – Куинн пытается раскурить тлеющий косяк. Затем несколько раз щелкает зажигалкой, но та не загорается. Я протягиваю ему свою.
– Ну в чем дело?
Он смотрит, как сворачивается разгорающаяся бумага. Потом вздыхает и делает длинную затяжку.
– Вне школы Мина выглядит совсем по-другому.
– В смысле? – спрашиваю я. Не из-за любопытства. Я рассеянно наблюдаю, как вода двигается вокруг наших лодыжек. Куинн и Мина довольно редко виделись вне школьных стен, мимолетом, да и то благодаря мне.
– Она выглядит по-другому, когда ее волосы убраны.
– Убраны?
– Ну наверх. С лица. Когда его видно.
Я не знаю, что ему ответить, и поэтому затягиваюсь косяком.
– У нее милое личико, – продолжает Куинн, не глядя на меня.
– Никогда не замечал. Для меня она всегда выглядит одинаково.
Куинн кивает.
Мы снова сидим молча. Я думаю, что он закончил, но тут он добавляет:
– Как считаешь, она западет на меня?
Я вдыхаю слишком много дыма и начинаю кашлять.
– Западет на тебя? – едва удается выговорить мне.
– Она будет встречаться со мной?
– Кто?
– Мина.
– С тобой?
– Да, со мной.
– Ты и Мина?
– Да, что думаешь?
Горло саднит из-за дыма, на глаза наворачиваются слезы. Я отвечаю лишь через пару секунд:
– Честно, плохая мысль, как по мне. Ты же ее знаешь. Она… ну типа… закрытая.
– Да, но с нами, мне кажется, она совсем другая.
Меня вдруг раздражает, что он ставит нас в один ряд. Что он считает, будто мы с ним одинаковые.
– И по-моему, ты не в ее вкусе, – добавляю я.
– Что ты имеешь в виду?
– Что вы, ребята, очень разные. Не знаю. Да и она не в твоем вкусе.
– Она секси, а значит, вполне в моем вкусе, – отвечает Куинн, и мы оба начинаем смеяться. Сначала короткими смешками, но вскоре мы уже покатываемся со смеху, заваливаясь друг на друга и задыхаясь.
– Блин, Мина – самый дорогой мне человек, – говорю я, – но она не секси.
– Чувак, у тебя что-то со зрением!
– Она одевается как ученица католической школы!
– Кэплан, это же как в порно!
– Что за хрень? – Мы оба под кайфом и ржем как кони, и весь этот разговор кажется чушью. Как сказки доктора Сьюза[19].
– Только не говори мне, что никогда не думал об этом, когда она появляется в своей школьной юбке!
– Господи, нет, – сквозь смех отвечаю я. – Она мне как сестра.
– А мне нет.
– Так, значит… она, типа, распустила волосы и стала вдруг тебе нравиться?
– Я же только что говорил тебе: мне нравится, когда она убирает волосы наверх!
– Ну и что дальше?
– А то… стоит мне рискнуть?
– Конечно, – отвечаю я. – Твое дело.
– Не будь мудаком. Я спрашиваю, не будешь ли ты против.
– Нет, конечно. Я тут ни при чем. Решение за Миной, не за мной. – Я прикусываю щеку изнутри при мысли об этом – просто сразу представляю выражение ее лица, когда он попытается наклониться к ней. Она будет смотреть на него как на спятившего. Но он, по ходу, и правда спятил.
– Знаю, но ты же понимаешь, что я имею в виду.
– Нет.
– Вы, ребята, как будто созданы друг для друга.
Я качаю головой и передаю ему косяк. Куинн берет его и, улыбаясь чему-то в воде, продолжает:
– Не в этом смысле. Но между вами есть какая-то непостижимая связь.
Звонит его телефон.
– Это Холлис, – объявляет Куинн, глядя на экран, потом отвечает на звонок: – Привет, Хол!
– Привет! Как дела?
– Я с Кэпом на озере.
Холлис молчит.
– А что? Что-то случилось? – спрашивает Куинн.
Она смеется в телефон.
– Я просто хотела спросить у тебя, в порядке ли он. Он сегодня так быстро сбежал из моей машины, как будто на пожар торопился, а потом не отвечал на мои сообщения.
– Ох, черт! – говорю я, открывая мессенджер на телефоне.
– Кэплан очень извиняется, что был таким идиотом, – говорит Куинн, – и прямо сейчас набирает тебе ответ.
– Спасибо, Куинн. А ты у меня под каблуком, да?
– Нет.
– Да, скажи это.
– Я у тебя под каблуком. – Он вешает трубку.
– Проклятье! – Я прямо-таки вижу, как Холлис сейчас смотрит на нашу переписку, как видит троеточие рядом с моим именем и смеется надо мной. Она и правда писала мне несколько раз. Один раз во время учебы что-то забавное про презервативы, потом спрашивала, в порядке ли я, а потом было еще одно сообщение, в котором она обозвала меня мудаком.